Ласково взял я первую ноту — и тут же задребезжала проволока, хрустнула шишка, а клёст подпрыгнул и зацокал громко и радостно, как лошадь копытами по мостовой.

Я играл медленно и пугливо, а Капитан долбил шишку, цокал, выдавал трели и изредка пробегал по грифу, чтоб клюнуть меня в палец.

Оканчивался месяц март. С крыши мелькомбината свешивались крупные сосульки, облепленные мукой.

В хорошую погоду клетку с клестом я выставлял на балкон, чтобы он подышал свежим воздухом.

Капитан Клюквин весь день пел на балконе, клевал снег и сосульки, которые я подкладывал в клетку.

На звук его голоса залетали синицы московки. Они клевали коноплю и сало в кормушках и пересвистывались с Капитаном.

Иногда синицы садились на крышку клетки и начинали дразнить клеста, сыпали на него снег и тинькали в самое ухо. Клюквин реагировал на синиц по-капитански. Он воинственно цокал, стараясь ухватить московку за ногу. Синицы увёртывались и хохотали.

Но скоро синицы стали наводить на Капитана уныние. С их прилётом он мрачнел, прятал голову в плечи и бросал петь. Лишь когда они улетали, выпускал вдогонку звонкую трель.

Дома он чувствовал себя лучше: аквариум, шишки, гитара — милая, привычная обстановка.

По вечерам, с заходом солнца, мы играли Пятый этюд Джульяни и глядели на аквариум, как там течёт подводная жизнь в тропиках.

И всё-таки в середине апреля настроение клеста сильно изменилось. Даже шишки долбил он не так яростно.

«Дела неважные, — думал я.

Но отпускать его было уже опасно. Слишком долго просидел Клюквин в клетке, теперь он мог погибнуть в лесу, от которого отвык.

Я прочитал специальные книжки, можно ли отпускать на волю птицу, которая долго просидела в клетке. В одних говорилось — нельзя, в других — отпускай.

«Ладно, — решил я в конце концов, — пусть сам выбирает».

Однажды я вынес клетку на балкон и повесил её на гвоздик. Дверь с балкона в комнату оставил открытой.

А в комнате, в комнате я устроил настоящую ярмарку — развесил под потолком гирлянды еловых, сосновых, ольховых шишек, кисти рябины и калины, связанные вениками, повсюду натыкал еловых веток.

Капитан видел всё, что делается в комнате, через стекло и через открытую дверь.

Потом я вышел на балкон и открыл дверцу клетки. Теперь он мог лететь в комнату, где раскачивались под потолком гирлянды шишек, где светился аквариум.

Капитан Клюквин вышел на порог клетки, потом вскарабкался на её крышу, клюнул зачем-то железный прут и вдруг ахнул с балкона в небо. Он пролетел немного к мельничному комбинату, потом резко повернул и набрал высоту.

Какое-то мгновение я видел его красную грудь, а потом он пропал, улетел за наш дом, за пожарную каланчу, к сокольническому лесу.

Наверное, неделю я не снимал клетку с гвоздя на балконе, и в комнате сохли под потолком связки калины и рябины, гирлянды шишек.

Оканчивался апрель, и я каждый вечер сидел на балконе, наигрывал Пятый этюд Джульяни, ожидая Капитана Клюквина.