Но основное значение имела даже не цена вопроса; более важным стало его влияние на позицию общества и правительства. Вместо того чтобы смягчить свои внутриполитические методы, царь и режим истолковали беспорядки как знак того, что общество требует проведения еще более агрессивной политики против вражеских подданных. Аналогичная картина наблюдалась и в других странах, где официальные меры по выявлению и интернированию граждан враждебных государств, конфискации их имущества или другие подобные мероприятия сопровождались массовыми беспорядками. Подобная динамика в наибольшей степени была заметна в Великобритании, также пострадавшей от народных выступлений в мае 1915 г.^{148} Уверенность либералов и представителей более умеренных партий в том, что именно правительство виновно в допущении погрома, укрепляло распространяющееся в этой среде мнение, что власть препятствует объединению народа в общей борьбе против внешнего врага.

Стал ли московский погром лишь единичным эпизодом или движение против враждебных подданных было широко распространенным долговременным явлением и пользовалось значительной поддержкой общества во время войны? Основной проблемой при ответе на этот вопрос являются признаки, которые учитывались полицейскими чиновниками и позднее историками для классификации забастовок и различных видов массовых протестов. Забастовки, полностью или частично вызванные требованиями уволить иностранных управляющих или рабочих, не рассматривались как отдельная категория и появлялись лишь в общих разделах, таких как «прочие»^{149}. Однако существует множество свидетельств того, что напряженность в отношениях с иностранным персоналом была важной частью разгоравшегося внутри общества конфликта на всем протяжении войны. В период с мая 1915 г. до Февральской революции и даже позднее местные чиновники и МВД были глубоко обеспокоены ежемесячными жандармскими отчетами о настроениях народных масс. В большинстве подобных докладов утверждалось, что германофобские, антисемитские и вообще ксенофобские настроения были столь сильны, что погромы и другие виды насилия против враждебных подданных могли вспыхнуть в любой момент во многих местностях империи^{150}.

Отчеты о забастовках с одним только требованием удаления иностранного персонала приходили со всех концов империи. Случай завода паровых двигателей в Харькове был вполне типичным. Уже в августе 1914 г. 783 рабочих начали забастовку, требуя увольнения носильщика, главного инженера, слесаря по металлу и мастера цеха только потому, что они были вражескими подданными^{151}. Эти четверо были уволены сразу же, и рабочие вернулись на свои места. Когда десятью месяцами позже новости о московском погроме достигли завода, напряженность снова возросла. Причиной стали все еще работающие на заводе германские граждане, и ситуация не разрядилась до тех пор, пока все вражеские подданные не были высланы в начале июня 1915 г.^{152} Фабричные инспекторы и полиция по всей стране сообщали о множестве подобных случаев. Большинство конфликтов были спонтанными, вызванными новостями с фронта или действиями конкретного управляющего или мастера — немца или представителя другой некоренной национальности.

В некоторых случаях шовинистические кампании в прессе и агитация со стороны отдельных рабочих или патриотических организаций приводили к открытым конфликтам. «Общество 1914 года» принимало жалобы от рабочих и русского персонала касательно особых случаев поведения германских и австрийских подданных на заводах или в органах местного управления. Общество расследовало эти случаи, информировало прессу и использовало собственные средства для публикации серий разоблачений в отношении отдельных личностей. Жандармы и фабричные инспекторы сообщали, что тайные собрания рабочих, на которых звучали призывы к борьбе против вражеских подданных на рабочих местах, были весьма частыми^{153}.

Подобная агитация привлекла особое внимание полиции сразу же после московского погрома. Напряженная атмосфера в Москве сохранялась еще несколько недель. Цензура перехватила несколько характерных писем, как, например, послание Зины А. Ивану Андрееву, датированное 15 июня 1915 г. Зина писала, что в городе много говорят о готовящихся убийствах немцев и лютеран на будущей неделе, включая слух, что армия этому сочувствует и не будет вмешиваться^{154}. Полиция также сообщала о тайных собраниях рабочих, на которых планировалось возобновить погромы, включая конкретные планы убийств генералов и полицейских чинов, если власти попытаются вмешаться^{155}.

Сообщения о забастовках, требующих устранения немцев с фабрик, а также о небольших манифестациях приходили со всей страны спустя еще несколько недель после погрома. На фабрике Эдуарда Штолля, частично разгромленной во время беспорядков, все 250 рабочих подписали петицию, содержавшую требование уволить двух оставшихся на заводе рабочих, носивших немецкие фамилии^{156}. Последние являлись российскими подданными, один с 1862 г., а другой был потомком иммигранта, получившим российское подданство в 1711 г. Их уволили для предотвращения забастовки. Хотя управляющий Юлий Штолль был российским подданным, МВД боялось возобновления беспорядков на заводе уже через две недели после московского погрома. В письме Совету министров с требованием ликвидации предприятия (хотя формально оно не подпадало под существующие ограничительные законы) МВД ссылалось на жандармский отчет о студенте, который смущал пассажиров трамвая рассказами о том, что Штолль — немец, и если будут продолжаться поражения на фронте, на заводе начнутся беспорядки. Позже Комитет по борьбе с немецким засильем постановил, что управляющий должен быть уволен в интересах сохранения общественного порядка, несмотря на то что он не подпадает под действующие репрессивные законодательные положения^{157}.

Напряженность не спадала не только в Москве. В Екатеринославе жандармы раскрыли целую «организацию» по преследованию «немцев» на русско-бельгийском металлургическом заводе. В серии анонимных доносов утверждалось, что управляющий завода Шлюпп прикрывает активный шпионаж в пользу Германии своим швейцарским гражданством. К тому же жандармы конфисковали «воззвание рабочих партий», распространявшееся среди рабочих и объявлявшее, что пришло время выкинуть немцев-шпионов с завода, не считаясь с мнением инженеров или руководства, даже если для этого нужно будет обратиться к самому Верховному главнокомандующему Николаю Николаевичу^{158}.

В Казани агитация против враждебных подданных стала такой настойчивой, что губернатор приказал временно закрыть все магазины, владельцами которых были подданные Центральных держав или российско-подданные немцы^{159}. В Киеве, Казани и других городах распространялись слухи о приближающихся массовых немецких и еврейских погромах^{160}. Жандармские отчеты из Петрограда на протяжении всего лета 1915 г. отмечали, что подданные враждебных государств обвиняются в каждом пожаре или взрыве на фабриках^{161}. Начальник Самарского губернского жандармского управления докладывал, что по всему городу рабочие собирают подписи под петициями с требованием увольнения всех управляющих и мастеров, являющихся вражескими подданными. В случае неудовлетворения своих требований рабочие грозили учинить массовые беспорядки, забастовки и насилие. Самарский губернатор ответил приказом об увольнении нескольких рабочих и служащих, а также увеличением состава полиции в городе на 140 человек. Однако он боялся, что сделал слишком мало для сохранения спокойствия в деревне, где напряженность взаимоотношений русских крестьян, немецких фермеров-колонистов и выселенцев была очень велика. Архангельский губернатор докладывал, что один из городских жандармов был уличен в планировании погрома иностранцев и немцев, и только аресты подозреваемых в сговоре помогли предотвратить крупный погром^{162}.