Без суеты, невозмутимо, Кури встал с кресла, двинулся к выходу, бормоча: «Всему есть предел». Кратчайший путь к двери лежал мимо миссис Оливер, миссис Тальбот, Пердиса и Люси со Стеббинсом, но он явно счел, что протискиваться мимо них было бы проявлением дурных манер, и пустился в обход. Кури уже обошел сзади их всех, когда раздался голос Кремера:

– Перли, задержи его.

Кури дернулся и процедил сквозь зубы:

– Не прикасаться ко мне!

– Ерунда! – отозвался Стеббинс и тут же проверил, нет ли у Кури оружия. Нет ли револьвера X. Впрочем, Кури все равно не попал бы в холл, потому что дверной проем заслонил Теодор Уид.

Приходится заканчивать, не распутав все до конца.

Во-первых, компрометирующие материалы на Энн Тальбот, миссис Оливер, Пердиса, а также, наверное, и на других клиентов Хейзена. Они канули в воду. Полиция ничего не нашла.

Если это удалось сделать кому-то из клиентов, он счел за благо помалкивать. Поэтому, если намеки, брошенные Хейзеном за обедом, возбудили ваше любопытство, я вынужден извиниться, ибо не в состоянии его удовлетворить.

Во-вторых, окончательный гонорар Вульфа. Люси отказалась от всего, что принадлежало Хейзену. Даже от дома. Очень благородно с ее стороны, но частные детективы тоже должны есть и пить. В том числе и Вульф. Существует вероятность, что ей достанется кое-что из капиталов Кури на основании информации, добытой Кремером о том, что он украл парочку изобретений Постела, но Кури сидит в камере смертников, отрицает все напропалую, равно как и его супруга. Его адвокаты работают не разгибая спины. Поэтому, если вам хочется знать, сколько заработал Вульф за тридцать шесть часов труда, мне вам нечего ответить.

Ну а если вам хочется узнать, объяснились ли в чувствах друг к другу Люси и Теодор Уид, я предлагаю вам угадать с одной попытки. Если вам не удастся, стало быть, вы не понимаете, что движет нашим миром.

Жена Рона Гэлловея в последний раз видела мужа в субботу вечером в середине апреля.

"Мне показалось, что он в хорошем настроении, – сказала впоследствии Эстер Гэлловей. – У него даже был такой вид, будто он что-то задумал, что-то собирается осуществить. Думаю, предстоящий выезд на рыбалку был тут ни при чем. Никогда он не получал истинного удовольствия от рыбной ловли, потому что панически боится воды".

Это утверждение вполне соответствовало истине, хотя сам Гэлловей едва ли согласился бы с ним. Он отчаянно старался выглядеть в глазах окружающих мужчиной спортивного типа. Летом рыбачил, играл в гольф или крикет, зимой обретался в клубе "Гранит", носил короткую стрижку и разъезжал в своем "кадиллаке" всегда с опущенным откидным верхом, даже в такую погоду, когда ему приходилось включать "печку" на полную мощность, чтобы не замерзнуть насмерть. Хотя ему уже было под сорок и он старательно занимался спортом, у него можно было заметить какой-то недостаток в координации движений, а его круглое лицо хранило следы юношеской прыщавости и выражение неуверенности в себе, точно у подростка.

Рон укладывал снаряжение в охотничью сумку, когда в его спальню вошла Эстер. Она собиралась куда-то на обед, и на ней было бледно-розовое платье из тафты, украшенное ожерельем из мелкого жемчуга и накинутым на плечи боа из светлой норки. Гэлловей обратил внимание на платье жены и оценил его по достоинству, но ничего не сказал. Какой смысл баловать женщин, отпуская им комплименты?

– Так вот ты где, Рон, – сказала Эстер, как будто лишь благодаря какой-то удивительной случайности застала мужа в его собственной спальне.

Гэлловей на это ничего не ответил.

– Рон!

– Да, моя дорогая, я именно здесь, как ты только что заметила, стало быть, если хочешь мне что-то сказать, говори.

– Куда ты едешь?

Эстер знала, куда он едет, но она была из тех женщин, которым нравится задавать вопросы, хотя ответ на них известен заранее. Это укрепляло чувство уверенности в себе.

– Я же говорил еще на той неделе. Еду в Вестон, захвачу Гарри Брима, и мы поедем в наш охотничий домик, чтобы заняться рыбной ловлей в обществе еще трех приятелей.

– Мне не нравится жена Гарри Брима.

– Жена его с нами не едет.

– Знаю. Я это к слову сказала. Странная она какая-то.

На прошлой неделе позвонила и спросила, есть ли у меня кто-нибудь из умерших близких, с кем я хотела бы пообщаться.

Она же не могла вспомнить никого, кроме дяди Джона, но уверена, что он не жаждет вступить со мной в контакт; Ну, скажи, пожалуйста, разве это не странный звонок?

– Гарри почти все время в отлучке. Надо же Телме от скуки хоть чем-то заниматься.

– Почему бы ей не завести детей?

– Не знаю, почему она не заводит детей, – ответил Гэлловей, и в голосе его послышалось нетерпение. – Никогда не спрашивал.

– Но вы с Гарри такие закадычные друзья, ты мог бы и спросить его об этом как будто невзначай.

– Наверное, мог бы, но не собираюсь.

– Если бы у Телмы были дети, она не занималась бы спиритизмом и не задуривала бы им головы другим. Вот у меня, например, совсем нет времени заниматься спиритизмом.

– Ну и слава Богу.

Гэлловей затянул ремни на сумке и поставил ее у двери.

Это был явный намек на то, что пора Эстер распрощаться и ехать, куда собралась но она сделала вид, что не понимает. Напротив, прошла через комнату, элегантно шурша тафтой, остановилась перед зеркалом и стала поправлять свои темные локоны. У себя за плечами она могла видеть мужа и прочесть на его лице такое страдальческое выражение, что он казался смешным.

– До смерти надоели мне эти мои волосы, – сказала Эстер. – Пожалуй, я стану блондинкой. Интересной блондинкой, увлеченной спиритизмом, как Телма.

– В тебе и так немало от спиритизма. А крашеных блондинок я не люблю.

– А естественных, таких, как Телма?

– Я в меру люблю Телму, – упрямо сказал Рон. – Она – жена моего лучшего друга. Значит, я обязан ее любить.

– Только в меру?

– Ради всего святого, Эстер, она всего-навсего полнеющая маленькая Hausfrau[1], у которой не все шарики на месте. Даже твое воображение не в силах сделать из нее femme fatale[2].

– Надеюсь, нет.

– Ну когда же ты оставишь подобные глупые выражения?

– Дороти, – произнося это имя, Эстер сглотнула, так что Рон был не уверен, правильно ли он расслышал, пока она не повторила:

– Дороти ни о чем не подозревала.

– Что это ты о ней вспомнила?

– У нее не было никаких подозрений. А меж тем мы за ее спиной...

– Успокойся. – Лицо Рона побелело от гнева и досады. – Если тебя спустя столько лет мучает совесть, это никуда не годится. Лучше оставила бы ты меня в покое. И ради Бога не закатывай сцены. Эстер действительно в последнее время частенько закатывала мужу сцены, раскапывая прошлое, как птичка груду прелых старых листьев, и извлекая на свет Божий то одно, то другое. Рон надеялся, что это у нее временное и скоро пройдет. Его самого прошлое особенно не беспокоило и не интересовало. О своей первой жене, Дороти, он вспоминал без сожалений и терзаний. С годами притупилась даже жажда мести, вызванная ее поведением во время развода. Разводы в Канаде не так уж часты, и их не просто добиться, а у супругов Гэлловей получился некрасивый скандал, который широко комментировали все газеты округа и даже соседних штатов.

Эстер опустила руки и отвернулась от зеркала.

– Говорят, она умирает.

– Она уже не первый год умирает, – грубо сказал Гэлловей. – А кто тебе это сказал?

– Гарри.

– Гарри – торговец таблетками. Ему нравится думать, что все вокруг умирают.