— ААРОН.

Голос шел снаружи и изнутри, на этот раз отчетливый и ясный, он заглушал все мысли Аарона. Старик так явственно чувствовал Присутствие, что все другое отступало на второй план; чьи-то невидимые руки заставили его замереть на месте, лишая дара речи. Этот Голос нельзя было спутать ни с чем. Само естество Аарона узнало Его.

— ПОЙДИ НАВСТРЕЧУ МОИСЕЮ В ПУСТЫНЮ!

Присутствие рассеялось. Все вернулось на круги своя. Его снова окружали звуки: чавкание глины под чьими-то ногами, стоны мужчин, поднимающих бадьи, возгласы женщин, просящих еще соломы, поскрипывание песка от приближающихся шагов, грубый окрик и свист хлыста. Аарон вскрикнул, когда боль полоснула спину. Он низко наклонился и прикрыл голову руками, боясь надсмотрщика куда меньше, чем Назвавшего его по имени. Удар хлыста ранил его плоть, но Слово Господа заставило раскрыться его сердце.

— Поднимайся, старик!

Если ему повезет, он теперь умрет.

Аарон снова ощутил сильную боль. Какое-то время он слышал голоса вокруг, потом стал проваливаться в темноту. И неожиданно он вспомнил…

Сколько лет прошло с тех пор, когда Аарон последний раз думал о своем брате? Он решил, что, тот умер, а его иссохшие кости затерялись где-то в пустыне. Первое детское воспоминание Аарона — ужасные, мучительные рыдания матери, накрывающей плетеную корзину, которую она как следует осмолила. «Амрам, фараон приказал, чтобы мы отдавали наших сыновей Нилу, и я сделаю это. Да хранит его Господь! Да будет Он милостив!» — сказала она.

И Бог смилостивился, позволив корзине приплыть в руки дочери фараона. Восьмилетняя Мариам шла следом, наблюдая, что станется с ее малюткой-братом, а потом у нее хватило смелости сказать египтянке, что той понадобится кормилица. Когда Мариам послали найти кормящую женщину, она побежала за матерью.

Аарону было тогда всего три года, но он прекрасно помнил тот день. Мать высвободила свою руку из его ладошки.

— Хватит держаться за меня, мне надо идти! — крепко взяв его за руки, она отстранила его от себя. — Возьми его, Мариам.

Аарон завопил, когда мама вышла из дома. Она оставляла его.

— Тише, Аарон, — Мариам крепко держала его. — Слезы тут ни к чему. Знаешь, Моисею мама нужна больше, чем тебе. Ты большой мальчик. Ты можешь помогать мне ухаживать за огородом и пасти овец…

И хотя мама каждый вечер возвращалась с Моисеем домой, этот младенец занимал все ее внимание. Каждое утро, подчиняясь приказу принцессы, она относила ребенка во дворец и оставалась неподалеку, на случай, если ему что-нибудь понадобится.

Шли дни, и рядом с Аароном была только сестра; она утешала его:

— Знаешь, я тоже скучаю по ней, — однажды сказала она, смахивая со щек набежавшие слезинки. — Моисею она нужна больше, чем нам. Его еще не отняли от груди.

— Хочу маму.

— Знаешь, хотеть и иметь — это две разные вещи. Хватит хныкать.

— Куда мама ходит каждый день?

— К верховью реки.

— Вверх по реке?

Она показала рукой направление.

— Во дворец, где живет дочь фараона.

Однажды, когда Мариам ушла пасти их небольшое стадо, Аарон улизнул из дома. Несмотря на предупреждения, он пошел вдоль Нила, по течению реки, и деревня скоро осталась позади. В воде обитали опасные, злые существа. Тростник был высоким и острым, он оставлял мелкие порезы на руках и ногах Аарона, когда тот пробирался вперед. Он слышал вокруг шорохи, тихое рычание, пронзительные вопли, яростные удары крыльев. В Ниле жили крокодилы. Мама рассказывала ему.

Вскоре он услышал женский смех. Пробираясь через тростник, Аарон подполз поближе: сквозь стену зеленых стеблей его взгляду открылось каменное патио, в нем сидела египтянка с младенцем на коленях. Покачивая ребенка, она что-то шептала ему, потом поцеловала в затылок и подняла к солнцу, словно подношение. Когда малыш заплакал, египтянка позвала:

— Иохаведа! — Аарон увидел, как мама поднялась со своего места неподалеку и спустилась по ступеням. Улыбаясь, она взяла ребенка, который, как теперь знал Аарон, был его братом. Две женщины обменялись немногими словами, и египтянка вошла во дворец.

Аарон поднялся во весь рост, чтобы мама смогла его увидеть: он надеялся, что она посмотрит в его сторону. Она не посмотрела. Ее взгляд был обращен только на младенца, лежащего на ее руках. Мама кормила Моисея и напевала. Аарон стоял в одиночестве, наблюдая, как она нежно гладит брата по голове. Он хотел позвать ее, но в горле пересохло. Когда мама закончила кормить малыша, она встала и повернулась спиной к реке. Прижимая Моисея к груди, она пошла вверх по ступеням, возвращаясь во дворец.

Аарон снова опустился в грязь, спрятавшись за высоким тростником. Вокруг жужжали комары. Квакали лягушки. Другие звуки, более зловещие и страшные, раздавались из глубины вод. Если бы его укусила змея или набросился крокодил, маме было бы все равно. У нее был Моисей. Сейчас она любила только его. Напрочь забыла о своем старшем сыне.

Аарон страдал от одиночества, и его детское сердце горело ненавистью к брату, отнявшему у него мать. Он жалел, что корзинка не утонула тогда. Жалел, что Моисея по пути не сожрал крокодил — так же, как всех других младенцев, которых съедали эти чудовища. Он услышал какой-то шорох в тростнике и попытался спрятаться.

— Аарон! — внезапно перед ним появилась Мариам. — Я повсюду тебя ищу! Как ты здесь оказался?

Когда он поднял голову и посмотрел на нее, ее глаза наполнились слезами.

— Вот оно что, Аарон… — она тоскливо посмотрела в сторону дворца. — Ты видел маму?

Он всхлипнул и кивнул. Худые руки сестры обняли Аарона, она притянула его к себе.

— Я тоже скучаю по ней, Аарон, — прошептала Мариам дрожащим голосом. Он прижался к ее груди. — Но нам надо идти. Мы же не хотим доставить маме неприятности?

Ему было шесть лет, когда однажды вечером мама вернулась домой одна. Она была печальна. Она могла только плакать и говорить о Моисее и дочери фараона.

— Она любит твоего брата и будет ему доброй матерью, — поведала она со слезами. — Мне надо успокоиться и забыть, что она язычница. Она воспитает его. Он вырастет, чтобы однажды стать великим человеком. — Иохаведа скомкала свой платок и, раскачиваясь взад-вперед, прижала его к губам, заглушая рыдания. — Когда-нибудь он к нам вернется.

Она любила это повторять.

Аарон надеялся, что Моисей никогда не вернется. Он надеялся, что никогда больше не увидит своего брата. «Я ненавижу его, — хотелось крикнуть Аарону. — Ненавижу за то, что он отнял тебя у меня!»

— Мой сын будет нашим избавителем, — она не могла говорить ни о чем другом, как только о своем драгоценном Моисее, спасителе Израиля.

Горечь разрасталась в сердце Аарона, и настал момент, когда он уже не мог спокойно слышать имени своего брата.

— Зачем ты тогда вообще вернулась? — яростно выкрикнул он однажды, задыхаясь от слез. — Почему ты не осталась с ним, если так сильно его любишь?

Мариам шлепнула его, заставляя замолчать.

— Придержи язык, или мама подумает, что в ее отсутствие ты совсем одичал без присмотра.

— Ей наплевать на тебя и на меня! — завопил он в ответ и снова повернулся к матери. — Наверно, ты даже не плакала, когда отец умер… когда он задохнулся лицом в грязи! Что, разве нет?

Увидев выражение лица матери, он выбежал прочь. Он бежал всю дорогу до глиняных ям, где, каждый день разбрасывал солому, чтобы другие втаптывали ее в глину и делали кирпичи.

По крайней мере, после этого случая мама стала реже говорить о Моисее. Теперь она вообще почти не разговаривала.

Болезненные воспоминания рассеивались, Аарон приходил в себя. На него падала чья-то тень, но даже сквозь опущенные веки он видел жгучее солнце. Кто-то смочил его губы несколькими каплями драгоценной влаги. Прошлое все еще эхом отдавалось в его сознании. Он чувствовал себя сбитым с толку, в голове смешались картины прошлого и настоящего…

— Иохаведа, послушай! Даже если река не заберет его, он все равно будет обречен на смерть: ведь если кто-то увидит, что он обрезан…