— Да, любимая, успокойся, — он, как мог, старался утешить её, хотя собственная душа поэта и философа рвалась на части. — Ну всё, я пошёл.

Он вырвался из её объятий и, не оглядываясь, зашагал по направлению к Кировской площади.

Каждого, кто впервые приезжает в Швейцарию, удивляет прежде всего поразительная гармония белоснежных скалистых гор, поросших густыми, будто пришедшими с далёкого севера лесами на их склонах, и широких долин с практически средиземноморской растительностью по берегам живописных, светящихся небесной голубизной, озёр. Поэтичная Гельвеция, федерация из 26 кантонов, знаменитая классической банковской системой и сочетанием четырёх государственных языков.[25] Страна горнолыжных курортов, часов и плиток молочного шоколада с изображением остроконечного швейцарского Маттерхорна. Родина первой части теории относительности[26] и вторая родина Александра Герцена.[27] Альма-матер чудесных сыров и последнее пристанище Чарли Чаплина.

Пожилому, немного сутулому мужчине с длинными седыми волосами и высоким лбом мыслителя, бредущему в ранний утренний час по одной из женевских улиц всё это было хорошо и давно известно. Его уже не удивляло великолепие обрамлённого горными пиками Женевского озера. Встречая миловидных молодых женщин, старик спокойно отмечал их красоту в уме, но она не будоражила его сердце, как годы и годы назад. И даже огонь научной страсти к физике, всегда полыхавший в его душе, в последнее время начинал тускнеть, сменяясь вереницей воспоминаний о достигнутом.

Старика, недавно отметившего своё 90-летие, звали Огюст Венсан, и многие прославленные члены Парижской академии наук и Лондонского королевского общества гордились своим сотрудничеством с ним, которое имело место в пору активной исследовательской деятельности Венсана.

Вся его жизнь прошла в служении науке. Многочисленные статьи, ряд монографий, громкие выступления на международных конференциях принесли ему мировую известность.

Его знали и в бывшем Советском Союзе, и в современной России. Благодаря глубоким разработкам в области теоретической физики Огюст Венсан уже почти полвека назад стал иностранным членом Советской, а впоследствии Российской академии наук. На одном из симпозиумов, посвящённом проблемам электромагнетизма, судьба свела его с талантливым и тогда ещё молодым советским физиком — Александром Покровом. Их сблизила как взаимная увлечённость наукой, так и свободолюбие во взглядах и оценках, что было особенно необычно для советских коллег Огюста, не привыкших открыто выражать своё мнение. Покров, чем-то напоминавший академика Ландау, был другим и, быстро найдя общий язык со швейцарцем, сообщил ему о своей тайне, которой ему сложно было распорядиться.

Оказалось, что советский физик, анализируя некоторые аспекты квантовой механики, пришёл к исключительно интересным теоретическим и практическим выводам. Его исследования, развивая с одной стороны теорию электромагнетизма, вели к формулировке небывалых по глубине интерпретаций в рамках теоретической физики в целом. Придя к таким революционным выводам, Александр Покров написал статью, где раскрыл сущность своих идей и сделал несколько предположений касательно возможностей практического использования обнаруженных им физических эффектов.

Однако публиковать статью физик Покров не решался. Он не был политическим идеалистом и хорошо понимал, какую угрозу несут подобные открытия для социально несовершенного человеческого общества. Ему казалось, что на тот период, омрачённый холодной войной между СССР и США, будет лучшим не сообщать миру о своей гипотезе, в конечных выводах из которой он не был и сам до конца уверен. Но ему были необходимы совет и независимое компетентное мнение. Взвесив все за и против, Александр Покров рискнул обратиться к своему швейцарскому другу, неоднократно высказывавшему пацифистские мысли, и к тому же жителю нейтрального государства, веками демонстрирующего политику неприсоединения.

Ожидания не обманули советского учёного. В лице Огюста Венсана он нашёл горячего сторонника своих идей и человека, поклявшегося молчать о совершённом открытии и о его авторе.

Вернувшись в Женеву, окрылённый откровениями советского коллеги, швейцарец также подключился к исследованиям в рамках парадигмы, открытой советским физиком. Венсан занялся разработкой математического аппарата, играющего важную роль во всех разделах теоретической физики, в том числе в теории электромагнетизма и в квантовой механике. Дело спорилось, но однажды, отдыхая после рабочего дня на веранде собственного небольшого домика в предместье Женевы, он получил странный звонок. Мужской голос по-французски, и, как послышалось Венсану, с русским акцентом, поинтересовался о текущей работе швейцарского физика. Звонивший незнакомец представился учёным секретарём одного из крупнейших научных институтов северо-запада Советского Союза и намекнул на некоторую осведомлённость в вопросах, недавно обсуждавшихся швейцарцем с Александром Покровом. Поражённый Огюст Венсан смолчал, и после полуминутной натянутой паузы учёный секретарь казённым тоном недвусмысленно посоветовал швейцарцу не разглашать подробности их беседы и добавил, что в своё время позвонит опять.

Прошли годы. Звонка так и не последовало, но физика, ставшего хранителем опасного секрета, не покидала уверенность, что он попал под колпак всемогущей советской тайной полиции — КГБ. Он свернул свои исследования, касающиеся скрытой массы вселенной, и перестал ездить в СССР.

И вот буквально на днях устоявшийся порядок вещей оказался внезапно нарушен сообщением, пришедшим престарелому учёному Венсану по электронной почте. В письме неизвестный адресат в изысканно учтивой форме просил именитого физика принять некоего гостя из Российской Федерации, желающего обсудить идейное наследие Александра Покрова. К письму прилагался постскриптум, где Огюсту Венсану настоятельно рекомендовалось сохранять спокойствие и оказать посильное содействие в консультациях по столь важному вопросу, могущему повлиять на специфику международных отношений.

Предложение было из разряда тех, от которых сложно отказаться.

Спокойное существование швейцарца закончилась, но он не боялся печального исхода событий. За плечами была долгая трудовая и счастливая жизнь, и смерть не страшила его. Огюст Венсан хотел надеяться, что, занимаясь физикой, он делал максимум возможного для предотвращения пагубного использования научных идей в корыстных и нечистоплотных целях. Пусть существует теория вероятностей, но от своего предназначения не уйти, как ни пытайся. Так полагал гуманист и прославленный физик Венсан. В глубине души он уже приготовился ко всему.

Просторная и светлая площадь Кирова, куда решительно отправлялся Артур, являлась главной площадью столицы Карелии, будучи названной так в честь крупного большевистского деятеля Сергея Мироновича Кострикова, взявшего себе в 1912 году псевдоним Киров, под которым его и знает история. Во время жизни в Петрозаводске Салмио часто проходил через живописные пределы площади, расположенной недалеко от реки Лососинка с бьющим в летние месяцы высоко вверх фонтаном. По краю открытого пространства, словно порталы, с двух сторон возвышались Финский и Музыкальный театры — средоточие театральной жизни республики. Здание последнего, украшенное колоннами и конической крышей в духе древнегреческого Парфенона, было воздвигнуто в 1955 году на месте взорванного в 1936 году во времена «безбожной пятилетки» Святодуховского кафедрального собора.

Артуру всегда нравилось в Петрозаводске разнообразие городских ландшафтов. Площади и широкие проспекты чередовались с маленькими тихими улочками, высотные здания — с приземистыми домиками старой застройки. Радовало глаз обилие зелёных парков, среди которых иногда прорывалось сияние золотых или небесно-голубых церковных куполов. Весь город, амфитеатром спускающийся в сторону Онежского озера, удивлял какой-то внутренней согласованностью, местами органично соседствующей с художественным беспорядком разбросанных жилых кварталов.