Рассвело. Нудно и медленно тянулось время. В шалаше, забывшись, стонал Карл Антонович. Отряд подготовился к обороне. Разведчики облазили весь лес поблизости, а Меньшикова не нашли. «Стало быть, он перешел железную дорогу», — заключили мы.

По деревням и селам в поисках партизан свирепствовал борисовский карательный отряд.

Я решил Меньшикова больше не ждать. Он знал конечный пункт похода, намеченные стоянки, знал и людей в Червенском и Пуховичском районах, через которых в случае необходимости мог с нами связаться.

Наибольшую тревогу вызывало состояние Карла Антоновича. Его надо было устроить куда-либо в безопасное место. Ночью мы зашли на хутор лесника Захара Алексеевича Акулича, расположенный в лесу, у дороги, по которой часто ездили немцы. Вокруг усадьбы виднелись свежие следы грузовых машин. Рискованно заходить, но иного выхода нет.

Постучали в окно. Щелкнул замок, и открылась дверь. При свете зажженной спички увидели перед собой худощавого человека в крестьянской рубашке.

— Что нужно? — спросил он спросонья.

Я вошел в избу, электрическим фонариком осветил комнату. Хныкали разбуженные дети. За деревянной перегородкой жена Акулича держала на руках грудного ребенка и с испугом смотрела на меня.

— Не бойся, мамаша, мы свои люди, партизаны, — сказал Луньков. — Нет ли у вас горячей воды? У нас ранен товарищ, нужно обмыть и перевязать раны.

Женщина отдала стоявшей около нее девочке ребенка и, надев юбку, загремела горшками. Хозяин вышел во двор, увел в сарай надрывавшуюся от лая собаку. Карла Антоновича внесли в дом, положили на стол. Тяжело дыша, он едва смог глотнуть липового чая. Дальше нести его не было возможности.

— Часто у вас бывают немцы? — спросил я хозяина.

— Часто. То за дровами, а то просто останавливаются на ночь. Ведь мы у самой дороги, — как бы оправдываясь, говорил лесник.

Я достал карту: поблизости не было ни одной усадьбы, а в деревне у нас нет проверенных людей, нести туда раненого неразумно. Подумав, вызвал хозяина во двор.

— Когда последний раз были немцы?

— Часа два назад, — ответил он.

— Откуда приезжали?

— Откуда — не знаю, но видел, как они ехали со стороны Жодино к Минску.

— Вы советский гражданин, а мы партизаны. Примите нашего раненого товарища, — попросил я.

— Что вы партизаны — верю, но бойца вашего не приму, — угрюмо ответил хозяин и отступил на шаг.

— Почему?

— Сами видите: живу у дороги, немцы каждый день бывают. Найдут бойца — не только ему, всем нам петля. Думайте обо мне что хотите, а принять не могу.

— Наш товарищ пролил кровь за вас и ваших детей. Люди грудью бросаются на вражеские пулеметы, а вы в трудную минуту не хотите помочь партизанам сохранить жизнь советского патриота.

Я чувствовал, что лесник колеблется. Помолчав, он сказал:

— Как хотите, а в хозяйстве его укрыть нельзя: или кто заметит, или дети проболтаются, мало ли чего может быть.

Я и сам уже склонялся к выводу что лесник прав — в его доме раненого укрыть нельзя. Тогда я предложил спрятать его недалеко от хозяйства.

— Ну, спрячу. А что дальше? — спросил Акулич.

— Вы должны его скрывать от всех, в том числе и от своей семьи, приносить ему пищу, делать перевязки.

— Кормить? Чем же я его буду кормить, когда мы сами голодаем, а раненому нужны будут яйца, молоко? — возразил он.

Я вынул из сумки пачку немецких марок и отдал Акуличу.

— За это можно купить?

— Можно.

— Только смотрите, осторожней покупайте, чтобы не пало подозрение, и пусть лучше семья тоже не знает ничего о деньгах.

Акулич согласился. Я строго предупредил его:

— Смотри, друг, оккупанты нагрянули и уберутся, а Советская власть была, есть и будет. Если предашь — тебя все равно настигнет карающая рука народа.

Акулич угрюмо, но твердо сказал, что предателем он не был и не будет.

Вместе с ним мы нашли подходящее место, быстро сделали землянку, тщательно замаскировали.

Я представлял себе состояние Карла Антоновича. Остаться тяжелораненым, беспомощным у неизвестного человека было нелегко. Но он держался молодцом и даже пытался шутить. Перед уходом Лаврик еще раз тщательно перевязал ему раны, оставил достаточное количество медикаментов и бинтов, а я — немецкие марки и продукты на первое время. Карл Антонович отдал мне автомат, маузер, а две гранаты оставил себе.

— Коли придется уходить из этого мира, парочку фашистов с собой прихвачу.

Прощаясь, я едва сдержал слезы:

— Выздоравливай, Карл Антонович. Через месяц пришлем за тобой, можешь быть спокоен.

— Еще повоюем вместе. Рот фронт! — тихо проговорил он.

С Захаром Алексеевичем Акуличем договорились, что он отдаст Добрицгофера только по условленному паролю. Перед рассветом отряд вышел в направлении деревень Большие и Малые Олешники, находящихся в тридцати километрах от Минска. По пути зашли в деревню Точилище и, достав продукты, двинулись дальше.

29 апреля 1942 года мы прибыли в район Олешников, примерно в 18 километрах от Логойска. От населения узнали, что в этих местах находится десантная группа с красными звездочками на шапках.

«Не группа ли Меньшикова бродит здесь?» — мелькнула надежда.

Тут нам снова пришлось убедиться, что если мы, посланцы Большой земли, ищем себе опору среди местного населения, то и оно в свою очередь стремится объединиться с нами. Наш отряд пополнился здесь хорошим бойцом — политруком Мацкевичем.

Узнав о продвижении какого-то партизанского отряда, который останавливался в Точилищах, Гавриил Михайлович Мацкевич решил примкнуть к нему. За ним следила полиция. Взяв рыболовные снасти, чтобы не вызвать подозрения, он вместе с отцом отправился на поиски партизан. За деревней Точилище на лесной тропинке заметил следы сапог. Обрадовавшись такой удаче, пошел по следу и вскоре наткнулся на двух человек в военной форме с автоматами в руках. Один из партизан, Иван Розум, оказался его земляком. Партизаны привели Мацкевича в отряд.

Мы узнали, что Мацкевич — уроженец деревни Каминка Минской области. Отец его крестьянин. Мацкевич окончил Борисовское педагогическое училище и работал учителем в совхозе «Шипьяны» Смолевичского района. Перед войной его призвали в Красную Армию, направили в Ленинградское Краснознаменное военно-политическое училище имени Энгельса, а после окончания — в танковую дивизию. Здесь его выбрали секретарем комсомольской организации полка и членом партийного бюро.

В сотнях боев участвовал Гавриил Мацкевич. Недалеко от станции Темный Лес он с горсточкой бойцов и командиров попал в окружение. Попытка пробиться к своим через линию фронта не удалась. Мацкевич, раненный, на некоторое время обосновался в деревне. У него никогда не было мысли о прекращении борьбы с оккупантами…

— А поэтому, товарищ командир, прошу вас взять меня в свой отряд, — закончил он свой рассказ.

— Добро пожаловать! — сказали мы с Морозкиным.

Радости Мацкевича не было границ.

— Нельзя ли моему отцу повидать вас?

— А далеко он? — спросил я.

— Да тут рядом, на опушке.

Мы разрешили. Мацкевич ушел, а через час он возвратился вместе с отцом, шестидесятилетним, еще крепким стариком. Подойдя к нему, я поздоровался.

— Ну как, ваш сын не подведет нас?

— Что вы, товарищ командир, за сына я ручаюсь: он у меня орел.

Тут же я отдал Гавриилу Мацкевичу автомат Карла Антоновича.

— Надеюсь, оружие будет в надежных руках.

Уходя, отец Мацкевича наказал сыну быть примерным и смелым в бою с фашистами, а нам пожелал успеха в священной борьбе.

Итак, Минск недалеко. Отряд достиг намеченной зоны действий. Мы знали, что партийное подполье в Минске возникло в первые же месяцы фашистской оккупации. По призыву Коммунистической партии народ Белоруссии поднялся на борьбу с захватчиками. Повсеместно создавались подпольные группы и партизанские отряды. Теперь нам необходимо наладить связь с местными партийными и подпольными организациями, помочь им в организации борьбы.