Надо же, я представляла себе тетушку Билли совершенно другой. Дори проводит меня в уютную гостиную и жестом предлагает устраиваться на большом кожаном диване, сама садится напротив в такое же кожаное кресло. Обивка нежная, блестящая, как шкура гнедой лошади, и по цвету такая же. Я непроизвольно глажу ее. В камине потрескивают дрова, наполняя комнату душистым теплом. Пахнет лимонами и лесом. Похоже на рекламную картинку от Ральфа Лорена[53].

С минуту Дори Виндзор молча разглядывает меня и вдруг вскакивает (я и сама от неожиданности подпрыгиваю на диване):

— Ох, прости, пожалуйста. Временами я совсем соображать перестаю. Поешь что-нибудь? Или уже обедала?

Я сегодня еще и не завтракала, но заверяю:

— Да-да, обедала, спасибо.

— Как насчет чая? Или лучше хереса?

Стакан хереса мне бы сейчас не помешал…

— Хорошо бы чаю.

Мотнув головой в сторону, Дори весело говорит:

— Следуй за мной.

Кухню, конечно, профессионально оборудованной не назовешь. Ножи сто лет никто не точил, некоторые из них ржавые, пара железных котелков, кажется, сохранилась со времен Гражданской войны. Впрочем, все не так страшно. У меня есть свои ножи, кое-какие сковородки и сотейники.

Столовая увешана картинами, подозрительно смахивающими на Ван Гога. Громадный дубовый стол окружен такими же стульями; в шкафчике вишневого дерева замечаю несколько бутылок дорогого ликера, а также целую коллекцию хрустальных графинов, рюмок и бокалов.

— Здесь я в основном и принимаю гостей, — говорит Дори. — Обожаю готовить. Тебе повезло, ты на этом можешь зарабатывать деньги.

Я вяло улыбаюсь, не вполне разделяя ее энтузиазм.

Она выкладывает на блюдо домашнее печенье — овсяное, арахисовое, шоколадное — и включает электрический чайник, который закипает ровно через шестьдесят секунд.

— «Эрл Грей» подойдет?

Я киваю.

— С молоком и сахаром?

— Просто с молоком, спасибо.

Чай пьем в кожаной гостиной. Я жду расспросов о своем опыте работы.

— Расскажи мне о себе. О своих надеждах, мечтах, — просит Дори.

Вопрос застает меня врасплох, да и ответа на него нет.

— Даже не знаю, — неуверенно говорю я.

— Это ничего. Ты еще молодая. Может, ты еще не поняла, о чем мечтаешь. А может, уже осуществила некоторые мечты, а новых пока нет.

— Не такая уж я и молодая, — возражаю я.

— Да брось ты! — отмахивается Дори. — Сколько тебе? Двадцать три? Двадцать четыре?

— Двадцать восемь.

— Не может быть! И все равно, по мне, двадцать восемь — еще юность.

— Раньше мне хотелось быть шеф-поваром в собственном ресторане, но теперь… Слишком много препятствий. Не подумайте, что я феминистка, но этим миром правят мужчины. Продвигаться сложно. — И, к собственному удивлению, добавляю: — Возможно, я ошиблась в выборе профессии.

— Мы все ошибаемся. Без ошибок свой путь не найдешь.

Это успокаивает. Мне не давала покоя мысль, что все остальные рождаются этакими роботами с уже заложенной жизненной программой, которую они выполняют по графику, без страданий и душевных мук. Но если подумать, даже такие парни, как Дик, со всеми их деньгами и семейными связями, без проблем в жизни не обходятся.

— Может быть, частные приемы придутся тебе больше по вкусу?

— Может. Пока у меня от приемов только хорошие впечатления, — соглашаюсь я, со стыдом вспоминая вечер у Билли. — А вы о чем мечтали?

Дори улыбается, глядя в чашку:

— В молодости я хотела быть художницей. Но у меня не очень-то получалось. Я много работала и не понимала, почему не могу перенести на холст то, что у меня в сердце и голове. Ведь я так ценила настоящее искусство и неплохо в нем разбиралась. Как видишь, — Дори указывает на висящую за ее спиной акварель с небрежной подписью «Мане», — вместо этого я стала в своем роде коллекционером.

Значит ли это, что у меня будет коллекция первоклассных ресторанов?

— Каждый год, — продолжает она, — в первые выходные мая я устраиваю весенний праздник — проводы зимы и приглашаю семьдесят пять самых родных и близких мне людей в качестве подарка за то, что они пережили зиму. Нужно приготовить такой обед, который вернет эту толпу к жизни.

— Я справлюсь, — обещаю я, и сама верю своим словам.

Мэвис Делакруа «репетирует» меню из пасхального окорока, жареной свиной требухи и лимонно-меренгового торта. Выясняется, что ей не обойтись без помощницы, которая сможет вытащить семикилограммовый окорок из духовки и покрыть его глазурью, пока она будет «взбивать белки в соблазнительно крепкую пену». Поговорив с каждой из нас и в восторженном изумлении ощупав мои бицепсы, Мэвис решает, что я подойду. Однако мне потребуется «усиленный макияж» и «революционная прическа».

Пэтси по секрету сообщает: она рада, что выбрали меня. Еще парочка таких признаний — и она станет первым боссом, который пришелся мне по душе.

Стыдно признаться, но я разволновалась, как школьница. Не могу дождаться, когда меня причешут и накрасят. В моих мечтах мы с Мэвис Делакруа отпускаем шуточки, «роняем бриллиантики» и складываем всю кухонную утварь, кроме разве что раковины, в аккуратные пакеты «Зиплок», а не в эти уродливые пластиковые контейнеры, которые предпочитает наша звезда. Правда, Мэвис распоряжается, чтобы телеоператоры не задерживались подолгу на кадрах с помощницей, но мне все равно. Я буду в прямом эфире!

Визажист по имени Маркиз за день до съемки строго-настрого приказал не умываться и не мыть голову, чтобы «образовались необходимые жиры». В гримерной, изучив оттенок моей кожи, он толстым слоем накладывает основу для макияжа и румяна. Затем, выщипав из бровей лишние волосинки, принимается за работу. Подбирает тени для век. Рисует «естественные» сливово-персиковые губы. Удлиняет ресницы. Долго возится с различными средствами для волос, прежде чем придать прическе окончательную форму. Когда Маркиз заканчивает свою работу, я с трудом узнаю себя. Из зеркала на меня смотрит совершенно чужая девица, и я совсем не уверена, что она мне нравится.

Проходя мимо, Мэвис Делакруа одобрительно бросает:

— Теперь ты похожа на настоящую леди.

Я чувствую себя глупо, но ведь сама согласилась. Желают, чтобы я выглядела как клон Роналда Макдоналда — черт с ними. Вообще-то я всегда считала, что настоящую леди создают манеры, а не макияж, но если достаточно одной косметики, то у меня есть шанс.

Во время передачи я скромно рублю петрушку и прочие травы, но стоит Мэвис Делакруа за чем-нибудь потянуться — я тут как тут, подскакиваю и подаю. Окорок нужно постоянно поливать жиром, на этом телеоператоры главным образом и сосредотачиваются. А я-то надеялась…

Мэвис большим веничком взбивает яичные белки для меренг. На ней шелковая кофточка без рукавов. Верхняя часть руки мелко трясется. Она восторженно рассказывает о своем огромном белом особняке в Джорджии и о муже Бафорде, который всегда заказывает меренги на Пасху. И вдруг поворачивается ко мне:

— Лейла, милочка? Смени меня, дорогая.

Ой, мамочки. Камера показывает крупным планом, как я взбиваю белки, Мэвис делает эффектный жест в мою сторону, мол, учитесь, как это надо делать — твердая рука, равномерные движения. Она даже закатывает рукав моего халата, чтобы продемонстрировать мышцы. Ассистенты поднимают таблички «Аплодисменты», аудитория начинает хлопать. Я картинно поигрываю мускулами; слышится смех. Я продолжаю работать, улыбаясь до ушей, как и положено звезде.

— А теперь отложи веничек и смажь этот великолепный золотистый окорок!

Камера провожает меня к духовке. Мэвис разглагольствует на тему: зачем платить за дорогую магазинную глазурь, когда сделать ее самим «проще пареной репы».

Я открываю духовку; жар опаляет. Кухонным полотенцем вытаскиваю решетку с окороком, как делала это на протяжении всей передачи. Но на этот раз, когда я отпускаю решетку, окорок с грохотом шлепается на пол, брызги горячего жирного сока летят мне на халат и штаны. Грохот — как бесконечное горное эхо.