В семь часов вечера Венсан, находясь на работе, отменяет встречу. Говорит ли он правду («Я не в форме», «Чувствую себя усталым, хотя ничего такого не делал», «У меня болит горло») или же врет, неоспоримо, что сегодня вечером он предпочитает меня не видеть, и на это мне нечего ему сказать.

Вечер с Венсаном, полный провал. Мы оба пытаемся избавиться от этого впечатления, он достает из бумажника презерватив и пытается отыметь меня в зад; хотя я этого очень хочу, мне не удается впустить его внутрь, он говорит мне, что не трахает девственниц. Я долго у него сосу до тех пор, пока он не засыпает. Четыре часа утра, у него понос, он уходит.

Я включил все светильники, я жду Венсана, я снова думаю о самоубийстве.

Воскресенье, девять утра, тишина и одиночество; у меня по-прежнему боли в животе; с самого утра я готовлюсь к его вечернему приходу: я включаю в спальне радиатор, хотя обычно оставляю его выключенным, чтобы не думать, что надо включить, потому что я все равно выключаю отопление, уходя обедать к своим двоюродным бабушкам, а автоматический регулятор включает его ближе к вечеру, таким образом, моя спальня не будет ни слишком перегрета, ни холодна, но температура воздуха вызовет у него желание раздеться; я, не раздумывая, надеваю свои любимые плавки, хотя они весь день будут сильно давить резинкой на рану с содранной кожей от опоясывающего лишая; девять утра, он спит, вчера вечером он кутил; я знаю, как он спит, я знаю, как лежит его рука, сложенная на груди, я знаю каждое сочленение его тела, лучше, чем любой, кто в настоящее время может разделять с ним сон, я хочу быть для него, для его тела непревзойденным; этим вечером он вновь попадет в поле моего зрения, во власть моих рук; именно его рука заставила меня в последний раз кончить, из-за болезни с тех пор прошли уже две недели; у меня искушение думать, что отныне только у его рук есть право приносить мне облегчение; я снова вспоминаю о том, что мне рассказала Софи о своих отношениях с Бенуа: чтобы она начала его бить, он взялся бить ее сам, - отказ приводит к порабощению, - вначале это вызывало у нее отвращение, а потом он чрезвычайно к ней привязался, она же была потрясена образом безоружного человека, окруженного своими призраками.

Как обыденны все события, связанные с Венсаном и описанные в этом дневнике, это ничтожное воспроизведение драгоценных вещей.

Забавный вечер: я корчусь от судорог в животе; я решил поужинать один по-вегетариански, а потом пересмотреть «Андрея Рублева»; около семи часов звонит Венсан, он говорит, что коза его кинула; от Вечера с Венсаном не отказываются; я жду его, ничего не пью, это обыкновенная радость, может быть, превосходящая радость опьянения, не вызывающая никакой тревоги; он перезванивает в восемь двадцать сказать, что его машина сломалась в трехстах метрах от дома, и что в моих интересах в это поверить, потому что он вспотел, озверел, крайне устал и ждет, когда придет починить машину какой-то его товарищ; я весело желаю ему мужества и отправляюсь в путь, следуя изначальному плану на вечер.

Венсан занят: он должен был получить зарплату и предпочитает истратить ее без меня, с девочками, подлец.

Вчера вечером, ожидая Венсана, с волнением перечитал «Фрагменты речи влюбленного»: впечатление, что я часто следую тому, о чем писал Барт.

Двадцать минут десятого, погода прекрасная, я собираюсь работать; вчера вечером я выпил слишком много водки, за алкоголь браться не следует; Венсан был серым, взгляд мрачный; он привлекает меня даже когда плохо выглядит, три дня назад он сиял; на деньги, полученные за работу у Бернара, он купил себе спортивный костюм с двумя цветными полосками на груди; после ужина я тяну за резинку брюк, чтобы как следует у него пососать, я слежу за тем, что делаю, я лижу его совсем маленькие помятые яйца, он говорит мне, что я в этот вечер как сумасшедший; он дрочит мне, пока я не кончу, говорит, что теперь его рука научилась делать так, чтобы я кончил, и что мой оргазм - это целая история, я кричал; он не желает, чтобы я помог ему спустить, говорит, что он импотент.

Да, ждать его - восхитительно; запьянеть в его ожидании - восхитительно (я, как и всегда, пишу, я одновременно ученый и крыса, которую он потрошит ради учебы).

Под дверью загорится луч света, я слежу за ним и слежу за шагами, которые поднимаются выше моей лестничной площадки, на время избавляя меня от напряжения; раздастся стук его пальцев в дверь, или, если музыка будет слишком громкой, прозвенит короткий звонок; это ожидание заставляет меня немного страдать, мне нравится мое ожидание; теперь я больше не жду его, чтобы начать пить, пока его нет, дабы потом, когда он придет, не выглядеть слишком зловеще.

Он придет; три раза сменить одежду; быть влюбленным.

Неудовлетворение, упорство; все-таки наступающее безумное одиночество, в половине седьмого, когда я уже не уверен, что Венсан позвонит; до того, как я выпиваю первый стакан вина; я проработал весь день, думаю, довольно хорошо; в целом, я скорее несчастен.

Венсан зашел поставить мне выключатель и закончить работу, которую не доделал умерший молодой электрик: он поднялся на стул, встал на цыпочки, чтобы дотянуться до оставшихся на потолке проводов, которые нужно обрезать, стул шатается, я держу его за ляжки, мне кажется, что во всем этом есть что-то живописное, в том, как я легко касаюсь с двух сторон его синих брюк, в которые вдет кожаный ремень с медными вставками, в том, что малейшее движение может оголить его спину, и в том, как я удерживаю губы от поцелуя (мое частое впечатление в эротических ситуациях, будто я зарисовываю различные позы, рисую прозрачные картины).

«Успокойся!» - говорит мне Венсан во время самого апогея.

На лезвии ножа, спустя неделю, еще остается немного порошка, подарившего мне счастье с Венсаном.

Когда я больше не чувствую, что влюблен в Венсана, мне кажется, что в моей жизни захлопывается некая дверь.

Никчемный вечер с Венсаном. Я должен был бы соблюдать тот темп, который он сам, как ни в чем не бывало, задает нашим отношениям: «время от времени» (я жалуюсь на то, что не могу звонить ему, и что он сам никогда не звонит мне: «Нет, - говорит он, - звоню, но время от времени»). Он скверно выглядит, у него потрепанный вид из-за работы, он говорит, что уволится через полгода, чтобы получить пособие. Я привожу его в какой-то паршивый ресторан. Он вновь поднимается ко мне, словно, чтобы не оставлять меня одного, но говорит, что останется ненадолго, он должен поспать. Я снимаю с него четыре слоя свитеров и маек, черные брюки он не снимает, остается сидеть с голым торсом, мне очень нравится сейчас его тело, к нему вернулась какая-то сочность. Мы ссоримся. В тот момент, когда он хочет уйти, я с силой дрочу у его ног, он говорит мне, чтобы я не запачкал его брюки; я продолжаю сосать у него и все это время чувствую, как все четыре слоя одежды трутся о мой лоб, он застегивается; протягивая ему правую руку, я держу ремень, которым он пробовал меня бить, он не сразу забирает его обратно; я наслаждаюсь тем, что чувствую некое живописное ослепление в наших замерших позах, которые очень скоро изменятся, когда мое удовольствие позволит мне поднять голову и посмотреть ему в лицо. Он застегивает ремень, я и правда хотел бы, чтобы он выпорол меня, но, учитывая, какие внизу соседи, это несколько затруднительно; надо было бы пойти в гостиницу, чтобы меня побили (и вот снова один персонаж романа, который постепенно вырисовывается у меня внутри).