Кряхтя, как старик, Тамес поднялся и побрел обратно.

Он шел, должно быть, несколько минут, когда понял, что что-то не так. Пелена вокруг двигалась. Словно огромный зверь, ворочавшийся во сне. Как будто ветер, если бы ветер и туман уживались вместе. Ученый обернулся. Лица по-прежнему смотрели: не то презрительно, не то брезгливо. Они были так же близко, как и прежде.

Да, более всего это походило на ветер. Невидимая сила толкала дальше в Логово и не давала вернуться. Ученый пошел быстрее, но добился лишь того, что вовсе обессилел. Он точно плыл против течения. Палый лист, что летит против рева бури…

Тамес выругался, и белесая пелена проглотила его слова. Лица насмехались над ним. Их взгляды точно ожили.

Будь прокляты боги, храмы и все их слуги!

Глядя в глаза ближайшему лику, Тамес зашагал к черной дыре туннеля.

Магия этого места была неистовой, неуправляемой — и первобытной. В ней было что-то от ярости урагана, напора наводнения, идущее от самых костей земли. Сила больше не колола пальцы — нет, каждый волосок на теле ученого встал дыбом от ее обилия.

Сколько времени прошло? Дерево, хранившее память столетий, смеялось над его усилиями. Боги-боги, каков глупец! Чем дальше он углублялся в змеящийся, перевитый черными корнями ход, тем более зыбким и призрачным казалось воспоминание о свете дня. Тамес еще надеялся увидеть солнце, но сомкнувшиеся вокруг стены обещали другое и уводили все глубже в темноту.

Потом он понял, что слышит голоса — и слышал их, наверное, уже несколько минут. Пение… Как знакомая, но позабытая с детства мелодия. Сперва он думал, что поют проступающие из коры лица, но нет — деревянные губы оставались сомкнуты. Голоса звучали в голове. Мужские, и женские, и вовсе неведомые, они были тихими и неразборчивыми, точно далекий хор. Откуда-то он знал, что этот язык мертв уже бездну лет.

Стены петляли, заламывали повороты, то расступались, то вновь смыкались. Не в силах сопротивляться, Тамес просто доверился силе, что подталкивала в спину… А голоса становились громче и сопровождали его так долго, что он почти готов был назвать каждого другом.

Наконец, настал момент, когда ученый не смог идти. Никак. Даже с невидимой поддержкой.

В которой раз он без сил опустился на пол, теперь уж неспособный даже оглядеться. Пение было так отчетливо, что захватило его полностью. Тягучее. Величественное. Маленький потерянный человечек, он просто сидел, вслушиваясь и опустив голову на грудь. Посторонние мысли казались кощунством.

Сквозь гимн он слышал грохот древесины.

Словно зверь шевелится во тьме… Нет, не зверь — то шевелилось само Логово, ворочаясь, приводя в движение стены и своды. Голоса сопровождали каждое движение величавым крещендо.

Тамес не терял сознание и не приходил в себя — просто сразу понял, что находится в другом месте. Это ощущение не облечь в слова. Тамес и не пытался. Все казалось понятным и естественным: он закрыл глаза, поддался чуждой магии — и вот он здесь.

Только вот… где это здесь?

Он пребывал в пустоте, бескрайней и бесцветной, настолько пустой и однообразной, что взгляд терялся. От этого вида слегка подташнивало. Тошнота и вернула ученого к действительности. Голоса смолкли, уступив место тишине. Силы не то, чтобы вернулись, но он не чувствовал и прежнего изнеможения.

«Я снова брежу», — сказал себе Тамес.

Ученый не парил в пустоте — скорее, сидел, как можно сидеть на полу или на земле. Но он ощупал подошвы сандалий, складки одежды под собой — и признал, что если бредит, морок действует не только на зрение. Тамес пошарил вокруг, но не нашел ничего, что могло служить опорой.

Встал. Прошелся туда-сюда… Пустота держала его. Ученый поднимался и спускался — совсем как по лестнице, довольно было лишь представить ее. Но пустота все же оставалась пустотой. Бездной.

Неизвестно, сколько бы он ломал голову, если бы не слабое дуновение. Не ветер, нет… просто легкое движение воздуха коснулось плеча, словно напоминая о себе.

Тамес обернулся.

Что-то светлое маячило в пустоте поодаль. Отсюда не разглядеть, что — но оно приглашало… манило, оно было теплым и призывным: как свет в окне в промозглую ночь сезона дождей.

Идти оказалось недолго. Как раз достаточно, чтобы мысли прояснились, и ученый вспомнил, где он и кто ждет в конце пути. Вспомнил — и невольно замедлил шаг. Впрочем, это не слишком-то помогло.

Он обнаружил себя на скальном выступе, на самом краю утеса. В трех или пяти шагах тот терял плотность и растворялся в бездне. Но на этом пятачке… упрямый терн цеплялся за негостеприимную почву, и камни поросли мхом, а щебень впился в ноги через подошвы сандалий.

И еще — прямо над обрывом в сочащемся из ниоткуда свете кружилась пыль.

— Тамес аби-Бехар, — сказала пустота. Пылинки протанцевали каждый слог его имени. — Ты шел так долго, что я почти уже перестал ждать.

— Сколько? — хрипло выдохнул ученый. — Сколько… времени прошло?

— Ты шел сюда несколько лет, — ветви кустарника шелестели с усмешкой. — Со дня смерти брата.

Тамес понял, что найдет здесь столько же ответов, сколько в храме наверху, но ему надоело спорить и добиваться их.

— Кто ты? — устало спросил он.

— Тот, к кому ты шел.

— Зачем ты пытался меня остановить?

— Пытался остановить? — пылинки пританцовывали в смехе. — Я ждал тебя с тех пор, как Джедда нарядили к последнему костру. Ты сам пытался себя остановить.

Этот ответ был не лучше прочих, и Тамес умолк, так и не задав следующий вопрос.

— Не я выдумываю то, что вы видите в Логове, — неожиданно пояснил владыка. — Все это в ваших головах. Я только… вытаскиваю на поверхность.

— Кто ты?

Ученый спросил так тихо, что едва услышал сам себя. Впрочем, владыка его понял, Тамес не сомневался.

Пустота молчала.

Подождав, ученый уселся на камень, глядя на мельтешение пылинок. Тишина длилась несколько долгих ударов сердца.

— Ты уже решил, зачем пришел? — наконец, спросил свет.

Тамес подумал прежде, чем заговорить. Отчего-то ему казалось важным найти тот самый, единственный верный ответ. Даже если это видение… Однако ответ не спешил отыскиваться.

— Я шел, чтобы найти здесь бога. Или удостовериться, что его тут нет.

— Ну, что-то ты уже нашел, — хохотнула пустота. — Что дальше?

Ученый пообвыкся с тем, что говорит с воздухом — настолько, что нашел в себе силы для иронии.

— Да уж, нашел туман и прах, — хмыкнул он.

— Так лучше?

Голос раздался из-за спины. Обернувшись, Тамес увидел себя самого. Свою точную копию, вплоть до ссадины на скуле и грязных пятен на балахоне, оставшихся после блуждания по подземельям. Второй ученый вскинул брови:

— А кого ты ожидал увидеть? Старца в белом? Воина, как Солнечный Владыка?

Тамес молчал. Двойник сбивал его с толку, не давал сосредоточиться. Похоже, Белый Господин и сам это понял. Он присел рядом, так что оба теперь смотрели на танец пылинок и могли разговаривать, не глядя друг на друга.

— Я шел, чтобы понять, кто такие боги, — медленно проговорил ученый. — Это древнее суеверие или мы сами их забыли. И, если они есть, то почему молчат. Ты единственный, кто еще остался… с тех времен.

— А ты не думал, что так лучше? Слепота и глухота? — спросил второй Тамес. В такт его словам терн шевелил ветвями на невидимом ветру.

— Лучше кому?

Вместо ответа владыка заговорил о другом.

— Представь себе налогового откупщика в южных пределах. На краю степей. Он никогда не видел Царя Царей. Лишь изредка в его городок захаживают слуги лучезарного. Приедет чиновник из большого города. Или местный князь назначит хранителя ближайшей крепости. Ах да, Царь Царей еще являет волю в эдиктах. Значит ли это, что лучезарного нет? Наш откупщик и не увидит его, никогда в жизни. Только может — если преуспеет — встретит тех, кто видел царя издалека.

— О чем ты? — спросил ученый.

— О том, что ты хочешь того же. Твой бог не будет ступать по земле. Он будет пылью в луче света, духом, следящим взглядом… Но у него будут избранные жрецы, кому он станет диктовать волю, жрецы-чиновники, ее исполняющие… и может, если они станут служить усердно — увидят тех, кто говорил с ним. Божье царство — этого ты хочешь? С богом вместо Царя Царей?