Виктор не чувствовал больше никакого смущения в ее присутствии. Простая логика говорила, что Гианэя смотрит на все иными глазами, чем люди Земли.

Он успел уже рассказать всем о своем очередном открытии, и новость никого не удивила.

- Так и должно быть, - сказал Токарев. - Тепловое инфракрасное излучение проходит сквозь ткани, и Гианэя, конечно, видит то, что скрыто от наших глаз. Но видит иначе, чем при отсутствии покровов. Было бы очень интересно, если бы Гианэя нарисовала в красках человека так, как она его видит.

- Да, но у нас нет красок для передачи инфракрасного цвета, - сказал Стоун. - Вполне возможно, что он воспринимается Гианэей не таким, каким мы видим его на инфракрасном экране.

В беседе Муратов попытался выяснить этот вопрос.

- Право, не знаю, как вам объяснить, - ответила Гианэя. - Этот цвет смешивается с другими, и его трудно выделить. Потому я и рисую только карандашом. У вас нет нужных красок. Именно это и натолкнуло меня на мысль, что вы видите не так, как мы. А объяснить, как выглядит цвет, которого вы никогда не видели, невозможно.

- Значит, - сказал Муратов, - вы сразу определяете температуру тела, с одного взгляда?

- У нас нет слова «температура», и мы ее никогда не измеряем. Зачем? Это и так видно.

«Вот почему она оттолкнула термометр Янсена», - подумал Муратов.

- Скажите, а когда вы подлетели к Гермесу, вы видели, что астероид обитаем?

- Да, небесные тела таких размеров холодны. Мы заметили, что от искусственного сооружения - мы тогда не знали, что это такое, - исходит свет двух видов. Искусственный, холодный, и живой, теплый. Мы поняли, что тем есть живые существа, конечно, люди.

- С вашей стороны, - сказал Муратов, обрадованный подвернувшейся возможностью выяснить еще что-нибудь, - было все же рискованно высаживаться из корабля без запаса воздуха.

- Это была ошибка. Но мы очень нервничали.

- Зачем вы покинули корабль? - в упор спросил Муратов.

Гианэя долго молчала, словно обдумывая, что ответить.

- Не сердитесь, - сказала она, наконец. - Но мне не хотелось бы отвечать вам на этот вопрос.

Муратов был глубоко разочарован, но ничем не показал этого.

- Тогда, конечно, не надо, - сказал он. - Я спросил случайно.

- Зачем вы говорите неправду? - мягко сказала Гианэя, дотрагиваясь до его руки. - Вы очень хотите это узнать и спросили не случайно. Но поверьте, Виктор, вы это узнаете. Но не сейчас. Я не могу.

Она произнесла «не могу» с таким очевидным отчаянием, что Муратову стало жаль ее.

- Не думайте об этом, Гианэя, - сказал он. - Вас никто ни к чему не принуждает. Поступайте, как находите нужным. Конечно, вы правы, и нам очень интересно многое узнать у вас. Скажете, когда захотите. И простите меня за нескромное любопытство.

Снова он увидел слезы на ее глазах.

- Вы очень хорошие люди, - тихо сказала Гианэя. - И я начинаю любить вас.

На следующее утро те же четыре вездехода с тем же экипажем вышли из гаража. Уверенность в успехе сильно возросла. Муратову удалось накануне перевести беседу про Риагэю. И Гианэя вспомнила подробности слышанного ею на борту звездолета разговора. Из этих подробностей вытекало, что база может находиться только внутри кратера Тихо, у подножия горного хребта, с северной стороны.

Муратов не пытался, а Гианэя не проявляла инициативы говорить о самом Риагэе как о человеке, и речь шла только о его высказываниях.

А личность Риагэи очень интересовала «землян». Этот человек, которого никто уже никогда не увидит, сыграл огромную роль в событиях, связанных с Гианэей и спутниками-разведчиками. Его воля изменила весь ход этих событий.

- Нарисуйте его портрет, - попросил Муратов. - Мы хотим видеть черты его лица.

- Лично вам, - с улыбкой ответила Гианэя, - для этого достаточно посмотреть в зеркало.

Муратов многое понял в эту минуту…

Поисковая экспедиция второго дня началась почти с уверенностью, что будет успех.

Не успели отъехать и пятнадцати километров от станции, как Гианэя резко наклонилась вперед, протянула руку и сказала:

- Вот то, что вы ищете!

Здание стояло на вершине холма.

Огромный город раскинулся у его подножия. Он был так велик, что даже из окон верхних этажей, с высоты двухсот метров, не было видно окраин. Со всех сторон тянулись до горизонта и исчезали за ним бесконечные квадраты разноцветных крыш.

Здание, стоявшее на холме, было видно отовсюду, с любого места в городе. Оно было совсем не похоже на другие.

Больше всего оно напоминало памятник, выстроенный как будто из одного стекла двух оттенков голубого цвета. Более темные, синеватые, полосы составляли каркас, более светлые, казавшиеся кое-где почти белыми, - проемы окон. И те и другие были расположены наклонно, и все здание в целом словно ввинчивалось в небо.

А над куполом крыши, хорошо видная отовсюду, «парила» в воздухе гигантская белая статуя.

Женщина в коротком платье с развевающимися волосами, с закинутой назад головой протягивала руки к небу. Ее облик выражал страстный призыв, направленный к кому-то, находящемуся за синей завесой неба, в безднах Вселенной.

Здание было очень велико, но снизу, из города; казалось небольшим и узким, точно скрученная в спираль игла.

Люди Земли сказали бы, что оно похоже на штопор.

Город был одной из древних, насчитывающих тысячи лет своей истории столиц этой планеты.

В этот день в нижнем этажа здания, в огромном зале, залитом лучами высоко стоявшего оранжевого «солнца», происходило большое собрание.

Вокруг огромного стола, стоявшего посреди зала, сидело более ста человек мужчин и женщин.

Их одежда была очень похожа. Женщины носили платья, мужчины - короткие туники.

Все были в белом, кроме одного.

Различной густоты зеленый оттенок их кожи, косо посаженные глаза, приподнятые у переносицы, высокий рост как мужчин, так и женщин, все было бы знакомо человеку Земли, и он безошибочно угадал бы в этих людях соотечественников Гианэи.

А если бы здесь могла оказаться Марина Муратова, то она узнала бы и язык, на котором говорили все эти люди.

Но, узнав, поняла бы, что этот язык не совсем тот, на котором говорит Гианэя, что он чем-то отличается, хотя в основе и тот же.

И человек, отличающийся от других своей одеждой, также, видимо, затруднялся в понимании этого языка и иногда переспрашивал.

Тогда поднимался один из мужчин и повторял сказанное, но уже на точно таком же языке, на котором говорила Гианэя.

На высоком стуле, возвышаясь над всеми, сидел совсем еще молодой человек с узкими, словно прищуренными глазами, одетый так же, как и все остальные.

Он, не мигая, пристально смотрел на стоявшего напротив него иначе одетого человеке, того, кто не всегда понимал, что ему говорили, и который сам говорил на языке Гианэи.

Этот человек имел все отличительные черты соплеменников Гианэи, но был немного ниже остальных. Зеленый оттенок его кожи был мало заметен, скрытый сильным загаром. На нем была не туника, а что-то вроде широкого плаща, сверкающего в оранжевых солнечных лучах червонным золотом. Его голова не была обрита, и черные волосы, отливающие изумрудом, спускались ниже плеч.

Молодой человек с узкими глазами, очевидно, председательствовал на этом собрании.

Его неотступный взгляд смущал человека в золотом плаще, он часто не выдерживал и отводил глаза, но каждый раз, точно притягиваемый магнитом, снова поворачивался к нему.

В эти мгновения все видели, как в темных глазах человеке в плаще вспыхивали искры не то вызова, не то тщательно скрываемого страхе.

И каждый раз, заметив эту искру, молодой председатель улыбался.

В его улыбке было презрение, насмешка, гнев, но не было ненависти. Казалось, что именно это отсутствие ненависти больше всего смущало человека в плаще.

Он все время стоял. Видимо, так было нужно, потому что возле него не было стула. Стоял уже долго, в то время как остальные сидели.