Город горел. Горело не от бомбежки или снарядов. Его поджигали…

По главному проспекту с бешеной скоростью мчался "Опель-капитан". Перед ксендзом Пшеминским и унтерштурмфюрером Бреге, ехавших в нем, открылось ужасное зрелище. У огромного пятиэтажного дома именно в этот момент остановился бензовоз. Из кабины выскочил солдат. Разбил одно из окон первого этажа и, направив в него шланг, послал внутрь здания струю бензина. Автоцистерна двинулась с места. Второй солдат что-то бросил в дом, и оттуда вырвался язык прозрачного пламени. Через несколько секунд весь дом гудел в огне. А команда "факельщиков" уже орудовала возле соседнего дома - высокого, с большими окнами особняка. Дрожащие тени метались по тротуару. Багровые блики зловеще вспыхивали в стеклах очков Пшеминского. Рев пламени заглушал даже грохот боя, идущего на подступах к восточной окраине города.

Пшеминский перекрестился.

- Ад, настоящий ад, - сказал он на немецком языке.

- Не оставлять же все это большевикам, - возразил Бреге. - Они должны встретить зону пустыни. Такой приказ.

- Понимаю и не ропщу. Приказ надо выполнять. Все средства хороши в борьбе с этими…

Пшеминский не договорил, но жест сжатой в кулак руки был красноречивее слов.

- Впереди стрельба, - обернувшись, коротко сообщил шофер.

- Остановитесь.

Когда шофер затормозил, Бреге прислушался.

- Да, стреляют. Поверните направо и постарайтесь выбраться на шоссе боковыми переулками.

- Слушаю! - Шофер круто повернул машину и, не зажигая фар, не сбавляя скорости, помчался по узенькой улочке.

- Проклятые партизаны, - злобно сказал Бреге. - Не успели подойти советские войска, как весь город поднялся.

- А вы не ждали наступления? - Спросил ксендз.

- Еще вчера было тихо. А сегодня ночью появились их танки, сразу же за ними - пехота.

- Они обо всем договорились заранее. В нашем квартале стрельба началась примерно в одиннадцать часов вечера, после налета бомбардировщиков. Партизаны ломились ко мне в костел, пришлось бежать. Я даже не успел захватить список.

- Вы не взяли список? - Бреге с тревогой посмотрел на Пшеминского.

- Я не успел, - оправдывался ксендз.

Совсем близко, кварталов за два, закрякали мины, затрещали выстрелы, загремели взрывы гранат.

Пшеминский перекрестился.

- Как вы думаете, удастся нам выбраться?

- Не знаю, - сказал Бреге. - Ничего не знаю.

- Это ужасно!

Унтерштурмфюрер не ответил.

- Сколько фамилий в списке? - После минутного молчания спросил Бреге.

- Много, точно не помню.

- И там сказано, что эти люди работали на нас?

- Конечно. Их фамилии, адреса, клички, пароли, стаж - все.

- Проклятье! Надо бы хоть уничтожить его.

- Я не имел времени спуститься в подземелье! Пришлось бежать в самой сутане. Партизаны убили бы меня, - раздраженно сказал Пшеминский.

- Это правда, - согласился Бреге. - На их милость вам рассчитывать не приходится.

- Вот! И список не найдут. Он спрятан в надежном месте. О тайнике знаю только я.

- Тем лучше.

Автомобиль, наконец, вырвался из запутанного лабиринта улиц. Ровное шоссе протянулось на запад.

Пшеминский оглянулся на пылающий город.

- Кажется, главная опасность миновала.

Но ксендз ошибся. Не успел "Опель-капитан" выехать из пригорода, как в небе послышался нарастающий мощный гул.

- Больше газа, Крейц, - приказал Бреге шоферу, который и без того вел машину на предельной скорости. - Могут бомбить шоссе.

И действительно, через минуту послышалось вой бомбы. Взрыв прогремел в ста метрах от шоссе, второй - ближе, третий - еще ближе, четвертый…

Казалось, сама смерть, страшно завывая, летит прямо на них. Крейц нажал на тормоз, хотел выскочить из машины.

Но выскочить ни ему, ни пассажирам не удалось. Кабину осветило вспышкой пламени, автомобиль качнулся, взрывная волна толкнула шофера в лицо.

Затем наступила гнетущая тишина. В этой тишине Крейц и Бреге услышали хрип Пшеминского.

- Пшеминский! Что с вами? Пшеминский! А, черт! Ранен! Крейц, помогите вынести его из машины.

Ксендза положили на шоссе рядом с автомобилем. Крейц, который поддерживал голову раненого, ощутил на руках кровь.

- Пшеминский! - Бреге тряхнул раненого за плечи. - Опомнитесь! Вы должны сказать, где тайник. Понимаете - тайник. Где искать список?

Раненый захрипел.

- Тайник! - Бреге тряс его без всякой жалости, надеясь, что от боли Пшеминский придет в себя. - Где тайник, будь ты проклят!

- Двенадцать шагов… коридором, - вдруг заговорил Пшеминский. - Двенадцать шагов по коридору…

- Дальше! Дальше! Крейц, поднимите голову выше.

- Потом слева, третья камера и…

Опять завыла бомба. Крейц, бросив раненого, метнулся в темноту. Унтерштурмфюрер припал к земле. Она вздрагивала. Над головой свистели осколки.

Когда Бреге поднялся, Пшеминский уже был мертв.

- Крейц! - Позвал унтерштурмфюрер.

Никто не отозвался.

- Крейц!

Молчание.

- Крейц! - Последний раз позвал Бреге - Убит!

Унтерштурмфюрер сел в машину, нажал на стартер. Мотор заработал. Бреге включил скорость.

Когда "Опель-капитан" исчез в темноте, из придорожной канавы вылез Крейц. Ефрейтору Крейцу осточертела война, он давно мечтал перебежать к русским. Благоприятный момент настал - через час, а то и раньше, советские войска будут здесь.

Альтиметр показывал три тысячи метров над землей, а самолет все набирал высоту. Глухо, равномерно гудели моторы. Под машиной в ночной темноте клубились бесформенные легкие облака. В кабине становилось все холоднее.

- Это - самый опасный отрезок пути. Двадцать минут мы должны лететь над территорией врага, - сказал, зябко пряча руки в карманы форменной эсэсовской шинели, один из пассажиров - худой человек с глубокими, как шрамы, морщинами на длинном угловатые лице и бесцветными неподвижными глазами.

- Я не боюсь опасности, - пожав плечом, ответил тот, к кому обращался эсэсовец, - крепкий мужчина средних лет, широкоплечий, с невыразительным лицом и быстрым, точным взглядом узких глаз цвета спитого чая. - Да не в этом дело. Вообще эта поездка - ужасно глупое мероприятие. Меня отрывают от важных дел, а для чего? Выручать из плена болвана Муссолини, от которого все равно нет никакой пользы.

На лице эсэсовца появилась неопределенная гримаса - видно, ему не впервые приходилось выслушивать жалобы от спутника. Немного помолчав, он сказал:

- Отто Скорцени настаивал на том, чтобы вас включили в его группу… Смотрите - линия фронта!

Тучи разошлись, под самолетом виднелась земля. Разглядеть, что там внизу - поле, лес, пустынный, разрушенный войной город, - не давала темнота. Изредка то здесь, то там вспыхивали огненные точки.

Впереди вырос луч прожектора, бледно-прозрачный, упругий, как струя воды. Забегал по небу, потом начал медленно, осторожно подкрадываться к самолету. Вслед за первым прожектором вспыхнули еще три, их лучи соединялись, пересекались, расходились в стороны, опять сливались в одну широкую полосу.

- Черт! - Выругался эсэсовец, вынимая руки из карманов: ему вдруг стало жарко. - Как назло, тучи разошлись!

Неожиданно серебристый луч уперся прямо в фюзеляж самолета. Машину резко качнуло - летчик совершил маневр, пытаясь выйти из луча.

На мгновение луч остался сзади, но самолет уже был пойман вторым лучом, третьим. Летчик, то делая крутые виражи, то резко снижаясь, пытался выскочить из ослепительного перекрестка - прожектористы схватили его крепко. Вскоре к самолету со всех сторон потянулись трассы: оранжево-красные - от крупнокалиберных орудий; тонкие, пунктирные, похожие на фейерверк - от скорострельных; почти сплошные струи пулеметного огня…