Она были из племени ила. Это люди с мягким сердцем, в этом племени самые ласковые женщины. Некоторые мужчины готовы идти месяцы, чтобы приблизиться к ила. Они приносят им подарки и охотятся для них в надежде получить одну из их женщин. Я узнал ее, несмотря на ее жалкий вид, потому что моя мать тоже была из племени ила. Она лежала нагая на каком-то тряпье, прикованная за щиколотку к земле. Она была сонная, как будто нанюхалась «йопо» из акации. Она пахла, как больная собака и была мокрой от пота всех мужчин, которые были на ней до того, как я вошел. Она была ростом с ребенка и ее косточки гремели, как камни в ручье. Женщины ила удаляют с тела все волосы, даже ресницы. Они украшают уши перьями и цветами, вдевают отполированные палочки в щеки и ноздри, покрывают все тело рисунками. Красная краска делается из дерева оното, фиолетовая — из пальмового дерева, а для черной используют уголь. Но на ней нечего этого уже не было. Я положил свой мачете на землю и поприветствовал ее, как сестру, имитируя пение птиц и шум реки. Она не ответила. Я сильно ударил по ее по грудной клетке, чтобы проверить, отзовется ли ее дух, но эха не было. Ее душа была очень слаба и не могла мне ответить. Я присел на корточки рядом с ней, дал ей немного попить и стал говорить с ней на языке моей матери. Она открыла глаза и долго на меня смотрела. Я все понял.

Прежде всего, я умылся, но я не тратил зря чистую воду: я набрал в рот воды и стал тоненькой струйкой поливать ладони. Я помыл как следует руки и промокнул лицо. То же самое я сделал с ней, чтобы смыть мужской пот. Я снял штаны, которые мне выдал надсмотрщик. На веревке, которая у меня вокруг пояса, я ношу палочки для разжигания огня, несколько наконечников стрел, свернутые листья табака, деревянный нож с крысиным зубом на конце и кожаный мешочек, где у меня было немного кураре. Я намазал кураре на кончик ножа, наклонился и сделал надрез у нее на шее. Жизнь – дар богов. Охотник убивает, чтобы прокормить свою семью, но он старается не есть мясо своей жертвы, а ждет, чтобы его угостил другой охотник. Иногда, к сожалению, случается, что мужчины убивают друг друга на войне, но воин никогда не причинит вреда женщине или ребенку. Она взглянула на меня своими большими глазами, желтыми, как мед, и, как мне показалось, постаралась улыбнуться в знак благодарности. Ради нее я нарушил главный запрет детей луны и мне придется много сделать, чтобы искупить вину и смыть этот позор. Я подставил свое ухо к ее рту, и она прошептала мне свое имя. Я дважды повторил ее имя в уме, чтобы хорошо запомнить, но не произнес его вслух, потому что не надо беспокоить мертвых. Да, она уже была мертва, хотя сердце все еще билось. Вскоре я увидел, что у нее застыли мышцы живота, груди и конечностей, она перестала дышать, тело изменило цвет, она выдохнула и умерла без борьбы, как умирают маленькие существа.

Вдруг я почувствовал, что ее дух вышел через ноздри, вошел в меня и ухватился за мою грудную кость. На меня обрушилась вся тяжесть ее души и мне с трудом удалось встать. Я двигался заторможено, как под водой. Я придал ей позу полного покоя, когда подбородок касается колен, потом связал ее веревками из лоскутов, сделал кучку из остатков соломы и развел огонь своими палочками. Убедившись, что огонь занялся, я медленно вышел из хижины, с большим трудом перелез через ограду, потому что женщина тянула меня к земле, и пошел в лес. Я был уже среди деревьев, когда забили тревогу.

Весь первый день я шел, не останавливаясь ни на секунду. На второй день я сделал лук и стрелы и охотился для нее и для себя. Воин, несущий груз человеческой души, должен голодать десять дней, тогда дух умершего ослабевает и, наконец, покидает человека и уходит туда, где обитают души. Если же не поститься, то дух начинает толстеть и разрастается до тех пор, пока не задушит воина. Я знавал нескольких смельчаков, которые так умерли. Но прежде, чем выполнить обряд, я должен был отнести душу этой женщины ила туда, где самые густые деревья и где нас не найдут. Я ел очень мало, едва достаточно, чтобы не убить ее во второй раз. Каждый кусок отдавал гнилью и каждый глоток воды –горечью, но я заставлял себя есть, чтобы поддержать нас обоих. От новолуния до новолуния я шел все глубже в чащу, неся душу женщины, которая с каждым днем становилась все тяжелее. Мы очень много разговаривали. Язык ила легкий и перекатывается под кронами долгим эхом. Мы общались с помощью пения, когда поешь всем телом, глазами, бедрами, ногами. Я рассказал ей легенды, которые узнал от отца и матери, рассказал ей о своей жизни, а она поведала мне о первой половине своей, когда она была еще веселой девочкой и играла со своими братьями и сестрами, валяясь в глине или лазая по самым высоким веткам. Из вежливости она не упоминала о последних днях, полных горя и унижений. Я поймал белую птицу, выдрал самые красивые перья и сделал ей украшения для ушей. По ночам я разжигал небольшой костер, чтобы ей не было холодно, и чтобы ягуары и змеи не мешали ей спать. Я зашел в реку и осторожно вымыл ее пеплом, смешанным с толчеными цветами, чтобы смыть неприятные воспоминания.

Наконец, мы выбрались к нужному месту, и у нас уже не было повода идти дальше. Джунгли были такими плотными, что мне приходилось прорубать дорогу мачете и даже пускать в ход зубы. Нам приходилось говорить тихо, чтобы не нарушить безмолвия времени. Я нашел место около ручейка, сделал навес из листьев, а из трех длинных полос коры сделал для нее гамак. Я побрил голову ножом и начал поститься.

Пока мы шли вместе, мы так любили друг друга, что ни женщина, ни я не хотели расставаться. Но человек не властен над жизнью, даже своей собственной, и я должен был выполнить свой долг. Я не ел несколько дней, только сделал пару глотков воды. По мере того, как силы покидали меня, она ослабляла свои объятия, и ее дух становился все легче и легче и уже не давил так, как раньше. На шестой день она впервые самостоятельно прошлась по округе, пока я дремал, но она еще не была готова идти дальше одна и вернулась ко мне. Потом она сделала еще несколько вылазок, постепенно увеличивая расстояние. Боль от расставания жгла меня огнем, и мне пришлось собрать все мужество, которому я научился у отца, чтобы не позвать ее вслух по имени. Тогда бы она вернулась ко мне насовсем. На двенадцатый день мне приснилось, что она летает над деревьями, как тукан, и я проснулся с легкостью в теле и слезами на глазах. Она ушла навсегда. Я собрал свое оружие и шел много часов, пока не вышел к реке. Я вошел в воду по пояс и поймал рыбу наточенной палкой. Я проглотил ее целиком, вместе с плавниками и хвостом. Меня сразу же вырвало с кровью, как и должно было быть. Мне больше не было грустно. Я понял, что иногда смерть сильнее любви. Потом я пошел охотиться, чтобы не возвращаться в деревню с пустыми руками.