– Извините меня, синьора, за невольную фамильярность, но, что бы вы ни думали, меня отнюдь не привлекают женщины, находящиеся под подозрением в убийстве!

– Ох! Опять? Но до каких же пор будете вы донимать меня этими глупыми подозрениями?

– Пока мы не задержим виновного.

– Послушайте, синьор, будьте благоразумны. Скажите честно, вы можете представить меня убивающей беднягу Эуженио?

– Может быть, и нет. Зато я легко могу представить вас помогающей Ланзолини в этом деле!

– Вы ненавидите Орландо?

– Мои личные чувства тут ни при чем.

– Что вы такое говорите! Я вам клянусь, что Орландо неспособен убить кого бы то ни было!

– Позвольте мне в этом усомниться.

– Нет! Не позволю! Орландо знает: я так его люблю, что простила бы ему что угодно, а он так меня любит, что рассказал бы мне что угодно!

– Послушайте, синьора: Ланзолини не такой человек, каким вы его считаете.

– Я так и знала, что вы ревнуете!

– Дай Бог, чтоб это можно было сказать о вас!

– Обо мне? Почему?

– Потому что тогда, узнав, что ваш Орландо, чуть вы отвернетесь, отправляется к другой женщине, а это так и есть, вы подвергли бы переоценке чувства, которые к нему питаете...

– И согласилась бы ответить на ваши, так, что ли?

– Нет, синьора. В тот момент, когда вы поймете, что Орландо обманывает вас, вы перестанете быть его сообщницей и защищать его своим молчанием.

– От чего защищать?

– От заслуженной кары.

Улыбка на кукольном личике стала злой.

– Так вот к чему вы клоните? Вы сочиняете грязную историю, чтоб поссорить меня с Орландо и заставить рыть ему яму? Потому что вам-то плевать, виновен он или нет, вам лишь бы арестовать его и разлучить со мной! Так вот не обольщайтесь, синьор: Орландо любит меня и только меня!

– Нет хуже обмана, чем самообман.

– В самом деле?

Она сдернула перчатку и сунула руку под нос американцу, как для поцелуя.

– А что вы скажете об этом?

"Это" оказалось превосходным сапфиром, окруженным маленькими бриллиантами, и засверкало на веронском солнце тысячей огней. Немного старомодная вещь, но замечательно тонкой работы.

– Так, по-вашему, синьор, мужчина станет дарить кольцо женщине, которую не любит?

– Так это Ланзолини...

– Да, вчера вечером. Он надел мне это кольцо в ожидании, как он сказал, того момента, когда сможет надеть обручальное. Как оно вам нравится?

– Очень красиво.

Она глянула на кольцо с нежностью и гордостью и добавила:

– Конечно, это не настоящие камни, но стоят не меньше тридцати тысяч лир!

Сайрус А. Вильям, хоть и не был специалистом, все же имел достаточно случаев любоваться драгоценностями дам бостонского высшего света, чтоб понять: кольцо это должно стоить по меньшей мере три тысячи долларов. Сначала он заподозрил было, что Мика разыгрывает дурочку, пытаясь обмануть его. Однако ничто не вынуждало ее показывать драгоценность, которую перчатка вполне скрывала. Он поверил в искренность вдовы Росси и раз навсегда снял с нее всякие подозрения.

– Нравится вам?

– Не могу отрицать.

– Орландо должен был потратить немалую долю своих сбережений, чтобы купить его. И все это ради нелюбимой женщины?

– Вы правы, синьора.

Она тут же снова стала той счастливой девочкой, какую он знал.

– У меня сейчас свидание с Орландо в "Академии", можно ему сказать, что вы больше не подозреваете нас в этих ужасах?

– Пожалуйста...

– О! Вы просто ангел!

И не зная, видимо, иного способа выразить свою благодарность, она кинулась на шею Лекоку и расцеловала его. Сайрус А. Вильям поймал себя на том, что не без удовольствия отвечает на ее поцелуй, забыв о Валерии, наблюдавшей за ним со судорожно стиснутыми руками. Что до шофера, внимательного свидетеля этой сцены, то он думал, что его Лючия, застань она его целующим другую женщину, первым делом выцарапала бы той глаза, а там и до него бы добралась. Но эти американцы ничего не смыслили в любви.

Всякий, кто увидел бы Лекока, не сводящего глаз с удаляющейся фигуры Мики Росси, решил бы, что он очарован прелестной вдовой. На самом же деле Сайрус А. Вильям думал о другом: ведь для того, чтобы дарить подобные вещи своей возлюбленной, прекрасный Ланзолини должен располагать изрядными средствами. Отсюда было недалеко до заключения, что средства эти заключались в таинственно исчезнувшем чемодане Маттеини. Сайрус А. Вильям был уверен в правильности своего вывода. Ему теперь все стало ясно. Красавчик Орландо одним ударом убил двух зайцев. Оставалось только убедить Тарчинини задержать его и добиться признания, что, конечно, будет не так уж сложно.

Персей, впервые увидев Медузу, голову каковой был послан добыть, вряд ли так остолбенел, как Сайрус А. Вильям, когда он открыл дверцу такси и наткнулся на мисс Пирсон, о существовании которой совершенно забыл. Взгляд Валерии если и не обратил его в камень, то, во всяком случае, вернул к реальности и вселил опасения за свое будущее. Он попытался замаскировать смущение глупой улыбкой – той самой улыбкой, что украшает лицо всякого мужчины, знающего за собой вину, перед женщиной, законного гнева которой он имеет основания опасаться – и не очень уверенным тоном произнес:

– Извините, Вэл, что я...

Но его шаткая оборона была тут же сметена суровым голосом мисс Пирсон:

– Прежде сотрите омерзительные пятна, оставшиеся на вашем лице!

Лекок сконфуженно потер лицо, уничтожая следы Микиной помады. Валерия следила за его торопливым туалетом, напряженная, как струна, потом с ядовитой учтивостью осведомилась:

– А теперь не будете ли вы так любезны открыть мне, каковы ваши действительные отношения с этой женщиной?

– Уверяю вас, Валерия...

– Не лгите, это бесполезно и отвратительно!

– Даю вам слово, что...

– Довольно! Я не верю вам! Немедленно отвезите меня в отель!

Швейцар Рива Сан Лоренцо э Кавур не имел возможности исполнить свои профессиональные обязанности. Едва такси остановилось, мисс Пирсон спрыгнула на тротуар, пронеслась через холл, как смерч, требуя ключи таким голосом, каким, вероятно, Нельсон отдавал команды своим кораблям во время Трафальгарской битвы, скрылась в лифте и унеслась. Пока Сайрус А. Вильям расплачивался, шофер успел дать совет:

– Вы не давайте ей взять верх, синьор... Если женщина дрянь, так она дрянь и есть, и никто тут ничего не поделает, даже сам Господь Бог. Так что нечего и пытаться. Лучше удрать, пока не поздно, а то, если поженитесь, то это надолго... а ваша дама, если хотите знать мое мнение, кажется не слишком-то уживчивой...

Едва Лекок вошел в свою комнату, к нему влетел Мэтью Д. Овид Пирсон:

– Что вы сделали с Валерией?

– Я? Ничего.

– Она сейчас у меня, рыдает, прерываясь только для того, чтоб осыпать вас проклятиями! Каково это человеку, который хочет отдохнуть? Она вернула вам слово?

– Понятия не имею!

– Слава Богу! Я боялся худшего. Понимаете, Сайрус, я уже двадцать пять лет терплю Валерию... По-моему, этого достаточно, пусть теперь кто-нибудь другой!

– У вас очень своеобразная манера ободрять...

– Я даю за дочерью порядочно долларов, а моя смерть принесет ей столько, что мне нет нужды золотить пилюлю претендентам на ее руку. Скажите, Сайрус, какого дьявола вы повезли ее к своей любовнице?

– Пирсон, ваша наследница ни черта не способна понять!

– Да, правда, но она всегда была достаточно богата, чтоб не иметь необходимости что-либо понимать: ей довольно было приказывать.

– Я занят одним делом и хотел бы закончить его до отъезда.

– Каким делом?

– Поисками убийцы.

– А при чем тут эта экспансивная особа?

– Она любовница убийцы. Через нее я могу узнать недостающие данные.

– И, значит, чтоб привлечь ее на свою сторону, вы и целуете ее посреди улицы на глазах Валерии?

– Это не я, это она меня поцеловала!

– В благодарность за то, что вы собираетесь арестовать ее любовника?