В Гренобле ему повстречался отставной фельдшер, предложивший вырвать льву три больных зуба. После операции зверь настолько приободрился, что с ним возобновили в большой клетке несколько несложных трюков, которые старый Гасан помнил еще с молодости и которые, казалось, выполнял только затем, чтобы его поскорее оставили в покое. Незадолго до этого Умберто приобрел в марсельском порту пятнистого питона. По дороге в Альпы он выдрессировал небольших деревенских лошадок, тащивших скарб, а пятерых дворняжек, подобранных в деревнях, обучил ходить на задних лапах и кувыркаться. Кроме этих животных, у него был еще старый медведь, умевший танцевать и бороться, а также обезьянка Фиаметта. Карло основал в Турине знаменитый Национальный цирк Умберто, в котором синьора Умберто выступала в качестве английской наездницы и индийской танцовщицы — женщины-змеи, сам он боролся со львом и медведем, а два помощника паясничали и демонстрировали собак и обезьяну. Со временем у Карло Умберто насчитывалось уже шесть породистых лошадей для выступлений и четыре тяжеловоза, зверинец его пополнился четой молодых львов, крокодилом и двенадцатью клетками с разной живностью, а семейство — дочуркой Антуанеттой, восхитительно танцевавшей на спине у лошади и прыгавшей сквозь затянутые бумагой обручи. В Мюнстере к ним присоединился молодой Бернгард Бервиц, происходивший из семьи саксонских комедиантов. Он выступал как жонглер и метатель ножей, а кроме того, создал большую буффонаду, в которой, наряду с его ослом, козлом и свинкой, участвовали неизменные умбертовские собаки. Спустя несколько лет Бернгард Бервиц женился на Антуанетте Умберто и с чисто немецким упорством принялся за расширение дела. К тому времени, когда у молодых родился сын Петер, цирк располагал уже отличным шапито, с манежем диаметром в девять метров, на котором выступали двадцать четыре лошади, три льва и два тигра, а также зверинцем, куда приходили даже школьные экскурсии. Петер Бервиц, унаследовавший от отца ловкость, смелость и упорство, рос в фургоне дедушки-итальянца и бабушки-француженки, переняв от них страстную любовь ко всему помпезному. Старый Умберто, превосходный зазывала-импровизатор, умел на шести языках извергать пышные словесные каскады, ошеломляя людей своим красноречием. Что бы он ни делал, все было озарено ослепительной патетикой. Он любил красивые, звучные, живописные слова, величественные, героические, светские позы и изящные жесты, любил великолепие и блеск богатых костюмов. Жена его обладала редчайшей способностью шить из пестрых лоскутов, которые она за бесценок скупала на складах в больших городах, фантастические наряды для участников представления, преображавшие их в героев «Тысячи и одной ночи». Карло Умберто, которому из-за увечья так и не пришлось служить в армии, благоговел перед военной формой и при каждом случае скупал у старьевщиков и на торгах старые красочные мундиры, кивера и шлемы, лишь бы они сверкали золотом, серебром или латунью. В его цирке все было необыкновенно. Если недоставало денег на униформы, служители и конюхи щеголяли в невиданных мундирах, напоминая сборище заморских военных атташе. Для лошадей он приобрел самую совершенную и красивую сбрую из лакированной кожи со сверкающими металлическими украшениями, увенчивал головы благородных животных огромными султанами из страусовых перьев или разноцветного конского волоса.

Все это происходило на глазах у Петера Бервица, сызмальства наслушавшегося речей своего деда, который упивался созданным собственными руками великолепием. Особенно любил Карло Умберто лошадей — обучение их было, по его понятиям, делом самым тонким и возвышенным. Симпатию к лошадям с малолетства проявлял и внук. Когда Петеру исполнилось шесть лет, для него раздобыли пони, чтобы и он мог участвовать в парадных процессиях при въезде цирка Умберто в тот или иной город. Детство и юность Петера прошли в конюшне, среди лошадей; лучшие наездники, которых приглашал отец, обучали его премудростям вольтижировки, самые опытные дрессировщики посвящали его в тайны своего искусства.

Ему было пятнадцать лет, когда с их наездницей, мадемуазель Арабеллой, приключилось несчастье. Прыгнув через обже (так называют в цирке разноцветные ленты, которые звездообразно растягиваются над манежем и служат препятствием для гротеск-наездников), мадемуазель Арабелла оступилась, упала и вывихнула ногу. Бервиц-отец заявил, что без наездницы программа не программа, и так как другой наездницы под рукою не оказалось, то на следующий день на Петера натянули трико, газовые юбочки, зашнуровали ему талию, нарумянили, и целых три недели паренек ездил, танцевал и прыгал а-ля мадемуазель Арабелла, причем выступления его вызывали громовые аплодисменты и сопровождались все возраставшим успехом. Вначале ему досаждала необходимость выезжать, сидя на панно по-дамски, боком, но впоследствии он стал забавляться тем, что копировал всевозможные женские позы. Дед Умберто сопел и прыскал от восторга, наблюдая из-за зеленых кулис, как Петер, грациозно выпрямившись, дает униформисту подсадить себя на лошадь. Со временем парнишка вошел во вкус и однажды, прыгая через последнюю ленту, сделал, к изумлению публики, сальто. Решившись на это без подготовки, он едва не упал, ибо в юношеской горячности не учел, что может опоздать на одну-две секунды. Панно действительно скользнуло у него из-под ног, но паренек оказался достаточно ловок и удержался мягкими туфлями на широком крупе серого в яблоках жеребца. За свою смелость он получил от отца подзатыльник — к счастью, до того, как снял парик, так что было не очень больно. Но Петер понял, что придумал неплохую штуку, ибо отец назначил на следующее утро специальную репетицию, желая выяснить, насколько нужно сдержать жеребца, чтобы наездник успел опуститься на панно. Мадемуазель Арабелла бесновалась, пыталась встать с постели, но вся ее ревность, все ее неистовство не могли заглушить боли в левой ноге. Пришлось на время смириться с фиктивной соперницей. Через три недели Петер настолько усовершенствовался в прыжках, так лихо вольтижировал, что крутил сальто уже через восемь обже подряд. Старый Умберто сиял от радости и за обедом, стуча кулаком по столу, уверял зятя, что это, без сомнения, совершенно оригинальный номер. Впрочем, никто того и не отрицал. И когда мадемуазель Арабелла вновь села в Ульме на своего жеребца она уже не могла воспрепятствовать тому, чтобы во втором отделении выступила мисс Сатанелла, затмившая ее традиционный номер удалью своих прыжков.

Полтора года подвизался Петер в роли гротеск-наездницы. Скрывать от публики тайну его пола стоило подчас немалых усилий, особенно когда офицерство небольших гарнизонов настойчиво стремилось к знакомству с отважной наездницей. Мистификация закончилась довольно неожиданно в венгерском городе Сегеде. Там в мисс Сатанеллу влюбился девятнадцатилетний сын графа П., влюбился так, что после тщетных попыток познакомиться и приглашений на ужин или на прогулку он бросился за кулисами на предмет своей любви с пистолетом в руках. Две пули прошли мимо, третья слегка оцарапала жеребца, которого вели в конюшню. Бервиц понял, что рано или поздно при аналогичных обстоятельствах он может потерять сына или лошадь, и имя мисс Сатанеллы исчезло с афиш. Бервиц хотел распорядиться сразу же после инцидента, но старый Умберто накричал на него и, пользуясь правом старшего, заявил, что номер останется. Он тут же облачился во фрак, нацепил все свои регалии, привел в порядок допотопный цилиндр и отправился к графу П. с намерением внушить ему, что молодой граф учинил небывалый скандал, получивший широкую огласку. Избежать вмешательства полиции будет не так-то легко, и цирк Умберто ввиду этого понесет большие убытки. Видимо, демарш деда Умберто увенчался блистательным успехом, ибо он оставался у графа П. до утра и они вдвоем осушили двенадцать бутылок токая и три бутылки коньяку. На следующий день Карло Умберто возвратился в лоно семьи — хотя и усталый, но с ларцом, содержавшим сто золотых дукатов, и с двумя белоснежными липицианскими[7] меринами, коими граф П. великодушно возмещал исчезновение с лица земли мисс Сатанеллы. Успех дипломатии Карло Умберто был тем более своевременным, что у Петера уже начинали пробиваться довольно густые усы и ломался голос: отталкиваясь для прыжка, он уже не отваживался выкрикивать свое победоносное «Алле-гоп!» Так вместо мисс Сатанеллы в программе появился синьор Пьетро, его великолепные трюки вызывали повсюду удивление и восторг, но он никогда не получал от своих почитателей столько цветов, бонбоньерок, безделушек и драгоценностей, сколько за те восемнадцать месяцев, когда ежедневно на несколько минут отрекался от своего пола.