- Я, наверное, тогда уже уехал … Конечно, уехал. Ты когда приехал туда?

- Осенью, точно не помню.

- Видишь, а я именно осенью и уехал.

"Странно", подумал кутья. С этого момента в душу художника стала закрадываться подозрение.

Правда, еще неполная, неясная, но все же подозрение.

- И куда же ты уехал? - Спросил кутья.

- В деревню. Там меня и война застала. - Павлюк лихорадочно думал, как изменить тему разговора. - Над какой картиной сейчас работаешь? - Вопрос поставил нарочно, зная, что наиболее неисчерпаема и приятная тема разговора для художника - его произведения.

Кутья интуитивно почувствовал намерение отвести разговор в сторону, и снова тень недоверия, предчувствие чего-то плохого мелькнула в сознании. Отгоняя эту мысль, ругая себя за бессмысленную подозрительность, чего вспомнил, что месяца полтора назад в горах пограничники задержали бандеровскую банду, которая пробиралась на запад …

- Начал картину "Утро на заводе". Времени вот хватает, - искренне посетовал кутья. - Но ты же не доказал, что с тобой было во время войны.

- Остался там, где жил, - нехотя ответил гость. - Куда мне было ехать, одинаково! С фашистами, конечно, не сотрудничал, преподавал в школе, и все.

- Преподавал по программе, составленной в Берлине? - Пристально глядя в глаза, спросил кутья.

- Ну зачем так! - Недовольно сказал гость. - Это хорошо на митинге. Я преподавал математику - абсолютно аполитичной науку.

"Математику? Мы же учились на историческом факультете! - Вспомнил кутья. - Какое все странное в его рассказе. Да и сам странный … "А вслух сказал:

- Аполитичный наук нет.

- Ох, эти громкие фразы, - не мог сдержать раздражения гость.

Усталость валила его с ног, но Павлюк не поддавался. Разговор с Кутем все больше настораживала его. От спокойной уверенности в том, что здесь он найдет приют, не осталось и следа. Павлюк снова стал хитрым, настороженным, бдительным. Он понял, что совершил ошибку, явившись к Кутья. "Вклепався, - думал Павлюк. - Как развеять его подозрения? "Резко изменить тон, говорить противоположное тому, что говорил за минуту до этого, было бы глупо и явно неискренне. И Павлюк решил надеть маску советского человека, который любит "покритиковать недостатки".

- Все фразы, фразы! - Повторил он. - Часто за громкими фразами мы скрываем равнодушие.

- Бывает.

- Вот ты, например. За кого ты своего давнего друга? - Вложил в эти слова можно больше сарказма. Понимал: нападение - лучший способ защиты.

- Нет, отчего же, - неуверенно ответил художник. - Просто интересуюсь, как сложилась твоя жизнь.

- Ты кривишь душой! Ты мне не веришь! Ты меня очень обидел, Ярослав. Я уйду отсюда, но чтобы у тебя не оставалось сомнения, - вот мои документы. Проверь их, когда у тебя хватает совести думать плохое о человеке, которого ты знаешь с детства.

Вся эта гневная тирада была рассчитана на то, что деликатный, скромный кутья смутится, вполне поверит гостю. Документы, конечно, не проверять.

Быстрым движением Павлюк выхватил из кармана паспорт и швырнул на стол. Истрепанные зеленкуватосира книжечка раскрылась на миг. В глаза Кутеви упала фотография владельца паспорта и фамилия - Павлюк.

В ту же секунду гость, будто не помня себя от гнева, схватил паспорт со стола и, потрясая им, возмущенно воскликнул:

- Вот! Смотри! Вот паспорт.

Рука его дрожала. "Заметил ли не заметил фамилию в паспорте?"

"Теперь все ясно", мелькнуло в голове художника. Молчал. Гость стоял перед ним с паспортом в руке.

- Хорошо, хорошо, - сказал наконец кутья. - Спрячь свои документы, они никому не нужны.

"Видел ли не видел?" Не оставляла Павлюка назойливая мысль.

- Ты мне прости, Ярослав, но обидно слышать от тебя такие слова.

"Видел ли не видел?" Стучало в висках,

Художник устало провел ладонью по лицу.

- Хорошо, оставим это. Каковы твои планы на сегодняшний день? - Посмотрел на часы. - Скоро шестая.

- Если позволишь мне отдохнуть немного, то останусь у тебя до поезда.

"Посмотрю, как он будет реагировать. Смотря, постарается задержать у себя ", думал Павлюк.

- Ну конечно! Ложись, поспи, - заметно повеселел художник.

"Обрадовался, уговаривает поспать. Видел! - Иглой кольнула тревожная мысль. - Наверное, хочет задержать у себя до рассвета ".

Заметив, что по лицу гостя пробежала тень, кутья понял свою ошибку.

- Впрочем, как хочешь. Может, тебе неудобно у меня. Если имеешь на примете лучшее место - выбирай, - говорил спокойно, равнодушно.

"Черт его знает, может и не видел", с сомнением подумал Павлюк, сбитый с толку безразличием художника.

- Я неприхотлив, - сказал гость. - Комфорт мне совсем ни к чему.

- Если так - милости просим, - ответил кутья, и снова в его голосе Павлюк почувствовал тревожные нотки.

"Конечно, видел, нечего зря здесь терять время. Как теперь уйти отсюда? "

- Знаешь что, - поднялся со стула. - Сначала пойду на вокзал, точно узнаю, когда поезд, и возьму билет …

- Да куда ты пойдешь так рано!

- Ничего, зато потом со спокойной душой отдохну,

- Я провожу тебя, - встал кутья,

- Не беспокойся, я сам.

"Вот проклятый! - Не шло из головы. - Не хочет отпустить ".

- Ничего, какая там забота. Выпьем еще по рюмочке. У меня есть бутылка великолепного ликера, и тогда уж пойдем. Подожди, сейчас я принесу.

Не дожидаясь ответа, художник быстро вышел в соседнюю комнату.

"Что он задумал?" Павлюк неслышно подошел к двери, за которой исчез кутья.

Прислушавшись, уловил легкий шелест. Наклонился, посмотрел в замочную скважину,

Кутья стоял у телефона и быстро листал тонкую книжку - искал в справочнике нужный номер.

Павлюк резко распахнул дверь, вошел в комнату.

- Славцю! - Крикнул он. - Что ты хочешь делать?

- Ты знаешь.

- Зачем ты хочешь меня высказать? Ведь мы с тобой украинский, земляки!

Голос Павлюка звучал мягко, нежно. Левую руку глаз положил на телефон, правой ощупывал в кармане рукоятку пистолета.

- Ты не смеешь называть себя украинским! - Гневно сказал кутья.

- Мы выросли на одной земле, Славцю, - подступая ближе к художнику, умолял Павлюк.

- Да, но мы всегда были разными … Забери руку с телефона!

Кутья оттолкнул Павлюка, снял трубку:

- Станция! Алло! Станция!

Павлюк выхватил из кармана пистолет. Но художник успел увернуться.

Удар тяжелой рукояткой пришелся не по голове, как рассчитывал Павлюк, а по плечу.

В ответ кутья толкнул Павлюка, повалил на пол.

Художник был сильный и надеялся сам на сам справиться с "гостем". Впрочем, если бы он и позвал на помощь, никто бы не услышал.

Но силы изменили Кутья.

Раненая рука отказывалась служить. Павлюком удалось вырваться. Он размахнулся. С Кутем было покончено …

Павлюк выбежал из дома, машинально захлопнув за собой дверь. Он плохо понимал, что делает. Кутья, этот кроткий, деликатный, далекий от политики "служитель искусства", разрушил все его планы …

На улицу Павлюк вышел спокойно, уверенно и направился к вокзалу. Дождь перестал, ветер стих. Чувствовалась пронзительная предутренний свежесть.

Воздух рассек фабричный гудок, его призыв полетел далеко в горы и откликнулся эхом. На улицах уже появлялись первые прохожие.

Павлюк решил вокзал не заходить. Он понимал, что пассажиров в это время немного и его приметят, Носильщики, дежурные, уборщицы, если надо будет, смогут описать его внешность.

Он остановился на углу возле привокзальной площади, начал всматриваться в прохожих. Заметив мужчину в железнодорожной форме, с сигаретой в зубах, перевалистою походкой пошел ему навстречу. Вынул из кармана пачку:

- Позвольте прикурить.

- Пожалуйста,

Павлюк глубоко затягивался, раскуривая видволожену сигарету.