— Ты не переживай, — сказал, тронув за руку.

— Ты чего, старик? — не понял Потапов. — А, обо мне. Брось, ты же не одобряешь мои связи с женщинами.

Соловьев замялся.

— В принципе — да.

— Вот видишь, все правильно. Ладно, я пойду в штаб, а ты куда?

— Хочу выспаться перед дежурством. Пойду к себе...

Потапов повернул к штабу, когда ему повстречалась процессия: солдат комендантского взвода с автоматом наизготовку вел высокого человека в плащ-накидке. Капитан сразу узнал «Косого», брата Марины. «Один все же попался», — подумал он удовлетворенно.

На допросе в кабинете Обухова «Косой», задержанный при попытке перейти наш передний край, показал, что его фамилия Ткаченко Михаил Григорьевич, он с Западной Украины, Марина его сестра, только жила и воспитывалась в Германии (их родители немцы), усатый ее муж, а его зять Халич Дмитрий Вавилович — украинец, бывший землевладелец. Все трое были членами националистической организации Бандеры, никаких связей с немцами не имеют. Просто выполняли свой долг, занимались террором. Два месяца шли за фронтом, убивали русских офицеров. Все сходило до этого случая. На этот раз тоже бы удалось укрыться, отсидеться, но Халич предложил уйти на ту сторону фронта, Марина его поддержала. Пришлось подчиниться. Двое или трое суток отсиживались в кукурузной яме. Стали искать место перехода. Нашли, но напоролись на дозор. Тогда он остался, чтобы прикрыть огнем сестру и ее мужа...

Показания Ткаченко полностью совпадали с теми, что он дал при задержании (протокол того допроса был прислан с сопровождающим в СМЕРШ дивизии по месту совершения преступления). Похоже, Ткаченко не врал, у них не было связи с немецкой агентурой.

— Как вы хотели поступить со старшиной? — полюбопытствовал капитан Обухов, кивнув на Потапова.

Ткаченко пожал плечами:

— Как обычно. Ухлопать.

— Но вы же избирали жертвами офицеров? Почему выбор пал на старшину?

— Так захотела Марина. Может, ей не понравилось, что он говорит по-немецки. Халич не одобрял ее выбора. Поэтому мы замешкались.

— А вы одобряли ее «выбор»?

— Мне было все равно.

— Вы что, Ткаченко, прирожденный убийца? Это как-то не вяжется с тем, что вы закончили советский политехнический институт.

— Я больной. Мне все равно — вы меня расстреляете или сам умру. Я очень любил сестру и во всем подчинялся ей...

Допрос ничего не прибавил по делу операции, не продвинул нас вперед. Лишь подтвердил, что агентура хорошо законспирирована, имеет свои определенные цели.

После допроса Потапов пришел в жилое помещение взвода. Соловьев уже собрался на дежурство. Он внимательно оглядел капитана, сказал со вздохом:

— Сочувствую тебе.

— Не надо, старик. Я измотался, хочу спать.

— Завтра у нас с тобой занятие по кодировке, расшифровке. Подумай.

Радист было пошел к двери, но вернулся, сказал небрежно:

— А фотография моя отыскалась. Засунул, оказывается, в вещмешок. Покажу на досуге.

Потапов догадался. Достал вещмешок. Фотокарточка была в солдатской книжке, лежала между страниц, как бы отклеившаяся сама по себе. Значит, побывала в руках агента. Что из этого следует? «Навряд ли моя личность есть в их картотеке, — подумал с усмешкой. — Итак, Соловьев. Кто за ним? Куликов? Егоров? Надо получить разрешение на досмотр вещей Егорова».

Пребывание дивизии в резерве закончилось, пришел приказ на марш. Снова дорога. Позади остались Киев, Житомир, Ровно, десятки других городов и селений...

Первого мая наш полк сосредоточился около села Озденеж, где проходила оборонительная линия армии. Нам предстояло сменить части первой чехословацкой бригады.

Капитан Обухов хотел после утомительной дороги немного отдохнуть, но тут вбежал посыльный — солдат из автороты, срывающимся голосом доложил:

— Товарищ капитан, убийство! Младшего лейтенанта Кравцова застрелили...

Придя в себя и отдышавшись, солдат рассказал:

— Я шел в штаб полка со строевой запиской. Впереди шел офицер. Вдруг выстрел. Офицер упал как подкошенный. Я бегом к нему. Но он был мертв. Я сразу признал его — младший лейтенант Кравцов из корпуса. Он конный, должно, привез приказ...

— Не заметили, откуда стреляли? Кто был поблизости?

— Никого не было, товарищ капитан.

Обухов отпустил посыльного, сообщил командиру полка о случившемся. Командир полка вызвал меня, Потапова, эксперта.

Экспертиза установила: пуля попала в затылок, прошла навылет, стреляли, вероятно, из винтовки с дальнего расстояния, смерть наступила мгновенно.

Это произошло в половине пятого. А Кравцов вышел из штаба в начале четвертого. В ста метрах от штаба был убит. Где он находился полтора часа? С кем встречался? Зачем ему понадобилось вернуться в штаб? Возможно, возвращение и послужило поводом к убийству?

К полуночи было опрошено около тридцати свидетелей. Наиболее существенные показания дал часовой из взвода автоматчиков.

— Было минут десять четвертого, я только заступил на пост, когда младший лейтенант Кравцов вышел из штаба. Он, видно, спешил, не ответил на мое приветствие. Пошел по дороге в сторону связи полка. Потом ему встретился кто-то, они стали разговаривать...

— Кто встретился? Не разглядел?

— Нет. Они далеко стояли. К тому же тот солдат стоял ко мне спиной.

— Солдат? Не офицер? Уверен?

— Солдат — это точно. Я мог бы наверно его узнать, если бы встретил.

— Они долго стояли? Когда разошлись, можешь сказать?

— Они и не расходились. Так и пошли рядом. Все, больше ничего не видел. Хотя нет, потом услышал выстрел. Еще подумал, какой разгильдяй винтовкой балуется.

— Выстрел винтовочный? Может, пистолетный?

— Я не первый день на войне, винтовка...

...Кто этот солдат, с которым разговаривал Кравцов? Нам казалось, стоит найти этого человека, и задача будет решена. Более того, сможем выйти на агентуру (мы еще не предвидели всей сложности дела!). Наконец, после многочисленных опросов, мне удалось найти так нужного свидетеля. Им оказался солдат из хозяйственной роты. Он указал собеседника Кравцова — радист Мироненко из взвода связи полка (опять взвод связи!), сообщил: проходил недалеко, видел, как они оба махали руками, Мироненко и незнакомый офицер, — видно, ругались.

Провести дознание капитан Обухов поручил мне (сам уехал в дивизию к майору Шамину согласовать разрешение на досмотр личных вещей лейтенанта Егорова). Утром я вызвал Мироненко. Радист вел себя нервозно, чего-то или кого-то боялся, но у меня сразу возникло ощущение, что не он убил Кравцова.

— Я знаю Кравцова с детства, — рассказывал он тихим голосом, оглядываясь по сторонам. — Мы с ним земляки. Оба с Украины. Жили рядом. Учились в одной школе. Потом вместе учились в сельхозтехникуме. После выпуска пути наши разошлись. Он уехал в Россию, я — в Гомель. За всю войну мы ни разу не виделись, я даже ничего не слышал о нем. Недавно я случайно узнал, что в корпусе служит Кравцов. Я подумал, не Владимир ли? И вдруг вчера мы встретились. Сразу узнали друг друга, обрадовались. Мы вместе дошли до продовольственного склада, мне надо было зайти туда, и простились. Правда, Владимир хотел, чтобы я проводил его до лошади, но я не мог...

— Говорите, обрадовались встрече, а сами поссорились, — заметил я. — Скажите, почему произошла у вас с Кравцовым ссора?

— Мы не ссорились.

— Есть свидетель, что вы ругались. Отвечайте. На какой почве это произошло? Мотивы?

— Ничего подобного не было.

— Вы слышали выстрел? Где были в это время? На складе?

— Выстрел услышал, когда возвращался в свой взвод. Винтовки у меня никогда не было. И стрелок я плохой.

— Почему вы сразу не сообщили, что виделись с Кравцовым? Ждали, когда вас найдут?

— Я боялся. Боялся, что меня обвинят в убийстве.

— Вы и сейчас боитесь. Кого? Что вам известно?

Мироненко молчал подавленно. Только все озирался на двери и окна...