делающих дуэль предлогом к бесполезной трате пыжей
и гомерическим попойкам.
* * *
Д. А. Столыпин, как близкий родственник и товарищ
Михаила Юрьевича, частенько делил с ним досуги
в последний приезд его с Кавказа в Петербург в 1841 го
ду, и вот что он говорил нам весною 1892 года
в Москве относительно рукописи «Демона» и некоторых
сопряженных с ней вопросов.
Рукопись «Демон» переписана начисто Лермонто
вым собственноручно еще на Кавказе. Это была тетрадь
большого листового формата, сшитая из дести обыкно
венной белой писчей бумаги и перегнутая сверху до
низу надвое. Текст поэмы написан четко и разборчиво,
без малейших поправок и перемарок на правой стороне
листа, а левая оставалась чистою. Автограф этот поэт
приготовил и привез с собой в Петербург в начале
1841 года для доставления удовольствия бабушке Ели
завете Алексеевне Арсеньевой прочитать «Демона»
лично, за что она и сделала предупредительному внуку
хороший денежный подарок. «Демон» читался неодно
кратно в гостиной бабушки, в интимном кружке ее дру
зей, и в нем тут же, когда поэт собирался отвезти ру
копись к А. А. Краевскому для снятия копии и набора
в типографии, по настоянию А. Н. Муравьева, отмечен
был чертою сбоку, как не отвечающий цензурным усло-
204
виям тогдашнего времени, диалог Тамары с Демоном:
«Зачем мне знать твои печали?» Рукопись «Демона»
поэт еще раз просмотрел и исправил, когда ее потребо
вали для прочтения ко двору. Сделанные поэтом ис
правления были написаны на левой чистой стороне
тетради, а замененные места в тексте зачеркнуты. Диа
лог Тамары с Демоном и после последнего исправ
ления поэтом замаран не был, и хотя из копии, пред
ставленной для прочтения высоким особам, исключен,
но в рукописи остался незамаранным и напечатан
в карлсруэском издании поэмы 1857 года, следова
тельно, к числу отбросов, как уверяет г. Висковатов,
отнесен быть не может. У Краевского «Демона» читал
поэт сам, но не всю поэму, а только некоторые эпизоды,
вероятно, вновь написанные. При чтении присутство
вало несколько литераторов, и поэму приняли востор
женно. Но относительно напечатания ее поэт и журна
лист высказались противоположно. Лермонтов требо
вал напечатать всю поэму сразу, а Краевский советовал
напечатать эпизодами в нескольких книжках. Лермон
тов говорил, что поэма, разбитая на отрывки, надле
жащего впечатления не произведет, а Краевский воз
ражал, что она зато пройдет полнее. Решили послать
в цензуру всю поэму, которая при посредстве разных
влияний, хотя и с большими помарками, но была к пе
чати дозволена 13. (Почему рукопись взята от Краев
ского и не попала в печать при жизни поэта — говори
лось выше.) Поэму не одобрили В. А. Жуковский
и П. А. Плетнев, как говорили, потому, что поэт не был
у них на поклоне. Князь же Вяземский, князь Одоев
ский, граф Соллогуб, Белинский и многие другие лите
раторы хвалили поэму и предсказывали ей большой
успех. В обществе слава поэмы распространилась, когда
список с нее был представлен, через А. И. Философова,
ко двору. Ее стали читать в салонах великосветских дам
и в кабинетах сановных меценатов, где она до высылки
поэта на Кавказ и пользовалась большим фавором.
Недаром еще Шиллер говорил: «Искусство — рос
кошный цветок, растущий для людского блага
и счастия».
Из тогдашних разговоров и отзывов о поэме Дмит
рий Аркадьевич припомнил следующее.
— Скажите, Михаил Ю р ь е в и ч , — спросил поэта
князь В. Ф. О д о е в с к и й , — с кого вы списали вашего
Демона?
205
— С самого себя, к н я з ь , — отвечал шутливо п о э т , —
неужели вы не узнали?
— Но вы не похожи на такого страшного проте
станта и мрачного с о б л а з н и т е л я , — возразил князь
недоверчиво.
— Поверьте, к н я з ь , — рассмеялся п о э т , — я еще
хуже моего Д е м о н а . — И таким ответом поставил князя
в недоумение: верить ли его словам или же смеяться его
ироническому ответу. Шутка эта кончилась, однако,
всеобщим смехом. Но она дала повод говорить впо
следствии, что поэма «Демон» имеет автобиографи
ческий характер. И вот эту салонную шутку ныне
г. Висковатов выдает за самостоятельное историческое
исследование!..
Княгиня М. А. Щербатова после чтения у ней поэмы
сказала Лермонтову:
— Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним
опуститься на дно морское и полететь за облака.
А красавица М. П. Соломирская, танцуя с поэтом
на одном из балов, говорила:
— Знаете ли, Лермонтов, я вашим Демоном увле
каюсь... Его клятвы обаятельны до восторга... Мне ка
жется, я бы могла полюбить такое могучее, властное
и гордое существо, веря от души, что в любви, как
в злобе, он был бы действительно неизменен и велик 14.
Вот как встречал свет не кающегося «грешника»,
а протестанта и соблазнителя Демона. Но при дворе
«Демон» не стяжал особой благосклонности. По словам
А. И. Философова, высокие особы, которые удостоили
поэму прочтения, отозвались так: «Поэма — слов нет,
хороша, но сюжет ее не особенно приятен. Отчего Лер
монтов не пишет в стиле «Бородина» или «Песни про
царя Ивана Васильевича»? 15 Великий же князь Михаил
Павлович, отличавшийся, как известно, остроумием,
возвращая поэму, сказал:
— Были у нас итальянский Вельзевул, английский
Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился рус
ский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только
никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли — духа
зла или же дух зла — Лермонтова?
Во все продолжение времени, которое Михаил Юрье
вич прожил в Петербурге, в начале 1841 года, всего
около трех месяцев, он был предметом самых заботли
вых попечений о нем со стороны друзей, которые груп
пировались вокруг него, и он в ответ на это дарил их
своим доверием и братской откровенностью.
206
— М ы , — говорил Дмитрий А р к а д ь е в и ч , — его близ
кие родственники и друзья интимные, знали все его ша
ги в свете, все шалости и увлечения, знали каждый день
его жизни: где он был, что делал и даже с кем и что
говорил он. Михаил Юрьевич сообщал нам свои мысли
и предположения, делился с нами своим горем, трево
гами и сомнениями, все, написанное им в это время, мы
читали у него прежде, чем он выносил из дому автограф
свой. Поэтому могли ли мы не знать, если бы он заду
мал переделать фабулу «Демона» так, как представляет
теперь ее профессор Висковатов, а тем более если бы
он привел подобную мысль в исполнение? Но я смело
утверждаю, что ничего подобного не только поэтом
не сделано, но и в голове у него не было. Допустим
даже мысль, что мы, то есть интимный кружок друзей
поэта, не знали о том, что Михаил Юрьевич переделал
сюжет поэмы. Но как же это могло укрыться от лите
ратурного кружка, в котором поэт вращался? Литера
турные друзья поэта интересовались всеми его рабо
тами, следовательно, его переделка поэмы не могла бы
пройти ими не замеченною. Или же переделка совер
шена в тайне от всех? Но для чего нужна была такая
тайна? Ведь если бы поэт нашел бы почему-либо нуж
ным переделать Демона — этого титана тьмы и злобы,
зиждителя соблазна и греха — в кающегося грешника,
он бы прежде всего сообщил об этом своим друзьям,
чтобы подготовить к задуманной им переделке обще
ственное мнение и обеспечить ее успех в свете. И мы,
его друзья и живые свидетели тех немногих ясных дней,
когда Михаил Юрьевич озарял и наполнял собою обще