— Слышу. Слышу, — Вит положил обе ладони на стол. — Не кипятись. Никто не знает, это я понял. Согласен. Так вот выясняй.

В кабинете повисла тишина.

Он долго, очень долго сидел с закрытыми глазами. А в зале суда так холодно!.. Все вокруг бегали, спорили — всем было не до того, а он сидел и потому все чувствовал. Казалось, если откроет глаза — увидит голубовато-сизый морозный дым. Холод щипал пальцы и проникал в рот. Сама темнота за закрытыми веками стала знобкой, черной и прозрачной.

Вит хочет выяснить об этом?

— Да-да, конечно. Я знаю, что ты думаешь! — между тем, говорил полковник.

Этот всегда все знает.

— Где видано, чтоб люди растворялись в воздухе? — Вит тряхнул головой, щеки у него горели. — Какие есть предположения? Скажем, соседские спецслужбы. Понятно, нам это не по чину, у нас тут уличная преступность, а не Служба безопасности. Ну а кто займется? Нет, ты скажи? Боровы из «эсбэ»? Так они заняты, все сидят на потоках. Стелика у тебя отберут, это ясен пень. Ну а мы, глядишь, волну разгоним. Чтоб не замяли. Понял? Нам не результат нужен, а только начать. И так, чтоб о твоем Стелике знала каждая бабка у подъезда. Чтоб парикмахерша моя обсуждала! Чтоб просто «занести» было нельзя.

Полминуты они молчали.

Спецслужбы. Пфф! Спецслужбы не пахнут тьмой, и сыростью, и каменной пылью. Алеш не хотел больше слышать, не хотел знать, что там еще надумал полковник. Наконец, Вит спросил:

— Ну? Понял теперь?

Желтая лампа залила комнату тусклым мигающим светом.

— Понял.

— А понял так иди. Мне нужно все, слышишь? Девка у Стелика была? Была!

— Мы с нею гово…

— Так поговори еще раз! Пошли своего Ришо в университет. Где-то же он числился? Я что, учить тебя должен? Мне нужно все!

— Так точно, господин полковник!

— Вот так-то. Иди, меч правосудия. И торопись, скоро дело отберут.

Когда Алеш вышел, Ришо от нетерпения приплясывал в коридоре. «Копать под парня, который исчез на глазах у сотни свидетелей… — думал полицейский. — Нет, это не самое поганое. Есть вещи хуже. Куда хуже».

Например, если он что-нибудь найдет.

Когда все стихло, Алеш открыл глаза. В зале суда было темно, и что-то тихо потрескивало, как будто лед. Подошвы его липли к паркету, пахло пылью. Алеш пробирался меж лежащими повсюду телами. Трудно было отличить зрителей от охранников, охранников от журналистов: неподвижные, в неестественных позах — все стали на одно лицо. Полицейский тихонько переступал через руки и головы.

Он нипочем бы не нашел Ивку, если бы не красная сумочка. Девушка сжала ее побелевшими пальцами, в самом начале заседания — да так и цеплялась за нее до самой смерти.

Она казалась даже легче сына — а в последний раз Алеш брал пацана на руки лет пять назад. Ему сделалось дурно. Подсудимый, потерпевший… к чему эта возня, если он не защитил девушку? Зачем они вообще сидят в серой коробке на Гавра Лубвы, 4, спорят, перекладывают бумаги, если главное — он не защитил девушку!

Он нес Ивку пустыми коридорами и слышал: во мраке за стенами звенит, гудит отвратительный рев и нарастает с каждым шагом. Успеть бы! Он запнулся и едва удержал равновесие.

— Побольше бы света. Хоть немного. Пожалуйста!

Он сам не знал, кого молит. Нужно отсюда выбраться. Главное выйти из здания. За окнами темно и пусто — но это ничего, он как-нибудь разберется.

Успеть. Успеть. Вынести ее!..

Трезвон телефона заставил его подпрыгнуть.

Мутный осенний день пролез в квартиру через щель в шторах. Телевизор все еще бубнил. Звон буравил мозг, пока Алеш на деревянных ногах брел на звук.

— Ну и где ты?

Ришо. Дерьмо!

— Дома. А что… черт-черт-черт! Сколько времени?

— Одиннадцать сорок два. Можешь не спешить уже. Включи новости.

Пока Алеш слонялся в поисках пульта, напарник злорадно спросил:

— Ну что? Напился вчера, да?

— Ты знаешь, я почти не пью. Ну, выпил немного… Сколько мне там нужно? Ох!

— А вот не строил бы святошу, не расклеился бы от рюмки-другой.

По правде, Алеш его не слышал. Он, наконец, нащупал пульт.

— …связано с происшествием в Ворошском дельничном суде Даница, — говорила ведущая. — Так или иначе, правоохранители пока не исключают ни одной версии и отказываются озвучить основную. Сенаторы от партии «Свобода и солидарность» уже заявили о политической расправе. Генеральный прокурор взял дело под личный контроль, но исчезновение может пошатнуть и без того хрупкую коалицию в Национальном Зборе.

ТВ3 показывал знакомое приземистое здание с растущими вдоль фасада липами. Млынар на судейском круглом столе. Кадры с пресс-конференций прокурора. Белый особняк с гранитными перилами и бурой мемориальной доской.

Служба беспредела тут как тут.

— Дерьмо, — выдохнул Алеш.

— Ну, он же обещал двадцать четыре часа, — Ришо хихикнул. — Надо сказать, они исчезли… эффектно.

Камера сфокусировалась на черно-синем, с солнцем, флаге над крыльцом «эсбэ», и диктор на заднем плане продолжила:

— Между тем, хотя полиция и Служба безопасности воздерживаются от заключений, наши коллеги из «Денника» вчера присутствовали в зале суда.

Тихое шипение из телефонной трубки проливалось в ухо.

— Я буду через час, — нарушил молчание Алеш. — Напиши за меня докладную. Все, отбой!

— …почти ничего, — говорил в камеру подкачанный молодой человек в очках.

— Больше всего похоже… знаете, как силуэт после ядерного взрыва! Может, в фильмах видели. И надпись «Несправедливость», все пеплом на стене. Это то, что говорит прислуга. Мы не смогли попасть в загородный дом судьи, все оцеплено, но вот родители оправданного вчера Глинки показали нам похожую надпись.

Это произошло в коридоре с потертыми обоями. Камера в руках оператора прыгает, так что изображение дрожит на экране. Вешалка с куртками, обувь и старая дубовая дверь.

Черный наклонный силуэт, словно встающий из плинтуса призрак — не то вспышка произошла чуть в стороне, а может, Глинка был пьян и нетвердо стоял на ногах. И такая же, пеплом, надпись.

«Подлость».

Алеш почувствовал позывы к рвоте.

— Ну что, парни, у нас там один горелый, в кафе Штур. В четыре часа утра.

Вит, отдуваясь, вскарабкался к кафедре, за которой проводил утренние планерки. Пиджак, на сей раз синий, измялся еще больше обычного. Они почти не спали последнюю неделю. Да весь Даниц потерял сон, беспокойно ежился, спешил по домам с окончанием рабочего дня — но полиции досталось больше всех. Теперь они работали посменно, по двенадцать часов.

— У меня тут целая пачка всего, так что не будем тратить время. Алеш, Ришо! Кафе оцеплено, но людей не хватает, давайте в темпе. Ноги в руки и уже там! Криминалист тоже едет. Юрай, что по вчерашнему?

За спиной Вита к магнитной доске прикрепили большую таблицу: число горелых по датам, по часам суток, дельницам. Выходя, Алеш бросил на доску взгляд. Жертв как будто меньше в последние пару дней, но он не обманывался. Это потому что самые отъявленные уже превратились в следы на стене.

— …полицейских тоже редеют. Буквально вчера исчезли полковник Дружак и лейтенант Полуш, — бубнил телевизор под потолком холла. — «Проклятье Даница», как его окрестили журналисты, приобретает черты геноцида: министры, чиновники и бизнесмены пропадают десятками, по всей стране, и в других странах тоже.

— Хороший геноцид. Одобряю! — хохотнул Ришо. Напарник не ответил, и парень попробовал еще раз: — А президент все держится, курилка. Как думаешь, почему?

— Понял, куда дует ветер, — буркнул Алеш. — Небось, попросил себя связать.

— И кляп. И еще кляп!

Ришо забежал вперед и затопал вниз по лестнице.

Еще не рассвело, в сумерках тополя безмолвно шевелили голыми ветвями. Покрытый предутренним ледком асфальт стал скользким и твердым, как железо.

— Ах, черт! Ну и холодрыга…

Ришо бегом добрался до машины и тут же полез внутрь. В сущности, его обязанности в том и состояли, чтобы сидеть за рулем, а еще «подай-принеси». Предполагалось, что он учится у старшего напарника, но Алеш не помнил, чтобы парень хоть раз сделал что-то дельное.