Они обнимаются, и мать Джоша бормочет:

— Мы очень сожалеем, что твоя мама не может быть сегодня с нами.

Лаура немного скованно обнимает их в ответ и говорит:

— Спасибо. — Вежливо, но решительно, и это означает, что она сейчас не хочет говорить о Саре. Потом они с сестрой Джоша целуют друг друга в щеку.

У дивана есть длинная, а есть короткая сторона, и я прячусь под короткой. Детеныши садятся прямо надо мной, пихают друг друга ногами и играют какой-то небольшой пластмассовой коробкой, на которой есть кнопки и двигающиеся картинки. Временами они пытаются вырвать друг у друга эту коробочку, приговаривая: «Ты и так уже долго играешь. Моя очередь».

Джош с отцом сидят на другой стороне дивана, я могу разглядеть их лица, если высунусь чуть больше. На ногах у отца Джоша блестящие черные туфли со шнурками и черные носки, которые соскальзывают с лодыжек, когда он забрасывает ногу на ногу. Лаура сидит между матерью Джоша и его сестрой у стола. Мать Джоша вся сверкает — на ней украшений больше, чем когда-либо носила Сара. Кольца играют на свету — во время разговора она безостановочно хватает Лауру за руку, отчего та чувствует себя неловко. Как-то Сара сказала, что мы с Лаурой похожи, потому что терпеть не можем, когда нас обнимают, только если первыми не раскрываем объятий.

Я замечаю, как Лаура настороженно за всеми наблюдает. Как будто хочет убедиться, что не случится ничего неожиданного, чего-то такого, на что она не знала бы как реагировать. Я понимаю, что Лаура выросла в Нижнем Ист-Сайде с Сарой, где праздники отмечались по-другому. Лаура такая же иммигрантка, как и я. Она, должно быть, пытается понять, какие правила в этой стране.

Не то чтобы я испытываю к ней сочувствие. Ведь это она послала Джоша с Чудовищем наверх, чтобы уничтожить меня и коробки Сары.

Я еще никогда не была в комнате, где так много людей и все одновременно разговаривают — сложно что-то расслышать. Я не знаю, о чем говорит мама Джоша, но слышу, как отец с сыном говорят о работе последнего. Старик вздыхает и признается, что больше не понимает, чем занимается молодежь. Поэтому Джош объясняет (по голосу слышно, что он уже не раз объяснял это отцу), что занимается так называемыми «рыночными отношениями и связями с общественностью» — общается с репортерами, пишет рекламные тексты для людей, которые называются «рекламщиками», и помогает создать у потребителей мнение, что они должны покупать журналы, издаваемые его компанией.

— Да уж, — вздыхает отец Джоша. — Для меня это слишком мудрено. Я все еще не понимаю, чем же ты занимаешься целый день.

Джош негромко смеется и отвечает:

— Знаешь, мне в детстве тоже казалось, что у тебя очень мудреная работа.

— Что же тут сложного? — удивляется отец. — Я торговал электроприборами. У меня были электроприборы, я их продавал, вследствие чего у моего покупателя появлялись электроприборы, а у меня деньги. — Он опять вздыхает. — В то время можно было объяснить суть работы любого человека одним словом. Торговец. Поставщик. Бухгалтер. — Из-под дивана мне видны кончики его пальцев, когда он указывает в сторону Лауры. — Или адвокат, — продолжает он. — Эту работу я понимаю.

— Серьезно, папа? — В голосе Джоша слышится изумление, смешанное с раздражением. — Тебе известно, чем целый день занимаются адвокаты?

— Откуда мне знать, чем целый день занимаются адвокаты? — отвечает отец Джоша. — Если бы я это знал, работал бы адвокатом.

Позволь себе Сара так разговаривать с Лаурой, лицо последней тут же напряглось бы и она покинула бы квартиру матери, не сказав ни слова. Но Джош заливается смехом и говорит:

— Один из нас сейчас бредит, и я не уверен, кто именно.

— Это твоя мать, — отвечает отец Джоша. — Кажется, что она постоянно бредит. Думаю, нам пора спасать Лауру.

— С чего бы это? — удивляется мама Джоша с противоположного конца стола. У нее такой громкий голос, Сара сказала бы, что он «режет ухо». — Вы там обо мне говорите?

— Мы всего лишь интересовались, о чем беседуют наши дамы, — говорит отец Джоша.

— Я рассказывала Лауре с Эрикой об Эстер Букмэн. Она опять выходит замуж.

— Надо же, Эстер Букмэн! — восклицает Джош. — Знаменитая секс-динамо-машина городка Парсиппани. Какой это по счету, пятый?

— Перестань, — одергивает его мама. — Тебе прекрасно известно, что это всего лишь третий ее брак. — И, повернувшись к Лауре, добавляет: — Видишь, как они надо мной подтрунивают?

— Однажды, когда мне было лет девять-десять, мне пришлось звонить сыну миссис Букмэн, Мэтту, насчет одного школьного проекта, — рассказывает Джош Лауре. — К телефону подошла миссис Букмэн, и я попросил позвать Мэтта. Когда я повесил трубку, моя мать спросила: «К телефону подошла миссис Букмэн?» Я ответил: «Да», и мама продолжала: «Ты поздоровался? Поинтересовался, как у миссис Букмэн дела?» Я ответил: «Нет», а она велела: «Сейчас же перезвони ей и извинись за то, что вел себя так грубо». — Джош опять смеется. — Мне очень не хотелось звонить. Я умолял, плакал, но Зельда была непреклонна. Наконец, после часовых пререканий я перезвонил миссис Букмэн и сказал… — Джош делает вид, что плачет. — … «Простите, что я не поздоровался, миссис Букмэн, и не спросил, как дела».

Лаура тоже смеется.

— По крайней мере я теперь знаю, почему он такой вежливый, — говорит она матери Джоша.

Люди никогда не бывают такими учтивыми, как кошки. Но я должна признать, что со стороны матери Джоша чрезвычайно умно пытаться научить сына правилам хорошего тона. Интересно, почему он забыл об этом при нашей первой встрече?

— Я понятия не имею, о чем он говорит! — восклицает мама Джоша. — Он все выдумывает.

Лаура только улыбается.

— Кто-нибудь хочет еще вина? Может быть, содовой?

— Тебе вина хватит, Эйб, — говорит мама Джоша до того, как его отец успевает ответить Лауре.

— Сегодня праздник, — возражает он. — Ради всего святого, я могу пропустить еще стаканчик.

— Семидесятипятилетнему мужчине не стоит столько пить, — говорит она ему.

— Мама любит напоминать всем, какой я старик. — Я вижу, как его рука тянется к бутылке на кофейном столике. — Сама-то всего на пять лет моложе меня.

— Пять лет — это целых пять лет, — возражает та. Почему некоторые люди любят так много говорить и считают, что просто обязаны указывать на такие очевидные вещи?

— Мам, а тебе сколько лет? — Это интересуется маленький мальчик.

— Сорок два, — отвечает Эрика.

— А сколько лет дяде Джошу?

— Тридцать девять.

Сейчас в беседу вступает Эбби:

— А тете Лауре сколько лет?

— У женщин никогда не спрашивают о возрасте, — вступает мать Джоша. Но уголки губ Лауры расплываются в улыбке, и она произносит:

— Все в порядке. Мне недавно исполнилось тридцать.

Поскольку сейчас все увлеченно обсуждают свой возраст (я понятия не имела, что они все такие старые, — мне-то всего три!), кажется, я получаю прекрасную возможность вылезти из-под дивана и прокрасться на кухню, пока детеныши не успели меня заметить. Пахнет просто восхитительно, никто не в силах устоять перед таким ароматом. Я даже слышу, как урчит у людей в животах. Уже скоро.

Должно быть, Лаура думает о том же, потому что ставит свой бокал на стол и говорит:

— Почему бы нам не приступить к трапезе?

— Ура! — восклицают детеныши. Они так стремительно бросаются с места, что мне приходится спрятаться в тень у дивана, чтобы меня не заметили. Мама и отец Джоша мешкают немного, когда встают со своих кресел, но вскоре уже все сидят за столом. Во рту у меня столько слюны, что приходится несколько раз облизать усы, пока я жду, когда начнут есть.

Я была уверена, что, как только все усядутся на свои места, еда тут же появится из кухни. Любая умная кошка знает, что нужно по возможности сразу съедать любимое угощение, ведь никому не известно, что может помешать полакомиться им позже.

Но теперь я понимаю, что седер (так называется блюдо, которое мы сегодня будем пробовать) — особое кушанье, и этот ужин отличается от остальных. (Я узнаю об этом в определенный момент, когда Роберту приходится читать некие «Четыре вопроса», и первый из них: «Чем этот день отличается от других?») Седер длится долго. Очень многое должно случиться в определенном порядке, прежде чем позволено будет есть. И хотя я настолько голодна, что едва могу устоять перед этим удивительно пахнущим мясом, я понимаю, насколько важно все делать правильно, в заведенном порядке, особенно когда дело касается еды.