у Платона, обоснование коммунизма и социализма у Мора

и Оуэна — все это органически вплетается в контекст социально-политической борьбы, которая пронизывает общественную историю. Кстати сказать, сами политики (во всяком

случае многие из них) прекрасно понимали или интуитивно чувствовали, какой политический заряд несут в себе

утопии, и нередко стремились использовать их для осуществления своих целей. В этом, очевидно, одна из причин

32 Polak F. Е. The Image of the Future. Leyden, 1961, vol. 1, p. 425.

33 Polak F. Op. cit., p. 425, 426.

29

того, почему в XX в. утопия занимает прочное место в арсенале средств идеологического и психологического воздействия на массы. Достаточно напомнить, какую роль

отводили утопии фашистские идеологи в пропаганде идеи

«тысячелетнего рейха» 34. С другой стороны, утопии довольно широко используются прогрессивными, антифашистскими силами, массовыми демократическими движениями, развивающимися под антикапиталистическими лозунгами.

На утопию пытаются опереться противостоящие друг другу в идейно-теоретическом отношении группы буржуазии

и мелкой буржуазии, выступающие как под либеральными, так и под консервативными лозунгами, т. е. как те, кто

пытается реформировать существующие в буржуазном

обществе структуры, так и те, кто пытается воспрепятствовать осуществлению этих реформ или же сузить и затормозить их. Утопия оказывается, таким образом, оружием не

только тех сил, которые стремятся «взорвать» существующий порядок, как это утверждает К. Мангейм, но и тех, которые хотят сохранить его в неприкосновенности или

в несколько преобразованном виде35.

Установка на произвольное формирование образа предмета, сочетающего в себе совершенные, с точки зрения

субъекта, качества, находит выражение не только в конструировании социальных (социально-политических) утопий36. Мы говорим об «архитектурной утопии», «кинематографической утопии» и т. п. Правда, в большинстве случаев эти понятия употребляются как метафора, либо фиксируют вторичную форму — соответственно архитектурную, кинематографическую и т. п.— выражения все тех же

34 См.: Aware of Utopia. Ed. by Plath D. W. Urbana, Chicago, Lon don, 1971.

35 Надо, правда, заметить, что политик, как и писатель, не всегда

осознает, что создал утопию или опирается на утопию в практической деятельности. Однако подобная «невинность» не меняет ни природы проекта, который пытается осуществить данный политик, ни его позиции как утописта.

36 Как уже отмечалось в советской литературе, «утопическое сознание... „говорит” на многих „языках41— на языке искусства, науки, философии, религии — словом на «языках» культуры, каждый из которых имеет свои особенности, детерминированные как спецификой находящегося в поле зрения объекта сознания, так и традиционно сложившимися в данной сфере культуры приемами творчества» (Баталов Э. Я. Современное капиталистическое общество и утопическое сознание.— Вопросы

философии, 1973, № 10, с. 84).

30

социально-утопических идеалов37. Между тем есть все основания использовать эти понятия в точном смысле слова, когда речь идет о произведениях архитектуры, кинематографии или других сфер деятельности, построенных в соответствии с императивами утопического сознания, непосредственно сказывающимися на языке и логике построь

ния произведения, его отношении к реальности и, конечно, содержании. Так, мы имеем дело с утопическим архитектурным проектом, если он построен произвольным воображением, которое порывает с канонами архитектуры, с утвердившимся в ней представлением о необходимости38 и

отвечает представлениям его автора об архитектурном идеале в «чистом» виде39. Утопические установки могут также лежать в основе определенных форм социально-политической практики. Подобная ситуация имеет место, когда

37 Подразумевается своеобразный «пересказ» социальной утопии

на языке кинематографа, архитектуры и т. п. Наглядным примером такого «пересказа» могут служить многочисленные экранизации утопических романов Г. Уэллса. Однако такого рода

произведения не имеют никакого отношения к утопическому кинематографу, как проекты общежитий, разработанные в соответствии с рекомендациями утопистов, могут не иметь никакого

отношения к утопической архитектуре.

38 «Изображения полуфантастических и совершенно фантастических „городов будущего** на какое-то время (речь идет о 50—60-х годах XX в.— Э. Б.) заполнили страницы архитектурных

журналов. Проблемы, не разрешимые в пределах современной

реальности, здесь решались без всяких затруднений... Этот своеобразный вид архитектурной деятельности развивался по своим внутренним законам и как бы в неком ином измерении, нежели то, в котором существуют реальные трудности жизни и

реальная архитектура... Авторы визионерских проектов основывали модели желаемого будущего на достаточпо произвольном

соединении идеальных качеств, образующих противоположности наиболее очевидным и трудноустранимым недостаткам

материальной среды современных городов Запада» (Иконников А. Утопия и антиутопия в современной архитектуре.—В кн.: О современной буржуазной эстетике. М., 1976, с. 104, 105).

А. Иконников описывает здесь не что иное, как именно утопическую архитектуру в строгом смысле этого слова.

39 Разграничивая проекты «тотального переустройства жизни в

направлении к утопическому идеалу средствами архитектуры»

и проекты, авторы которых «основывали модели желаемого будущего на достаточно произвольном соединении идеальных качеств» (Указ. соч., с. 107 и 105), А. Иконников тем самым разграничивает архитектурную утопию как специфическую форму

выражения социально-утопических идеалов в сфере архитектуры и утопическую архитектуру как воплощение принципов утопического сознания в самом способе конструирования архитектурного произведения.

31

утопические идеалы привносятся в эту практику (будь то

крестьянские войны, массовые движения протеста или организация общин) либо когда последняя развивается в радикальном несоответствии с объективными тенденциями

общественного развития.

Как видим, утопическое сознание представляет собой

относительно самостоятельный, бытующий в различных

сферах творчества устойчивый тип сознания, т. е. соответствующий определенной установке способ подхода к реальности, получающий конкретное воплощение в способе видения и идеального полагания предмета. Говоря об утопическом сознании как типе, следует подчеркнуть, что

последний качественно отличается от форм общественного

сознания в том смысле, в каком мы говорим о «формах

сознания» применительно к науке, религии или искусству 40.

Разграничение между типом и формой сознания имеет

существенное значение для понимания характера отношений между утопией и религией, утопией и наукой и т. п.

В частности, наука (в ее идеальном срезе) есть форма

общественного сознания, тогда как социальная или любая

другая утопия есть воплощение определенного типа сознания. Поэтому оценка утопии в соответствии с критериями

науки не имеет под собой достаточных оснований, как и

распространенное представление, будто развитие научных

представлений чуть ли не автоматически элиминирует утопическое сознание.

Но разве Ф. Энгельс, возразят нам, не сопоставлял и не

противопоставлял науку и утопию, разве не ставил он их

в один ряд —и в «Анти-Дюринге», и тем более в работе

«Развитие социализма от утопии к науке»? Внимательный

анализ этих и других работ показывает, что Ф. Энгельс

никогда не ставил вопрос о «превращении» утопии в науку, не рассматривал их как тождественные по своей структуре и функциям продукты идеализирующей деятельности

человека и в этом — содержательном — смысле не ставил

их в один ряд. Развитие социализма от утопии к науке для

40 Историко-культурный анализ любой социальной эпохи убеждает в том, что в рамках одной и той же формы общественного сознания могут сосуществовать различные типы сознания, хотя