Лишь шаг отделяет нелюбящую женщину от нелюбимой — просто не каждый мужчина готов его проделать.

Но у Алеша получилось всего за год.

А изменилось все… черт возьми, когда же изменилось? Мирке исполнилось четыре? Пять? Когда они с сыном впервые поговорили? А может, то было в день, когда Мир познавал силу тяготения — тогда, в парке, на мостике над водопадом, когда сын бросил крохотный кабриолет в пенные струи?

По старой привычке Алеш прикрикнул… а после не понял, как вышло, что мальчик у него на руках, а он не знает, кому из них досталось хуже: Миру, оттого, что большой умный папа закричал — или ему, оттого, что сорвался на сына?

Он принялся искать этот чертов кабриолет: от водопада вниз и вдоль ручья — по всему парку — и, конечно же, не нашел, и с тоской повел сына к Дане, убиваясь над проклятущей машинкой, даже когда Мирка ее уже забыл.

Все они: Данка, Ришо, и Вит тоже — все уверены, что мир меняется к лучшему, что осталось подождать, ведь стало чище, честней и безопасней… и только Алеш Барда, как заведенный, твердит, что все летит в бездну.

А может, это он не прав?

Недели не проходит, чтобы Ришо не совал ему под нос статистику.

— И как по-твоему, что это значит?

— Все сыплется, — Алеш переложил листы отчета. — Ни у кого нет денег. Машина стала роскошью.

— Не ври, машин восемьдесят процентов. Нет, это значит, что ДТП — даже, зараза, ДТП — и тех меньше. Просто стали осторожнее водить.

Три месяца — борьба, семейные споры и скандалы. Смешно, даже в мелочах… к примеру, Ришо давно перестал говорить «если все пойдет хорошо» — только «когда все пойдет хорошо». А в день, когда одноклассник Мира остался без родителей, Дана заметила:

— Слушай, ты видел? Цены-то упали, вот просто… упали все цены! Можно сделать из лоджии такой уголок, почти сказочную беседку. Или новую детскую для Мирки.

Три месяца.

Три чертовых долгих месяца!..

Теперь же Данка принялась ворчать, словно заправская старуха. Устала, мне холодно, не помог собраться — поток бессмысленных пустых слов, даже не для того, чтобы пожаловаться. Просто он должен помнить: это его идея, его, сама она ни в жизнь не сорвалась бы с места.

Темень и впрямь сгустилась вокруг машины, стала почти бездонной. Лучи фар — вытянутые круги света — выхватывали то развалюху, то выбоину в асфальте, а то покосившийся столб с провисшими проводами.

В предместьях Даница как будто пронеслась война.

И уж совсем не помогало, что мэрия начала экономить и поотключала освещение на окраинах — а может, то буря повредила проводку, и теперь ее некому восстановить.

А может, Даниц и был таким, все эти годы — а он, сидя в старом центре, в Ворошской дельнице, и не догадывался?

— Да мне вообще не нравится эта затея. Какой-то частник…

— Дана!

Полицейский был на пределе, она почувствовала и вовремя заткнулась. Алеш молчал. Слишком многое рвалось наружу, жалило язык. Наконец, он разлепил непослушные губы:

— Сама знаешь, автобусы не ходят. Скажи спасибо, вообще хоть кто-то нашелся!

— Я вот скажу… — начала Дана, но в этот миг успевший задремать Мир заворочался, и оба умолкли, точно два преступника.

И вовремя.

Фары выхватили из тьмы потертый микроавтобус, старенький «Крайн» — и двух толстых теток, которые грузили не менее пузатые сумки.

Ночь огласилась лаем, когда Мир выбрался из служебной машины. Мальчик тер заспанные глаза, но сразу бросил это занятие, едва вокруг запрыгал лохматый пекинес: пес истово хотел дружить, дружить! — страшно, темно и так много запахов, ему давно надоела прогулка, но хозяйка отчего-то не ведет его в теплый дом…

Смешно. Пожалуй, больше всего Алеш жалел даже не сына, а собаку. Мирке ведь можно объяснить: «Так надо. Видишь же… Потерпи, всего-то три часа, хорошо?» Мир вообще умница! Только собака не поймет, что люди мрут, как мухи, и для чего вся эта долгая и пахнущая металлом прогулка.

Но даже славно. Сыну так будет веселее.

— В полном поряде, офицер! — водитель, крепкий ражий мужик, зачем-то отдал честь. — Сперва вот отвезу дамочек, это поближе, в Торзе. А после сразу по вашим делам! К утру будем в Свигорском заповеднике.

— Я слышал, жители предместий не выпускают беглецов. И что в провинции даницкие номера не жалуют.

— Офице-ер! — мужик протянул слово, словно Алеш его оскорбил. И вытащил табличку с другим номером. — Все в полном поряде! Проедем озеро, я тут же поменяю. Ну а хотите, возьмите мой телефон! Что, думаете, не понимаю? У самого пацан… правда, года на три постарше.

Ничьи дети, кроме Мирки, полицейского не занимали. Никто, кроме фигурки в дутом комбинезоне и криво нахлобученной шапке с помпоном. Сын сидел на корточках и чесал за ухом пекинеса — и, Господи, как же его такого отпустить? На месяцы, а может, даже годы.

— Ну! — рявкнул Алеш, водитель икнул и принялся сбивчиво диктовать номер.

Затем они долго собирались, грузились, ругались и выясняли, кто что забыл. Алеш взял сына на руки, стиснул крепко-крепко, у самого захватило дух. Миркин комбинезон пах сырым ветром и собакой.

А потом «Крайн» тронулся. Глухо заворчал мотор. Включились грязные фары, осветив ранее спрятанную во мраке кладку: не то фермы, а не то склада, цеха… Боже, да какая разница? Слева, за хлипким забором-сеткой, светилось озеро. По воде вытянулась дорожка переменчивой, то прячущейся, а то необычайно яркой луны.

Всего-то двести метров. Ну, может, триста.

Алеш не успел еще залезть в машину, когда фары высветили две цепочки людей.

Получается, они так и стояли там? Все это время, в темноте, они молча наблюдали за сборами и ждали? Две цепочки, два ряда. Все взялись за руки, под фарами лица проступали из тьмы бледными пятнами. Те, что слева — уцепились за сетку над берегом, а справа — за водосточную трубу на стене склада.

— Ну что там… — пробормотал Алеш.

Впрочем, он уже знал, что.

Водитель притормозил и резко посигналил.

Нет! Если б их можно было испугать — не выстроились бы так, в два ряда. Кто там ни есть, они настроены серьезно. Алеш почти ничего не видел: против света, нащупывая перед собой асфальт, он двинулся вперед.

— Полиция! — гаркнул он.

Водитель тоже высунулся в окно, осыпав незнакомцев бранью. Дерьмо! Голоса, голоса, а слышно лишь обрывки слов и спор, какую-то перепалку.

— Что здесь происходит? Полиция Даница! — вновь крикнул Алеш и ускорил шаг.

Как в ужасном кино. Темень и лучи света — точно по центру композиции. Ветер сжалился над полицейским, донес до него обрывки фраз:

— …заразно, несете его к нам!

— Сколько… бежать… сами варитесь в своем грехе!

А вот луна не сжалилась. Осветила обрамленные тьмой лица, и там были все: умершая и не умершая Ивка Михалык, и безымянный толстячок-сектант, и Паулина Вильма, прямо с кровоподтеком на шее.

— Поли… — неуверенно начал Алеш.

Охранник из небоскреба сердито поджал губы. Кристина Пташнык резко дернула головой, точно отбрасывая волосы… а впрочем, погодите-ка: она же коротко стрижена.

— …лиция, бледзь! Не может поддержать порядок! — крикнул патрульный у кафе Штур. Алеш еще запоминал фамилию… Калынчик?

Ему вдруг стало холодно. Вздох или два он быстро шагал, и комья слякоти летели из-под ног во все стороны. Да как такое может быть? Некогда задумываться! Алеш пересек четверть разделявшего их расстояния — и побежал.

Холодная, черная и блестящая тьма проникла в горло, легкие щипало при каждом вдохе. Кто-то приподнял крышку ведущего в бездну колодца — и сразу опустил.

— Да я сейчас!..

Взрычал мотор, и водитель включил фары дальнего света, сделав кадр сразу вдвое светлее.

Но они все продумали. Никто по ним не поедет, если хочет жить сам, а две цепи… не так-то просто скрутить их, оторвать от забора. Человек двадцать — против шести, и это считая Мирку.

Алеш выстрелил в воздух.

Асфальт под ногами потрескивал, точно лед. Нет! Водитель завел машину и медленно тронул, как будто угрожая наехать на первую шеренгу.