торые увлекались, возвышая голос. Лермонтов иногда

отрывался от своего чтения, взглядывал на ораторст­

вующего, но как взглядывал! Говоривший невольно

конфузился, умалял свой экстаз или совсем умолкал.

Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна.

Сколько презрения, насмешки и вместе с тем сожале­

ния изображалось тогда на его строгом лице.

Лермонтов любил посещать каждый вторник тог­

дашнее великолепное Московское Благородное соб­

рание, блестящие балы которого были очаровательны.

Он всегда был изысканно одет, а при встрече с нами

делал вид, будто нас не замечает. Не похоже было, что

мы с ним были в одном университете, на одном факуль­

тете и на одном и том же курсе. Он постоянно окружен

был хорошенькими молодыми дамами высшего обще­

ства и довольно фамильярно разговаривал и прохажи­

вался по залам с почтенными и влиятельными лицами.

Танцующим мы его никогда не видали. <...>

Всем студентам была присвоена форменная одежда,

наподобие военной: однобортный мундир с фалдами

темно-зеленого сукна, с малиновым стоячим воротни­

ком и двумя золотыми петлицами, трехугольная шляпа

и гражданская шпага без темляка; сюртук двубортный

также с металлическими желтыми пуговицами, и фу­

ражка темно-зеленая с малиновым околышком. Посе­

щать лекции обязательно было не иначе как в формен­

ных сюртуках. Вне университета, также на балах

и в театре дозволялось надевать штатское платье. Сту-

140

денты вообще не любили форменной одежды и, отно­

сясь индифферентно к этой форме, позволяли себе

ходить по улицам Москвы в форменном студенческом

сюртуке, с высоким штатским цилиндром на голове.

Администрация тогдашнего университета имела

некоторую свою особенность.

Попечитель округа, действительный тайный совет­

ник князь Сергей Михайлович Голицын, богач, аристо­

крат в полном смысле слова, был человек высоко­

образованный, гуманный, доброго сердца, характера

мягкого. По высокому своему положению и громадным

материальным средствам он имел возможность делать

много добра как для всего ученого персонала вообще,

так и для студентов (казеннокоштных) в особенности.

Имя его всеми студентами произносилось с благогове­

нием и каким-то особенным, исключительным уваже­

нием. Занимая и другие важные должности в госу­

дарстве, он не знал, как бы это следовало, да и не имел

времени усвоить себе своей прямой обязанности, как

попечителя округа, в отношении всего того, что проис­

ходило в ученой иерархии; поэтому он почти всецело

передал власть свою двум помощникам своим, графу

Панину и Голохвастову. Эти люди были совершенно

противоположных князю качеств. Как один, так

и другой, необузданные деспоты, видели в каждом сту­

денте как бы своего личного врага, считая нас всех

опасною толпою как для них самих, так и для целого

общества. Они все добивались что-то сломить, искоре­

нить, дать всем внушительную острастку.

Голохвастов был язвительного, надменного харак­

тера. Он злорадствовал всякому случайному, незначи­

тельному студенческому промаху и, раздув его до

maximum'a, находил для себя особого рода наслажде­

ние наложить на него свою кару.

Граф Панин никогда не говорил со студентами, как

с людьми более или менее образованными, что-нибудь

понимающими. Он смотрел на них, как на каких-то

мальчишек, которых надобно держать непременно

в ежовых рукавицах, повелительно кричал густым

басом, командовал, грозил, стращал. И обеим этим лич­

ностям была дана полная власть над университетом.

Затем следовали: инспектора, субинспектора и целый

легион университетских солдат и сторожей в синих

сюртуках казенного сукна с малиновыми воротниками

(университетская полиция — городовые).

141

Городская полиция над студентами, как своекошт­

ными, так и казеннокоштными, не имела никакой вла­

сти, а также и прав карать их. Провинившийся студент

отсылался полициею к инспектору студентов или в уни­

верситетское правление. Смотря по роду его проступка,

он судился или инспектором, или правлением универ­

ситета.

Инспектора казеннокоштных и своекоштных сту­

дентов, а равно и помощники их (субинспектора) имели

в императорских театрах во время представления

казенные бесплатные места в креслах, для наблюдения

за нравственностью и поведением студентов во время

сценических представлений и для ограждения прав их

от произвольных действий полиции и других враждо­

вавших против них ведомств. Студенческий карцер

заменял тогда нынешнюю полицейскую кутузку, и эта

кара для студентов была гораздо целесообразнее

и достойнее.

Как-то однажды нам дали знать, что граф Панин

неистовствует в правлении университета. Из любопыт­

ства мы бросились туда. Даже Лермонтов молча потя­

нулся за нами. Мы застали следующую сцену: два

казеннокоштные студента сидят один против другого

на табуретках и два университетских солдата совер­

шают над ними обряд бритья и стрижки. Граф, атлети­

ческого роста, приняв повелительную позу, грозно

кричал:

— Вот так! Стриги еще короче! Под гребешок!

Слышишь! А ты! — обращался он к д р у г о м у . — Чище

брей! Не жалей мыла, мыль его хорошенько!

Потом, обратившись к сидящим жертвам, гневно

сказал:

— Если вы у меня в другой раз осмелитесь только

подумать отпускать себе бороды, усы и длинные волосы

на голове, то я вас прикажу стричь и брить на барабане,

в карцер сажать и затем в солдаты отдавать. Вы ведь

не дьячки! Передайте это там всем. Ну! Ступайте

теперь!

Увидав в эту минуту нашу толпу, он закричал:

— Вам что тут нужно? Вам тут нечего торчать!

Зачем вы пожаловали сюда? Идите в свое место!

Мы опрометью, толкая друг друга, выбежали из

правления, проклиная Панина.

Иногда эти ненавистные нам личности, Панин

и Голохвастов, являлись в аудиторию для осмотра, все

142

ли в порядке. Об этом давалось знать всегда заранее.

Тогда начиналась беготня по коридорам. Субинспек­

тора, университетские солдаты суетились, а в аудито­

риях водворялась тишина.

Однообразно тянулась жизнь наша в стенах уни­

верситета. К девяти часам утра мы собирались в нашу

аудиторию слушать монотонные, бессодержательные

лекции бесцветных профессоров наших: Победонос­

цева, Гастева, Оболенского, Геринга, Кубарева, Малова,

Василевского, протоиерея Терновского. В два часа

пополудни мы расходились по домам. <...>

В старое доброе время любили повеселиться. Про­

цветали всевозможные удовольствия: балы, собранья,

маскарады, театры, цирки, званые обеды и радушный

прием во всякое время в каждом доме. Многие из нас

усердно посещали все эти одуряющие собрания и раз­

личные кружки общества, забывая и лекции, и премуд­

рых профессоров наших. Наступило лето, а с ним вме­

сте и роковые публичные экзамены, на которых следо­

вало дать отчет в познаниях своих.

Рассеянная светская жизнь в продолжение года не

осталась бесследною. Многие из нас не были подготов­

лены для сдачи экзаменов. Нравственное и догматиче­

ское богословие, а также греческий и латинский языки

подкосили нас. Панин и Голохвастов, присутствуя на

экзаменах, злорадствовали нашей неудаче. Послед­

ствием этого было то, что нас оставили на первом курсе

на другой год; в этом числе был и студент Лермонтов 3.

Самолюбие Лермонтова было уязвлено. С негодова­

нием покинул он Московский университет навсегда,

отзываясь о профессорах, как о людях отсталых, глу­