Люди говорили о видах, которые открываются на верхних этажах, но Лаура знала, что все дело в тишине, в спокойствии, которое дарит высота, — за них человек в таком городе, как Нью-Йорк, готов платить немыслимые деньги. Шум — одно из тысяч неудобств, которые приходится терпеть беднякам. Только за деньги можно купить эту иллюзию тишины.

Пэрри по опыту знал, что, если в конторе тишина, Лауру следует искать в конференц-зале на сорок седьмом этаже. Сюда она приходила подумать, дать мозгу отдохнуть от компьютера и звонящих телефонов. Здесь тишина позволяла ей найти творческое решение сложной проблемы.

Пэрри просунул голову в дверь и произнес:

— Уже почти девять. Ты должна идти домой к мужу, как примерная новобрачная.

Лаура оторвалась от окна и повернулась к нему.

— Не могу. Клей только что «нагрузил» меня делом о «Балабан Медиа». — Клейтон Ньювелл был ведущим партнером «Ньюман Дайнс», и его именем пугали всех сотрудников их фирмы. — Он говорит, что все документы должны быть готовы в понедельник к семи часам утра.

— Да, но мы же с тобой знаем, что Клей раньше половины одиннадцатого в понедельник в конторе не появится. Работа потерпит. — Пэрри улыбнулся. — Чтобы сделать имя на нашем поприще, нужно приучить людей ожидать от тебя лучшего, но пусть не ждут, что ты будешь посвящать себя делу без остатка.

Пэрри Стедмен был «учителем» Лауры, старшим партнером, который рано разглядел потенциал девушки и взял ее под свое крыло. Это был коренастый человек пятидесяти лет от роду, с редеющими волосами. К своей работе и переговорам он подходил неторопливо, что совершенно не вязалось с его скрытым острым умом. Хотя «учителем» Пэрри называли образно, он, как настоящий учитель, любил цитировать Талмуд. «Двое хромых в одном танце не закружатся, — не раз говорил он Лауре. — Каждый человек в некотором роде калека. Фокус в том, чтобы не поставить в одну пару людей с одинаковыми увечьями. В противном случае, пока они соображают, что вместе танцевать не смогут, тебе придется с головой погрузиться в бумажную писанину».

Не всякому помощнику так везет, не каждый смотрит на несколько шагов вперед, и далеко не каждый находит себе учителя, особенно такого влиятельного (как минимум в стенах этой конторы), как Пэрри. Стедмен как компаньон обладал широкими возможностями, обеспечивая фирму крупными клиентами, которых потом распределял между помощниками. Он заметил острый ум Лауры и ее дотошность еще в то время, когда она проходила летнюю практику. Когда же она первый год работала в фирме, Пэрри взял за правило нагружать ее самыми сложными докладными записками и кратким описанием материалов дела, с которыми стороны выступали в суде, хотя предполагалось, что начинающие помощники бóльшую часть своего времени проводят за тем, что «выбивают» себе работу. Лаура, окончившая Хантер-колледж[3] и юридический факультет Фордэмского университета, с внутренним удовлетворением отмечала, что достигла в профессии намного большего, чем некоторые выпускники Лиги Плюща[4], с которыми она начинала. Хотя она была осторожной и никогда не выставляла напоказ свой успех.

Она прекрасно научилась составлять контракты, чувствуя себя среди их многочисленных пунктов как рыба в воде. Она испытывала какое-то глубинное спокойствие, когда просчитывала самые худшие варианты развития событий и заранее искала оптимальное решение, закрепляя его черно-белым совершенством подписанного и заверенного документа. Лаура думала, что в идеальном мире все жизненные сюрпризы легко можно предвидеть и решить.

Именно Пэрри чуть больше года назад решил, что Лаура уже доросла до того, чтобы ходить на встречи с клиентами. На первой из таких встреч она и познакомилась с Джошем, что придало первым дням их романа налет некой тайны. Она понимала, как это будет выглядеть в глазах ее коллег, и особенно Пэрри, если им станет известно, что она встречается с одним из клиентов. Иногда Лаура размышляла о том, что согласилась выйти за Джоша всего через несколько месяцев после знакомства только потому, что брак, бесспорно, совершенно в ином (вполне допустимом) свете представлял их отношения. Когда девять месяцев назад она сообщила о своей помолвке, Пэрри тепло ее обнял и сказал: «“Если любовь крепка, мужчина и женщина могут устроить ложе и на лезвии меча”. Пусть ваша любовь всегда будет такой же крепкой, как сейчас». Тогда это прозвучало мило, хотя позже Лаура подумала, что его пожелание выглядело слишком назидательным для обычного поздравления.

Сейчас, вспоминая замечание Пэрри, мол, пора идти домой, Лаура поймала себя на мысли, что возвращается домой с меньшей охотой, чем в первые недели их брака, всего полгода назад. Вещи Сары — большей частью имущество, оставшееся от магазина грампластинок, которым она раньше владела, а шестнадцать лет назад продала, — так и остались неразобранными в свободной спальне их квартиры. Тем не менее запах старых пластинок и желтеющих газет, запах Лауриного детства заполнил весь второй этаж квартиры. Даже едва уловимый запашок кошачьего лотка грозился возродить давно погребенные и забытые воспоминания и ассоциации.

Именно эта путаница между «тогда» и «сейчас» создала чувство постоянной неловкости. Это напоминало низкочастотный звук, который она не могла отчетливо расслышать и поэтому идентифицировать, но все же он вызывал не меньшее раздражение. Лаура заметила, что стала по возможности пользоваться ванной комнатой на первом этаже и старалась не подниматься наверх в спальню до тех пор, пока в буквальном смысле не начинала валиться с ног. И несмотря на усталость, в последнее время сон у нее был беспокойным — когда по утрам она просыпалась, то чувствовала себя еще более вымотанной, чем перед сном.

Она видела, с какой радостью Джош, который являлся, по его собственному определению, «фанатом музыки», хотел бы перебрать все афиши Сары, прослушать песни на оригинальных виниловых пластинках — а ведь они недоступны уже практически целому поколению! Джош любил прошлое. Хранил в их доме, в кабинете, груды фотоальбомов и наград, полученных в заплывах во время пребывания в летних лагерях; школьные табеля и сведения обо всех встречах одноклассников за двадцать лет, со всеми именами и телефонами… Лаура знала, что он недоумевает, почему она еще не перебрала вещи, хотя прошло почти два месяца с тех пор, как они вывезли все из квартиры Сары. Однако пока он не спешил поднимать этот вопрос.

Единственным созданием, которое все время проводило, роясь в вещах Сары, была Пруденс. Лаура до сих пор не могла понять желание своей матери (своей-то матери!) завести кошку. Но было очевидно, что Пруденс ужасно не хватает Сары. Первые несколько дней жизни у них она отказывалась от еды, ее тошнило, и такие явные физические страдания зародили в душе Лауры сомнения: было ли принятое решение правильным? Или Пруденс было бы лучше жить в более приятном для кошки месте, несмотря на желание Сары? Только сидящее в глубине души нежелание расставаться с последней живой ниточкой, связывающей ее с матерью, доказывало Лауре правильность ее поступка.

Три дня назад за праздничным ужином на Песах, когда Пруденс устроила настоящее безобразие на тщательно накрытом столе, Лаура ощутила смесь крайнего смущения и бесконечной жалости к этой кошке. Как и Лауру, Пруденс воспитывала Сара. Откуда ей было знать, как за праздничным ужином ведут себя обычные семьи? Лаура, уже став взрослой, потратила несколько лет на то, чтобы это понять.

И тем не менее было приятно наблюдать, как в последние дни Пруденс наконец-то стала вливаться в общий поток жизни в их квартире. Лаура правильно поступила, когда вытащила одно из старых платьев Сары из пакета, который в последний момент забрала из мусорника. Пруденс начала вести себя как обычная, нормальная кошка (как будто, иронично подумала Лаура, можно говорить о «нормальности», когда дело касается кошек). Лаура не могла удержаться, чтобы не понаблюдать за Пруденс, и невольно улыбалась, глядя, как та временами растягивается на спине, подняв четыре белые лапки вверх, к солнечным пятнам, которые проникают сквозь окна. Интересно, а каково это полностью отдаваться таким простым вещам? Не думать ни о чем… «Солнечные лучики такие теплые. Как приятно!»