А ответственность и сложность задачи были огромны. Никто толком не знал, не представлял себе, каким должен быть этот гигант в далекой таежной глуши с суровым сибирским климатом.

Правда, на богатства этого края, на его возможности для строительства металлургического завода обратили внимание давно. Передовые русские инженеры еще до Октября вели разговоры о постройке металлургического завода в Сибири. Сам Бардин, работавший тогда в Енакиеве, принадлежал к той группе инженеров, которая хорошо понимала, в каком тупике находилась русская металлургия, видела, что один Юг уже не может питать металлом огромную страну. Нельзя было мириться и с отсталостью техники.

Но тогда только мечтали и строили догадки о возможностях Кузнецкого бассейна с его огромными запасами угля для металлургии.

В 1917 году Михаил Константинович Курако получил приглашение от одного акционерного общества запроектировать и построить в Кузбассе домны американского типа. Пригласив с собой нескольких инженеров, он отправился в Сибирь. Оттуда учитель писал Бардину восторженные письма, рассказывал о богатствах края, о его перспективах, об отличных коксующихся углях. Но жизнь Курако трагически оборвалась, он умер в 1920 году в Кузнецке от тифа. Инженеров его группы гражданская война разбросала в разные стороны, и изыскания по строительству завода прекратились.

Их возобновили в 1925 году. Тогда вновь заговорили о заводе. Возникла проблема Урало-Кузнецкого комбината, но проект металлургического гиганта рождался долго и трудно. При его создании, как и при решении других вопросов по металлургии, боролись два течения — сторонники немецкой и сторонники американской ориентаций.

Работа ведущей организации в этой области, Гипромеза, отличалась тогда, мягко говоря, большой осторожностью. На проектных решениях в большинстве случаев лежала печать хотя и устаревшей, но зато «надежной» практики старых заводов. «Она не подведет, — считали некоторые ведущие инженеры Гипромеза. — А новейшая техника? Кто ее знает, что она даст в наших условиях?»

Не зная последних достижений мировой науки и техники, они предпочитали спокойную жизнь. Так, руководитель группы прокатки всегда — и довольно умело — утверждал, что металл надо разливать в мелкие слитки, так удобнее их прокатывать, можно обойтись без блюминга.

В решениях другого руководящего работника Гипромеза, который до того долго был директором ряда уральских заводов, всегда чувствовался его «уральский» подход того времени — небольшие масштабы предприятий, скученность цехов и т. п.

Люди подобного типа усиленно доказывали, что в Сибири нельзя строить большие металлургические предприятия. Они якобы не смогут эффективно работать, так как будут находиться в глуши, не будут иметь достаточного сбыта продукции. И очень невыгодно покупать за валюту для такого завода дорогостоящее оборудование за границей. Лучше строить небольшие, мало механизированные печи.

Сторонникам новой техники приходилось выдерживать большие сражения. Но новаторов поддержали. Коммунистическая партия в своих планах индустриализации страны смотрела далеко вперед и решительно отметала куцые, недальновидные решения. Стране нужно было огромное, все возрастающее количество металла. И было ясно, что такой завод, как Кузнецкий, должен работать несколько десятков лет. Дорогое оборудование, мощные агрегаты — все со временем должно окупиться, особенно при значительном удешевлении продукции, которое дает большое массовое производство.

Гипромез, который до этого проектировал не только металлургические, но и тракторные, вагоно-паровозостроительные и другие машиностроительные заводы, был в 1928 году разделен на ряд специализированных проектных организаций. Теперь он проектировал только металлургические предприятия. Почти одновременно под руководством профессора В. Е. Грум-Гржимайло было создано проектное бюро по проектированию металлургических печей. Это значительно улучшило дело.

Кроме того, правительство для ускорения и улучшения строительства металлургических предприятий в стране пригласило американских консультантов и заказало общий проект Кузнецкого завода американской фирме «Фрейн». В 1926 году этот проект был завершен. Вслед за ним в Советский Союз прибыла группа консультантов фирмы.

…Февраль 1929 года был в Днепродзержинске особенно холодным. Дул сильный порывистый ветер, бросавший в лицо колючие горсти снега. Мороз, казалось, проникал в каждый шов одежды. Но Иван Павлович не замечал ни ветра, ни холода, когда спешил в заводоуправление. Наконец-то! Наконец пришел долгожданный приказ о его командировке в Москву, в Главметалл, вести переговоры о переходе в Кузнецк, или Тельбесстрой, как вначале называли тогда эту организацию (по названию одного из рудников, обеспечивающих завод рудой).

Москва встретила Бардина теми же морозами, но и тут он их не замечал. Прежде всего в Ногинский переулок, в Главметалл, получить направление. Затем в Ветошный переулок — в Московскую контору Тельбесстроя.

Тут его ждало первое разочарование: начальник был тяжело болен и поговорить с Бардиным не мог. Зато Иван Павлович познакомился с другими руководящими работниками новой организации — с заместителем директора А. С. Краскиным, с коммерческим директором Д. И. Гавриловым и другими.

Вскоре из Сибири приехал главный инженер филиала Гипромеза — Тельбесбюро В. И. Щепочкин. С ним решили поехать в Ленинград, в Гипромез, чтобы получше ознакомиться с проектными материалами и утвердить разработки по горному отделу Кузнецкстроя, сделанные Тельбесбюро.

В поезде Иван Павлович нетерпеливо расспрашивал своего спутника о Сибири, об условиях работы, о климате. Ведь он дальше Казани на востоке не был. Но Щепочкин старательно обходил вопросы производства и больше рассказывал об удивительных случаях на охоте, о других своих приключениях.

На руках у Ивана Павловича не было никакого официального документа об утверждении его в должности главного инженера Тельбесстроя. Он просто забыл об этой, как ему казалось, формальности. Он очень внимательно, даже придирчиво, принялся просматривать проектные материалы. Особенно его интересовали те, в которых можно было почерпнуть сведения об объеме строительных работ. Это было для него главным. Одновременно пришлось участвовать в обсуждении проектов рудников близ Кузнецка.

Тут же, в Ленинграде, неожиданно пришла телеграмма из Москвы, предлагающая Бардину встретиться с иностранным консультантом, крупным металлургом англичанином Вестгардом.

Встретились в номере Европейской гостиницы. Иван Павлович сразу же выяснил, что, несмотря на большой опыт, полученный на лучших заводах Индии, это практик, нигде не обучавшийся. Чистосердечное признание англичанина сразу как-то расположило Бардина в его пользу, и он решил: «Подходящий для строительства человек».

Иван Павлович жестоко ошибся. Вестгард немало попортил ему нервов своим апломбом и незнанием дела. Когда консультант впоследствии познакомился с проектом завода, составленным фирмой Фрейна, он тут же с полной уверенностью в своей непогрешимости заявил:

— Его надо переделать, мистер Бардин. Обязательно!

— Зачем же? — удивился Иван Павлович. — Проект неплох, его делала опытная фирма. К тому же это только затянет время, а оно нам так дорого.

— Прошу не обижаться, но я, мистер Бардин, возражаю против этого проекта. Есть хорошие предложения других фирм. Кстати, я их привез, вот они.

Вестгард принялся вытаскивать какие-то бумаги, письма. Это очень не понравилось Ивану Павловичу — никто не уполномочивал консультанта вести переговоры с какими-то фирмами. Он дал понять это англичанину.

Их отношения заметно ухудшились. А когда консультант представил свой первый проект завода, составленный просто безграмотно, и Бардин раскритиковал его, они окончательно испортились. Все это происходило уже в Сибири. Вестгард написал письмо в Москву, что Бардин хочет сорвать его работу. Своими проектами и их бесконечными вариантами он сбивал с толку некоторых не очень сведущих людей, особенно среди тех, кого гипнотизировали сами слова «консультант-иностранец».