Бумажный фильтр уже в нашей маленькой, на две чашки, кофеварке. Пакет молока и кружка-термос наготове. Как только закипит вода, я оживу. О деньгах сейчас думать не хочется. Я перешла на «Эль Пико» в жестяных банках, потому что он в два с лишним раза дешевле моего любимого кофе «Старбакс Френч Роуст». Сбережений у меня ноль, и с работы, судя по обстановке в «Такоме», я могу очень скоро вылететь. Надо будет как-то выкручиваться. На душе паршиво. Иду за «Кэмел лайтс» в гостиную, если так можно назвать комнату размером полтора на три метра.

— Курить? — кричит вслед Джейми.

— А что, нельзя?

— С утра? Фу, какая гадость.

Проглатываю молча — нет сил огрызаться. На каждой кухне какой-нибудь всезнайка непременно берет меня под крылышко, чтобы научить «правильно» печь тыкву или варить морковку. Не хватало еще, чтобы соседка по квартире выговаривала за выкуренную с утречка сигарету. Тем более что и сама Джейми курит. Только она из тех лицемерных курильщиков, что воротят носы от сигарет до пяти вечера, за выпивкой и после еды.

— Слушай-ка, я загляну вечерком в «Такому» с парочкой коллег, а? Как ты на это смотришь? Дашь чего-нибудь куснуть?

В этом вся Джейми. Она подруга моей подруги по колледжу, которую я считала клевой девчонкой, пока не поселилась с Джейми. Теперь только удивляюсь, как можно одновременно дружить со мной и с Джейми. Такая зануда, аж тошно.

— Ты про закуски? — уточняю я в расчете, что до нее дойдет: закуски ведь в меню значатся, за них платить надо.

— Ага. Что-нибудь пожевать. К винцу. — Она небрежно щелкает пальцами. Мол, так, пустячок.

Джейми — специалист по связям с общественностью. Благодаря своей профессии она прекрасно усвоила принцип «услуга за услугу»: ты мне бесплатные закуски, я тебе бесплатные билеты на премьеру какого-нибудь отстойного фильма. Ей не понять, что для Ноэля хуже бабы на кухне может быть только баба, разбазаривающая продукты на своих расфуфыренных подружек. В прошлый визит Джейми все совала нос на кухню и требовала меня, что едва не стоило мне работы. Положение спасли ее сиськи, эффектно выглядывающие из глубокого выреза платья. Хавьер и Пабло жадно вытянули вперед руки и принялись синхронно двигать бедрами — взад-вперед, взад-вперед… Ноэль захихикал и поплатился: прозевал пару порций паштета, которые я стибрила для Джейми.

— Ты куда вырядилась? Неужто на работу? — интересуюсь я после первого глотка крепчайшего кофе. По мне, в таком прикиде только гроб нести. Или я еще не отошла от выговора за сигарету?

— Критикуешь Армани?

— По-моему, обычные штаны.

— Ага. Обычные штаны от Армани, — надменно тянет она, встряхивая тщательно уложенными светлыми (благодаря ее парикмахеру) волосами.

— Весь вопрос, в каком количестве и что именно «куснуть». — Я пытаюсь изобразить пальцами кавычки, опрокидываю кружку и с воплем «Бляха муха!» заливаю всю футболку горячим кофе.

— Ну и выражения! Ты же девушка! Совсем распустилась на своей кухне.

Я не в настроении признавать ее правоту.

— Уши вянут? — цежу сквозь зубы.

— Знаешь что, Лейла? Забудь. Я тебя ни о чем не просила. Мы лучше сходим в «Готэм». Деньги, слава богу, есть.

Я еле сдерживаюсь: деньги есть, говоришь? Что ж ты, чертова кукла, вечно норовишь на халяву пожрать? Но ругаться с утра — последнее дело.

Все, начинаю новую жизнь. Я должна 75 долларов за телефон и 15 — за свет. Дело плохо: на счету только 10, и раньше следующей пятницы мне не заплатят. Терпеть не могу опаздывать с платежами, но с тех пор, как я работаю поваром, иначе не получается. Джулия (моя мать) помогла бы, но я скорее удавлюсь, чем приду к ней с протянутой рукой. Мать у меня — мастер все выворачивать наизнанку. Уж лучше испортить отношения с электросетью и сотовым оператором. Даже с Джейми! По крайней мере, не так унизительно.

Отец, пока был жив, холил и лелеял меня. Тем не менее в один прекрасный день, когда большинство моих друзей спокойно проматывали родительские денежки, мой Богатенький папочка, выкарабкавшийся из нищеты коммерсант, посадил меня перед собой и заявил:

— Нельзя всю жизнь жить на чужие деньги. Это вредно. Так ты никогда не узнаешь, что такое чувство гордости за собственные достижения. И вообще это портит характер. Я хочу, чтобы ты добилась успеха в жизни. А мои деньги станут тебе только помехой.

Ну и что он ожидал услышать в ответ? Стыдно сказать, но я завопила, как последняя истеричка:

— Да я других денег, кроме твоих, в руках не держала! Только благодаря им я прожила в этом мире двадцать один год! Твои деньги… Сколько раз они меня выручали! Ты что, решил отнять у меня все? Я привыкла каждое лето проводить в Нантакете, каждое Рождество кататься на лыжах в Церматте! У меня были лошади, престижное образование, модные шмотки и старый бабушкин БМВ! Весь мир лежал у моих ног, а теперь ты говоришь, что деньги — это вредно? Что значит — вредно? От хорошей жизни еще никто не умирал! Теперь прикажешь мне идти ишачить? Где бритва? Бритву мне, бритву! Задыхаюсь! Воздуху! Воздуху!

Джулия отправила меня к психиатру. Боялась, я выкину что-нибудь ужасное. И была, кстати говоря, недалека от истины. Особенно после известия, что папочка переписал завещание в пользу двадцатипятилетней шлюхи, ради которой он бросил мою мать. Я была уверена, что вот-вот отдам концы или, в лучшем случае, свяжусь с наркоманами. Ей-богу, всерьез подумывала, не подсесть ли на героин. Увидит, как его девочка загибается во цвете лет, запоет по-другому. И знаете, что случилось? Первым умер отец — разбился на мотоцикле в Швейцарских Альпах. По крайней мере, повеселился перед кончиной. Для меня, однако, это было слабым утешением: не отпускало чувство вины, ведь я почти желала ему смерти… А год спустя мы с Дженет, отцовской пассией, развеяли его прах в парке Гранд-Тетон. За отель платила она. И на том спасибо.

Отец, как выяснилось, все же завещал мне небольшую сумму — закончить образование. Есть! — вырвалось тогда у меня, как ни жестоко это звучит. В душе-то я знала, что он не бросит меня на произвол судьбы. Родитель бывал суров на словах, но человечность всегда брала в нем верх.

Я перечитала гору книжек из серии «Делай, что тебе нравится, и деньги придут сами», и в двадцать шесть лет меня осенило. Все вдруг встало на свои места: больше всего на свете я люблю готовить, есть и пить. Так чему же, как не кухне, посвятить свою жизнь? А где учиться кулинарии, как не в Париже?

Признаться, мы с отцовским юристом попили кровушки друг у друга: под образованием он понимал исключительно право и коммерцию. Но мое упорство победило, и вот я в «Кордон Блё». Как видите, это был осознанный выбор. За свою жизнь я дала столько званых обедов, что твердо знала: на этот раз я не ошиблась дорожкой. До этого перепробовала много разных занятий. Но теперь мои метания закончились. Кулинария. Почему я не подумала о ней раньше? Впервые в жизни мне показалось, что любимое дело и приличный заработок совместимы.

Целый год я училась рубить, резать ломтиками и кубиками, дегустировать. Совершенствовалась в таких блюдах, как bœuf bourguignon[5], cassoulet[6], filet de porc vouvray[7] и lapin a la moutarde[8]. Я постигала премудрости вин и училась отличать брюнуаз от мирпуа[9]. Я практиковалась у самого Жака Венсана в «Ле Даймонд», в горах Юра под Женевой. Обедала в лучших ресторанах Франции. Хорошее было времечко! Сколько людей отдали бы полжизни, чтобы попасть во французскую кулинарную академию. Уникальный шанс.

А теперь, вернувшись в Нью-Йорк, я режу салаты за чисто символическое жалованье. Мое представление о кулинарии — вкусные блюда, удовольствие, выгода, общественная польза, радость творчества — перевернулось с ног на голову.