На том разговор наш и кончился, и я, пробыв не
сколько минут, ушел к себе, чтобы в третий раз встре
титься с Лермонтовым уже в Москве, где я в 1840 году
находился в годовом отпуску. <...>
Простившись с Владикавказом, я <...> приехал жить
в Москву <...>, тратя время на обеды, поездки к цыга
нам и загородные гулянья и почти ежедневные посе
щения Английского клуба, где играл в лото по 50 руб.
асс. ставку и почти постоянно выигрывал. Грустно
вспомнить об этом времени, тем более что меня по
стоянно преследовала скука и бессознательная тоска.
Товарищами этого беспутного прожигания жизни
и мотовства были молодые люди лучшего общества
и так же скучавшие, как я. Между ними назову: князя
А. Б<арятинского>, барона Д. Р<озена>, М<онго-
Столыпина> и некоторых других 4. И вот в их-то ком
пании я не помню где-то в 1840 году встретил
М. Ю. Лермонтова, возвращавшегося с Кавказа или
* наброски ( фр.) .
181
вновь туда переведенного, — не помню. Мы друг другу
не сказали ни слова, но устремленного на меня взора
Михаила Юрьевича я и до сих пор забыть не могу: так
и виделись в этом взоре впоследствии читанные мною
его слова:
Печально я гляжу на наше поколенье, —
Грядущее его иль пусто, иль темно...
Но хуже всего то, что в ту пору наш круг так мало
интересовался русской литературой, что мне, например,
едва ли из нее было известно более как «Думы»
Рылеева и его поэма «Войнаровский», «Братья-разбой
ники» Пушкина и «Юрий Милославский» З а г о с к и н а , —
и все это прочитанное, а отчасти наизусть выученное
еще в Горном корпусе. В юнкерской школе нас интере
совали только французские романсы Гризара и воде
вильные куплеты; в полку успел прочесть Тьера
«Историю революции» и Байрона во французском пере
воде, а на Кавказе, кроме «Инвалида», «Etudes de la
Nature» Bernardin de St-Pierre и изредка «Revue Britannique» и — ничего из современной литературы. Вот
и сформировалось исключительно эпикурейское миро
воззрение, основным фондом коего было существо
вавшее тогда во всей силе крепостное право.
Нужно было особое покровительство провидения,
чтобы выйти из этого маразма. Не скрою, что глубокий,
проницающий в душу и презрительный взгляд Лермон
това, брошенный им на меня при последней нашей
встрече, имел немалое влияние на переворот в моей
жизни, заставивший меня идти совершенно другой
дорогой, с горькими воспоминаниями о прошедшем.
Но об этом когда-нибудь в другой раз.
11 февраля 1885 года
с. Лысково
H. H. МАНВЕЛОВ
ВОСПОМИНАНИЯ,
ОТНОСЯЩИЕСЯ К РИСУНКАМ ТЕТРАДИ
М. Ю. ЛЕРМОНТОВА
Узнав из газет, что учрежденный в память Михаила
Юрьевича Лермонтова музей собирает среди лиц, знав
ших поэта, и среди публики материалы, относящиеся
к его жизни и художественному творчеству, я, как
бывший воспитанник давнишней Школы гвардейских
подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которую
поступил в 1833 году, то есть годом позже Лермонтова,
и в течение одного года до производства Лермонтова
в офицеры в 1834 году бывший товарищем его по школе,
считаю себя счастливым, что могу с своей стороны
принести музею в дар сохранившийся у меня экземпляр
с собранием рисунков, составляющий ныне весьма,
может быть, редкий памятник этого рода художествен
ных дарований незабвенного поэта, доставшийся мне
благодаря особой счастливой случайности.
Когда произведены были в офицеры юнкера вы
пуска 1834 года и в числе их и Лермонтов и приятель
его Леонид Николаевич Хомутов, выпущенный в конно-
гренадеры, то я, будучи назначен на место сего послед
него старшим отделенным унтер-офицером 4-го улан
ского взвода, должен был занять и его койку в дортуаре,
и находившийся при ней шкапик, приводя в порядок
который я нашел завалившуюся между стенками
выдвижного ящика и стенками самого шкапика тет
радку, виденную мною прежде у Лермонтова 1
и признанную товарищами как принадлежавшую Лер
монтову, и так как никто из товарищей моих в школе,
ни кто-либо иной не заявлял прав на эту находку, то
она так и осталась у меня и по сие время хранилась
183
в имении моем, откуда я только недавно имел возмож
ность ее выписать.
Приведу здесь, сколько помню, фамилии лиц, быв
ших в школе в качестве воспитанников или преподава
телей одновременно с Лермонтовым и со мной в на
дежде, что одни из них могут, я полагаю, не только
удостоверить о принадлежности рисунков этой тетради
карандашу Лермонтова, но вместе с тем по собствен
ным воспоминаниям о пребывании в школе одновре
менно с поэтом разъяснить также значение тех весьма
многих еще рисунков, сюжет которых я ныне, страдая
расстройством зрения и не видя, не могу восстановить
в своей памяти. Других же лиц я поименовываю ввиду
того, что они послужили поэту предметом многих пор
третов и карикатур.
Так, 1) Василий Васильевич Зиновьев, ныне гене
рал-адъютант (поступивший юнкером конной гвардии
в 1832 году, одновременно с Лермонтовым, выпущен
ный в 1835 году, годом позже Лермонтова, пробыв по
болезни одним годом больше курса), 2) Михаил Ивано
вич Цейдлер 2, ныне генерал в отставке, проживающий,
сколько мне известно, в г. Вильно (поступивший в шко
лу и выпущенный в офицеры одновременно со мною
(1833—1835 гг.) и 3) граф Петр Киприянович Крейц,
ныне генерал от кавалерии, поступивший в школу так
же в 1833 году и выпущенный в 1835 году в лейб-
драгуны, да, вероятно, и многие другие, бывшие това
рищи наши по школе, в числе которых упомяну еще
о бывших моего уланского отделения: младшем унтер-
офицере юнкере Меринском 1-м 3 и ефрейторе-юнкере
Камынине — признают лермонтовскую тетрадку, а мо
жет быть, дадут и свои указания о значении картинок
с сюжетами из военной жизни и назовут лиц, послу
живших оригиналами тех портретов и карикатур,
которых, по сказанной выше причине, я тут не поясняю,
но упомяну при этом мимоходом, что Лермонтов имел
обыкновение рисовать всегда во время лекций. Полков
ник Алексей Степанович Стунеев, командир эскадрона
кавалерийских юнкеров, изображался Лермонтовым
с бичом в руках среди манежа школы, в котором он
производил езду юнкеров, а на особой картинке, посвя
щенной этому сюжету, кроме Стунеева, нарисованы:
гусарский юнкер Вонлярлярский, бывший сосед Лер
монтова по койке, вышедший в конно-пионеры,
впоследствии литератор, и жалонерный унтер-офицер
184
по фамилии Жолмир. Другого же юнкера, изображен
ного едущим подбоченясь, достоверно назвать не могу,
но полагаю, что в нем изображен уланский юнкер
Поливанов, отличавшийся посадкою.
Затем на одном из очень памятных мне рисунков
изображен юнкер князь Шаховской, сын бывшего
командира гренадерского корпуса, а впоследствии пред
седателя Генерал-аудиториата. Юнкер князь Шахов
ской, имевший огромный нос, получил прозвание
«Курок» оттого, что наш общий товарищ юнкер улан
ского полка Сиверс, поступивший в 1832 году и в сле
дующем году умерший в школе, в виде шутки подкла
дывал свою согнутую у локтя руку под громадный
нос Шаховского и командовал прием «под курок». Этот
самый Шаховской изображался лежащим в постели
в дортуаре школы с резко выдающимся на подушке
носом, а неподалеку от него группа юнкеров-товарищей