- Как хотите, Ирина Николаевна, но больше к ним в вольер не пойду! — сказала насмерть перепуганная Нюра.— Хоть увольняйте! И корм задавать им буду, и на корец их посажу, и опилки в клетке им сменяю, а заходить — увольте!

- Конечно, не нужно, не нужно, Нюра, теперь к ним заходить!

На этом Нюрина дрессировка кончилась. Она проработала у Бугримовой двадцать лет и за это время больше ни разу не вошла в клетку со львами.

- Да, Миколавна, — сказал вечером Бугримовой Павел, - правда твоя! Наш козёл Митька перед ними дитё, ангел сущий! Сам теперь вижу… За что же они Нюру всё-таки? Чуть не загрызли, поганцы, заместо того чтобы спасибочко за уход, за ласку, за обращеньице за деликатное сказать!

- Цезарь подумал, наверное, что она кость у него решила отнять,..

- И что это за фантазия за дурацкая ему в голову могла прийти? Подавился бы он этой своей костью. А Каю с Юлием чего она плохого сделала? Чего, скажи?

- А они к нему на помощь поспешили! Это ж настоящие хищники, страшные звери! Урок хороший. Осторожность, осторожность… Будь начеку, Павел!

- И то верно говоришь, Миколавна! Подумать об этом следует.

Обучая львят, Бугримова сама училась нелёгкому искусству дрессировщиков.

Во время репетиций стали понятны характеры и наклонности маленьких хищников. Кай поначалу оказался очень нерешительным и пугливым, Юлий — страшным обжорой и лентяем, но Цезарь был великолепен и представлял собою самый благородный и нужный для дрессировки материал.

Внимание львёнка к дрессировщице было просто необыкновенным: он буквально не сводил с неё глаз, желая угадать и выполнить любое её желание. Он оказался умным, понятливым и необычайно старательным. Похвала и ласка дрессировщицы являлись для него высшей наградой. Бугримова одинаково занималась со всеми братьями, но Цезарь очень скоро опередил их и завоевал её сердце.

Как же она занималась со львятами?

Она входила в вольер, кормила их, называла по именам, долго разговаривала и играла с ними. Они привыкли к звуку её голоса, к разным его эмоциональным оттенкам. Львятам, как детям, нравились самые несложные затеи и игрушки.

Целыми днями дрессировщица возилась с малышами, изучала их характеры, находила способы дрессировки.

Трудности возникали на каждом шагу.

Переласкать животное нельзя: оно потом работать не будет; злоупотреблять строгостью тоже не годится — львёнок не разрешит к себе подойти. Во всём нужно было найти золотое чувство меры.

Всех троих она обучала одному и тому же: прыгать в колечко, ходить по буму, сидеть на тумбах.

Постепенно стала вырисовываться композиция её будущего выступления.

Цезарь был крупнее Кая и Юлия, быстро рос, привыкал к Бугримовой, хорошел и умнел с каждым днём. Вместе с тем он держался независимо, спокойно, уверенно, как-то необычайно солидно и гордо. Кличка «Цезарь» удивительно шла к нему.

Ни трусости, ни суеты, ни подобострастия не было в нём. Постепенно он становился красивее своих братьев: шерсть его отливала тёмным золотом, лоснилась и блестела, каждое движение было лёгким, исполнено особенного достоинства и какой-то одному ему присущей звериной грации; огромные глаза никогда не бегали по сторонам, смотрели прямо, сосредоточенно и серьёзно.

После утренних занятий львята отдыхали. Иногда они заводили в клетке игры — ведь они были ещё очень молоды, — иногда ссорились. Цезарь не обижал братьев, хотя и превосходил их по величине и силе: он был по-настоящему благороден.

В будущих мотогонках роли львят распределялись так: Кай и Цезарь должны были удирать от мотоцикла по наклонному треку, Юлий — кататься на багажнике. Всех трёх зверей предстояло приучить к оглушительному рёву моторов, к запаху бензина.

Мотоциклы установили во львятнике, напротив их клетки, и заводили.

Кай, Юлий и Цезарь поначалу очень пугались неизвестных красных рокочущих чудищ, забивались в угол, громко шипели, дрожа всем телом. Однако постепенно стали привыкать к виду мотоциклов, к выхлопам газа, бензиновым парам и чаду.

Добившись этого, артисты перенесли репетиции на манеж.

Заводить машины стали уже внутри круглой клетки, удерживая львов на их местах — тумбах.

Самая трудная роль выпала на долю Юлия. Львы остерегаются движущихся предметов. Порой не заставишь их усесться даже на чуть качающуюся тумбу. А Юлию предстояло ехать на спине фырчащего, содрогающегося неизвестного страшного зверя.

Прежде всего надо было его приучить просто сидеть на багажнике, как на обыкновенной тумбе. А сидеть на тумбе к тому времени он уже отлично умел. На багажник клали аппетитный кусок мяса и подзывали Юлия. Долго он не решался взять приманку с багажника, оглядывал и обнюхивал мотоцикл с огромным недоверием. Но жадность побеждала страх, лев хватал мясо и, утащив куда-нибудь подальше, съедал. Увидев, что багажник, в общем-то, мало чем отличается от его тумбы, он стал охотнее впрыгивать на него, зная, что за это получит награду.

Это было первым большим успехом.

Однако сидеть на неподвижном багажнике ещё не трюк, Льва надо было приучить к движению, а главное — развить в нём чувство баланса, так необходимое любому мотоциклисту.

Ведь во время гонки по наклонному треку надо особенно хорошо держать корпус и уметь сохранять равновесие — «чувствовать» машину. А всё это так несвойственно львам по природе!

Когда Юлий привык сидеть на багажнике незаведённого мотоцикла, Буслаев уселся впереди льва, а Бугримова ласково разговаривала с Юлием, угощая его.

- Ну, поехали, что ли!

Упёршись ногами в пол, Буслаев начал слегка передвигать машину по полу клетки.

Юлий испугался, тут же спрыгнул с багажника. Пришлось снова заставить его сесть на мотоцикл.

- Трогай!

Вторая попытка оказалась более удачной. Бугримова угощала зверя мясом во время едва заметного движения машины по прямой линии. Но лев просидел на багажнике не более одной минуты.

На освоение такого катания ушло много дней.

- Ну теперь попробуем включить мотор, — как-то сказал Буслаев.

Он нажал стартер.

Раздался треск, лев прыгнул через голову гонщика, едва её не оскальпировав, и, очутившись впереди мотоцикла, начал в ужасе метаться по клетке.

- Придётся начинать всё от печки! — сказала Бугримова. — Юлий, на багажник — алле!

Юлий забыл всё начисто.

Вновь и вновь приучали его к шуму мотора. Хорошо, что Юлий был послушным и добрым зверем. Морщась от ненавистного запаха гари, он снова и снова обнюхивал рычащий мотоцикл: его руль, бак, колёса — и даже решился попробовать покрышку на вкус.

Раздался страшный треск, из прокушенной покрышки с оглушительным свистом вырвался воздух. Юлий перепугался настолько, что, отлетев в сторону, ударившись о решётку, взвыл и стал биться об неё, пытаясь вырваться из клетки.

Репетицию пришлось прекратить.

Лишь через две недели Юлий снова осмелился подойти к коварной красной машине. И, как выяснилось, снова забыл абсолютно всё, что прежде знал.

- Что ж, опускать рук нельзя, придётся начинать сначала… — горько сказала Бугримова.

Опять Юлия кормили на багажнике незаведённого мотоцикла, снова приучали к движению по прямой и, наконец, научили сидеть на машине со включённым мотором, постоянно успокаивая, прикрикивая на льва, лаская, угощая мясом с сахарными косточками, даже угрожая бичом.

И в один прекрасный день лев промчался наконец по треку.

Какой это был для артистов счастливый миг!

Гонять Цезаря и Кая по треку было проще. Ведь когда за животным гонится мотоцикл, оно, естественно, удирает от него.

Дело с изготовлением вертикальной стены затянулось, а репетиции со львами продолжались. Бугримова научила уже своих питомцев ходить по буму, кататься на шаре, прыгать в обручи.

А с Юлием снова вышла неприятность. Он мчался по треку на багажнике, положив голову на плечо Буслаева, и вдруг, отчаянно взревев, начал что есть мочи бить передними лапищами по мотоциклу. Мотор мгновенно заглох, искорёженная машина отлетела вместе со львом в одну сторону, гонщик в другую.