— Если она терпит такое, то нам сам бог повелел. Вытерпим. Ничего до самой смерти с нами не случится.

Хозяйственники — Борис Лапта, Юсупов и старшина Кузнецов — не отставали от батареи, а часто то по сугробам, то по лужам на санях перегоняли орудия и вырывались к самой передовой.

Кухня работала на ходу, рассыпая за собой по дороге раскаленные угли. Лапта подъезжал к каждому орудию, наливал в котелки смесь первого и второго и ехал дальше.

Даже теперь, в наступлении, старшина не забывал, кому нужно привезти пуговицу, а кому — бритву. Только Наташину просьбу — достать ей брюки — по-прежнему пропускал мимо ушей.

— Одна юбка в полку, и ту выбросить? Нет, не выйдет.

Когда орудие прицепляли к новому грузовику, бойцы набивали на борт машины планки, чтобы Наташе было удобнее влезать, а старшина говорил:

— Видишь, заботятся. А брюки и не проси, не выйдет.

В дни наступления Ванев-отец исполнял обязанности ездового: дважды в день, всегда в одно и то же время, отвозил термосы в разведвзвод. Однажды с НП позвонил капитан Ванев и строго спросил старшину, почему запаздывает обед.

— Разведчиков из-за вас голодными на работу отправил. Не хочет Ванев работать в хозвзводе — завтра в разведку пойдет!

— Товарищ капитан, разрешите сказать: ездовой Ванев выехал, как всегда.

Ванев-отец вернулся в хозвзвод к вечеру, без шапки, бледный, согнувшийся в плечах больше, чем обычно.

— Что с тобой приключилось? — спрашивал старшина. — Я уже людей посылал на розыски.

— Беда, товарищ старшина, — ответил Ванев. — Виноват я, кругом виноват, с меня и спрашивайте. Серко я загубил. Ехали мы по большаку. Да сплошал я: мину на обочине не заметил. Ступил Серко — и взлетел на воздух. Головы и передних ног не найти. Все клочьями разлетелось. Какого коня загубил!..

Его побелевшие губы дернулись.

— Да перестань ты о коне, — пытался успокоить Ванева старшина. — Сам-то чудом в живых остался!

— Нет, ты мне не говори: из-за этого Серко на первое место по дивизии вышли бы.

— Лапта, приготовить снова обед разведчикам! — приказал старшина.

— Да что вы, товарищ старшина! Разведчики накормлены. Неужто уж во мне совести совсем не осталось? Термосы я на себе дотащил. Только от капитана крепенько мне досталось.

…На другой день Ванев запрягал Бурого.

— Может, не ездить тебе сегодня, старик, а? — уговаривал его старшина. — Юсупова пошлю. После вчерашнего боязно мне тебя отпускать.

— Эх, товарищ старшина! Судьбы бояться — на войну не ходить.

— Тогда хоть другим путем поезжай.

— А зачем же другим? Нужно завтрак доставить в срок. Эта дорога самая короткая. Нет уж, чему быть — того не миновать.

Ванев обернул термосы кожухом и уехал.

…Завтрак снова запаздывал на НП. Капитан Ванев, который уже вторые сутки сидел на дереве, не покидая наблюдательного поста, стал беспокоиться, не случилось ли чего с отцом.

Его сверлила острая жалость. Жаль было отца и потому, что вчера крепко выругал его при всех, и потому, что никогда не имел старик поблажки ради своих лет. У другого бы командира служил — сидел бы в обозе, с седой-то головой. А тут нельзя… Капитан был требователен к отцу так же, как к себе и как ни к кому другому на батарее. А сейчас ему было обидно за отца и больно от всего того, что считал он и справедливым и неизбежным… Может, беда стряслась со стариком?

В смутной тревоге отрывал капитан глаза от трубы, чтобы взглянуть на пустую дорогу.

Из хозвзвода на НП позвонил старшина:

— Прибыл ли завтрак? Нет? Иду сам.

Старшина взял Юсупова, и они пошли.

У поворота дороги бессмысленно кружил на одном месте Бурый, обрызганный кровью. На земле валялись щепки от саней и оторванная человеческая рука. Вокруг были разбросаны окровавленные клочья шинели. Два термоса лежали рядом опрокинутые, совершенно целые.

— Ай. нехорошо! — только и сказал многословный обычно Юсупов.

Старшина молча взвалил на плечи термос с супом. Юсупов взял на лямку термос со вторым. Не проронив больше ни слова, они зашагали к переднему краю.

После того как завтрак в разведвзвод принес старшина, никто не видел в лицо капитана Ванева. Он не спускался с дерева, где был оборудован наблюдательный пункт, ни для сна, ни для еды; с дерева отдавал приказания.

К вечеру огонь усилился.

— Все по ямам! — приказал капитан Ванев разведчикам и только сам остался на дереве. Он засекал вспышки, делал быстрые расчеты и тут же отдавал команду в телефонную трубку.

Внезапно капитан всем телом подался вперед и наткнулся грудью на что-то острое. Огненные спирали закружились перед глазами. Охваченный пламенем, стоял перед ним отец с термосом за плечами, стоял и не горел.

— Хочешь, сынок, щей? — спросил отец. — Твоя молодуха сготовила.

— Не надо, папаня, — ответил капитан Ванев. — Тебе не жарко?

Ветка хрустнула под ногой и ускользнула куда-то. Ванев потерял равновесие и схватился за ствол…

Когда артналет кончился, разведчики вылезли из ям… Комбат лежал у подножья дерева, на спине, широко раскинув ноги и разбросав руки, убитый осколком в грудь навылет.

На пеньке, у самой дороги, спрятав голову в колени, сидела Женя.

Она подняла мокрое, перепачканное лицо:

— Андрюша мой… Убили…

Женя уткнулась в Наташино плечо и расплакалась совсем как маленькая, громко, навзрыд. Слезы текли по опухшим, поцарапанным щекам.

Она даже не вытирала их, а только без конца повторяла:

— Почему он, а не я?

Наташа вспомнила их первый разговор о свадьбе в Москве или Берлине. Что могла сказать она этой девочке?

Наташа обняла подругу, не утешая ее словами.

В бою за Крючково Митяй был ранен.

Командир дивизиона приказал проводить лейтенанта до санитарной части. Опираясь на плечо Наташи. Митяй встал. Они шли по ровному, открытому полю. Поле казалось Митяю морем. Оно колебалось под ногами, качалось и набегало волнами. Митяй схватился за Наташу, пошатнулся и сел на землю. Наташа опустилась рядом с ним. Снаряды свистели, визжали, выли над их головами.

— Перебиты мои крылышки, Наташа. Выбирайся отсюда, пока и тебя…

— Не брошу я тебя одного, Володя, — сказала она, впервые называя его по имени.

Она посмотрела на него с упреком.

— Не обижайся, Наташа, — виновато сказал Митяй. — До санчасти еще далеко. Видишь, хутор стоит? Вот туда бы добраться.

Он обнял ее за шею, и они поползли. Тяжелые, спутавшиеся косы били его по спине. Одна перекинулась через плечо и коснулась его лица. Митяй хотел что-то сказать и не смог.

«Лишь бы ее не ранило! — подумал он. — Лишь бы до хутора нам добраться!»

Он снова ничего не сказал и только дотронулся губами до ее косы. Наташа не заметила. Тяжело дыша, она продолжала ползти и тащить его за собой. Огонь не стихал.

Строение, которое Митяй принял за хутор, оказалось заброшенным сараем Наташа втащила Митяя внутрь, и они легли на солому в угол, прислушиваясь к близким разрывам. Митяй отдыхал. Боль куда-то ушла.

— Спасибо, Наташа, — сказал наконец Митяй. И много других слов поднялось в душе. И ни одного не произнес он вслух.

Крупный осколок снаряда попал в стену, шитую тонкими досками, пробил ее насквозь и ударился в противоположную стену. С той и с другой стороны полетели доски Наташу и Митяя осыпало щепками.

Быстро стемнело.

Яркие мгновенные вспышки врывались в сквозные щели. Временами Наташа и Митяй оказывались на свету и ясно видели друг друга.

Временами все стихало, и на них падала глухая, темная ночь.

Над ними поскрипывали полуоторванные балки крыши.

Сквозь шель Митяй следил за полетом сорвавшейся с неба звездочки, а потом тучи заволокли небо, и ночь стала ненастной; ни звезд, ни месяца. Только прорежет сарай ослепительный свет вспышки — и снова непроглядная темь.

Становилось холодно. Митяй дрожал в своей легкой ватной куртке. И снова вспомнилось Наташе: