Анатолий больше не пытался встать или что-либо возразить. Он вдруг поймал себя на том, что… любуется девушкой. Все заготовленные наспех оправдательно-объяснительные слова почему-то стали лёгкими, воздушными как мыльные пузыри и, конечно же, под напором этой девушки их отбросило далеко в сторону. А девушка… девушка была чертовски хороша! Особенно в этом состоянии: гневно-обличительном. Кругленькое личико раскраснелось, бровки нахмурились и казались тучками над небесно-голубыми с зеленцой глазами. Пухленькие губки как две половинки одной клубнички то сходились, то расходились, блестя соком, маня, соблазняя: вкуси меня, насладись.

Подозрительное тепло родилось где-то под сердцем и стало растекаться по телу, ослабляя руки, ноги и туманя голову. Анатолий прикрыл глаза, мысленно отошёл шагов на пять назад и оттуда новым взглядом окинул девушку.

А она по- своему поняла его действо, перейдя на "ты":

- Что, неужели засовестился? Ах ты, боже мой, какой прогресс. Не вздумай падать мне в ноги и просить прощения…

Анатолий пропускал мимо ушей все её оскорбительно-обидные слова, точно они звучали не в его адрес, и продолжал внимательно изучать девушку. Чуть ниже среднего роста, на вид лет двадцать, плотненькая в меру, ладная, одним словом, ничего лишнего не выпирает. Разве что грудки, как раз такие, как ему нравится. Скромненько так топорщатся под блузкой, уткнув носики-сосочки в материю. Без лифчика, ясное дело. Ножки ровненькие, сдобненькие. Туфельки, правда, простенькие, для таких ножек надо другие туфельки. И юбочка, очевидно, побила рекорд стирок…

Внезапный детский вскрик выдернул Анатолия как из сладкого сна:

- Мама! Она падает! Я не удержу!

Инстинктивно вскочил, распахнув глаза: из-за куста выглядывала наполовину широкая детская коляска тёмно-синего цвета. В данный момент она медленно, показалось слишком медленно, - по-киношному, - заваливалась набок. В противоположный край вцепилась девчушка лет шести – пыталась удержать.

Они сорвались одновременно - Анатолий и девушка. Он опередил: подхватил как раз, когда коляска норовила кувырнуться набок. У неё отвалилось заднее колесо, вдобавок внизу на сетке стояла объёмная сумка с продуктами, которая своим весом и толкала коляску к падению.

В коляске укрытые одеяльцем притиснутые друг к другу возмущённо кряхтели два младенца.

- Опять?! - выдохнула, подлетев девушка.- Чёртово колесо! Задолбало!

- Подержите, я гляну. Всё ясно: шпилька перетёрлась.

- Это я и без вас знаю,- зло сквозь зубы проговорила девушка, прежде разгорячённое с пылающими румянцами лицо теперь стало болезненно бледное, уставшее. Пожалуй, сейчас девушка выглядела лет на пять старше. У Анатолия незнакомо кольнуло в сердце, дыхание на секундочку прервалось, и он прокашлялся, чтобы его восстановить. – Специально ношу с собой упаковку своих шпилек… А где моя сумка?

- Мам, вон она на скамейке, - встрепенулась девчушка. - Я принесу.

- Погоди,- мать остановила рванувшую было дочь за руку, пристально глянула на Анатолия: -Собака не набросится?

- Васька? Не набросится. Он теперь не вылезет, пока не позову.

- Иди,- отпустила мать девчушку, одобрительно погладила по плечу. - Значит, воришку Васькой зовут? Забавно.

- Он не воровал, - начал было объяснять Анатолий, но многодетная мамаша резко оборвала:

- Это вы своей бабушке расскажете. Здесь вы можете чем-нибудь помочь?

- Сейчас или вообще?

- Сейчас я и без вас справлюсь. Впихну опять шпильку, до дома как-нибудь доедем…

- Она тонкая. А гвоздика в доме нет? – Анатолий намеренно спросил дурашливо, надеясь, что это оживит девушку, вернёт румянца.

- И гвоздика нет, - всё так же зло ответила женщина, ожгла взглядом. - И мужика нет.

- А что так? - по инерции не меняя тона, спросил Анатолий.

- А вот такой же, как ты попался, - женщина видимо намеренно опять перешла на "ты", - с виду мачо, лев, блин. А как столкнулся с бытом,… оказался шакалом. Пока Светка маленькая была весь изнылся: устаю я, не высыпаюсь. Будто я трёхжильная, ни усталости не знала и дрыхла круглые сутки… Он и этих хотел уничтожить: иди, говорит, на аборт, хватит нам одной Светки. Счас, разбежалась. Я что идиотка безмозглая, чтобы собственных детей убивать? Как узнал, что двойня будет, так только пятки засверкали. Как тот шакал из мультика: "А мы уйдём на север"… Тьфу! Как вспомню про него, так изжога мучает. Так что у меня вот с ними столько проблем, что некогда думать о гвоздиках.

Подбежала девчушка с сумочкой. Мать взяла, открыв, порылась в ней и извлекла упаковку шпилек и маленький блокнотик с авторучкой вместо закладки. Шпильки протянула Анатолию:

- Вот, сделайте, чтобы до дома докатить.

Пока Анатолий возился с колесом, женщина что-то быстро писала в блокнот. Закончив, нервно вырвала лист.

- Что вы там говорили о "вообще"?

- Шпильки здесь - это позорная халтура. Нужно нарезать резьбу и законтрить. Китайская, поди, коляска?

- Китайская, - вновь со злостью сказала, стегнув ледяным взглядом. - По средствам. Вы можете это сделать, ну, эту резьбу и законтурку?

- Как раз плюнуть.

- Плевать я тоже неплохо умею. У вас есть чем делать?

- Найдётся.

- Тогда так. Вы мне должны компенсировать моральную встряску в размере… трудовой повинности. У меня дома столько проблем требующих умелых мужских рук. Кроме как воровать дамские сумочки, что вы ещё умеете делать? В электричестве хоть разбираетесь?

- Если учесть, что я работаю электриком на фабрике, то хоть разбираюсь, - улыбнулся Анатолий.

Женщина не ответила на улыбку. Видимо ещё не вышла из нервного состояния. Протянула листок бумаги:

- Я тут написала наш адрес, номер телефона и код домофона. Второй подъезд, пятый этаж, лифта нет. А по сантехнике можете?

- Что именно?

- Не знаю. Когда открываешь краны, они рычат, и бачок в туалете течёт водопадом.

- Ясно, прокладки.

- Да. Я вызывала мастеров из жилконторы, так они заломили такие цены, словно собирались ставить прокладки из чистой платины. Сегодня сможете?

- Смогу.

- Лучше всего вечером, после семи. Я как раз управлюсь со своими делами. Придёте?

- Приду.

- Тогда до вечера.

- До вечера.

Анатолий вернулся на скамейку и ещё долго провожал взглядом многодетную мамашу, то хмыкая, то качая головой. Когда они скрылись из виду, Анатолий, вздохнув, глянул на листок бумаги.

- О, соседняя улица! Знаю я этот дом. Вась, вылезай.

Васька, не понявший отсюда, чем закончилась история, затаив дыхание, гадал чего ожидать: очередную взбучку или… похвалу?

Складывая листок пополам, чтобы спрятать в карман, Анатолий обнаружил на обороте ещё запись. Это были стихи, оборваны на полуслове. Вместо названия стояла дата, сегодняшняя.

Здесь в парке писала, и оборвал её Васька своей выходкой.

- Слышь, Вась, она ещё и поэтесса. Да вылезай ты!

Васька всё ещё недоверчиво вылез, замер в ожидании. Хозяин был какой-то необычный: лицо не то задумчивое, не то восторженно-озабоченное. И глаза блестели, словно выпил спиртное.

- Садись,- хозяин похлопал по скамейке рядом с собой.

Васька запрыгнул, сел, глянул вопросительно: что происходит?

- Послушай, как пишет.

Как нитки паутинки тонкой

Срываешь нижнее бельё.

Лаская, назовёшь "котёнком"

Или "сокровище моё".

Разглядываешь откровенно

Освободившуюся грудь

И хочется пренепременно

Соски губами потянуть.

Поглаживая мягко кожу,

Коснёшься сокровенных мест.

Твоё желание - до дрожи,

Во мне - и нежность, и протест.

Мой вожделенный искуситель,

Наполнивший томленьем плоть.

Влюблённый страстно соблазнитель,

Сумевший робость побороть.

Ты вызываешь чуткий трепет,

Сближенья жаждущей, души:

Принадлежать - желанье крепнет