- Завтра ты у меня на улицу не выйдешь, ни завтра, никогда.

Так что, Сусана, начиная с той минуты, выходила из дома только к друзьям пообедать или

посмотреть “Тасманского дьявола”, потому что у людей дома не валяются шприцы, если только отец ребенка не врач.

Я пригласил Сусану к себе домой. Для меня так даже лучше, дома у нас есть обогреватель,

а в парке Висельника его нет. Мама положила нам на пол несколько подушек, чтобы мы не запачкали ей диван, который пять лет стоял, как новенький.

Еще вчера, я сказал маме:

- Завтра на полдник к нам придет Сусана – “грязные трусы”.

Мама дала мне нагоняй, сказав, что это самое худшее, что можно сказать о девочке, и

самое лучшее, что можно сделать с девчоночьими трусами, так это не смотреть на них и дело с концом. Но, скажи, что, когда пришла Сусана и задрала платье, чтобы сесть на диван, как задирает платье всегда, чтобы усесться куда-нибудь, мама самая первая посмотрела, какие она носит трусы. И решила положить нам подушку на пол. Потом, она позвала меня на кухню, чтобы дать “колакао” и тихонько так спросила: “У нее что-то случилось, раз ее мама не дает ей чистое белье каждый день?”

Я должен был объяснять, что трусы Сусаны были поводом, чтобы отвести ее на передачу

“Необъяснимые тайны”. Когда мать Сусаны приходила поговорить к сите Асунсьон, она сказала, что трусы были испачканы землей, хотя Сусана носила спортивный костюм. Утром, перед тем, как уйти из дома, Сусана надевает белые трусы и тренировочные, а к обеду белые трусы снова становятся черными. “В Испанию должна приехать сотня ученых со всего света, чтобы разобраться в этом, – вздохнула Сусанина мать. – Почему так происходит, не может объяснить никто. Это – одна из величайших загадок планеты Земля”. Я подробно объяснял все это своей матери, когда она возьми да и скажи мне:

- Ну, хорошо, Манолито, хватит о трусах, уж если ты о чем-то начал, никто тебя не

остановит. Иди к своей подружке.

Вот такая она, моя мама. Ей хотелось бы, чтобы я всегда отвечал на ее вопросы только

“да”, или ”нет”, чтобы отвернувшись от меня начать болтать со своей подругой. Поэтому она и любит Дуралея, ведь он из молчаливых тихонь. Тихони и молчуны – это тот тип детей, которые нравятся моей матери, поэтому она и вышла замуж за моего отца. Отец говорит только три раза в году: в новогоднюю ночь, на свой день рождения, и когда выигрывает мадридский “Реал ”.

Ну и ладно, я вернулся к Сусане. Она заявила, что телек Ушастика нравится ей больше

моего, потому что у него больше экран, уж не знаю, насколько.

- Я выпью только колакао с шоколадными хлопьями, – прибавила она.

- Сделай одолжение, окажи мне такую любезность, – ответил я, – и я буду вспоминать об

этом даже после твоей смерти.

Дедуля шел по лестнице, приговаривая:

- Черт возьми, Сусанита нас всех покорила.

Когда закончился этот чертов “тасманский дьявол”, пришло время всем известного,

решительного заявления.

- Короче, это… я тут хотел тебе сказать, что… ну, в общем, мне очень нравится твое

украшение, – это было единственное, что я выдавил из себя.

- Только я его тебе не дам, – отшила она меня.

И в самом деле, я мог бы сказать Сусане что-нибудь получше, но не заслужил также и

того, что ответила мне она. Между нами повисла гробовая тишина. Какое-то время мы молча смотрели рекламу, а потом она нарушила молчание:

- Посмотрим, если станешь девчонкой…

Вот тебе на! Этого я от нее не ожидал, поэтому вынужден был пояснить свою мысль:

- Нет, что ты, мне нравится видеть диадемку в твоих волосах, а не в своих.

Тогда девчонка принялась хохотать, сказав, что представила меня в очках, с упрямо

торчащей челкой, и в диадеме. Она собралась на время нацепить обруч мне на голову, я всячески отбрыкивался, но она настаивала.

- Ну ладно, я его надену, но тогда ты – моя невеста, – поставил условие я.

- Идет! Идет-идет, – согласилась она.

Она была словно сумасшедшая, потому что она надела на меня свою диадему. Я нацепил

ее, потому что всегда в итоге делаю то, что мне скажут. Думаю, никто и никогда больше не смеялся так, как смеялась надо мной Сусана тем вечером. Она указывала на меня, от смеха комкая юбку руками. Своим смехом она заразила и Дуралея. Впрочем, этот всегда принимает сторону того, кто больше смеется. Заявилась мама посмотреть, по какому поводу такой шум. Увидев меня с диадемой в волосах, она сказала: “Манолито, ко всему прочему ты еще и шут гороховый!” Полтора часа прошли весело.

Потом девчонка сказала, что ей стало скучно и единственный способ развеять скуку – это переодеться и накрасить лица. Я вынужден был незаметно стащить у мамы несколько ночных рубашек и косметичку. Сусана сказала, что она была Алладиновой принцессой, а я – Джинном. Она оставила меня в одних трусах с платком на голове. Короче, чувиха принялась тереть лампу, которая на самом деле была красно-голубой стеклянной вазой, стоявшей на суконной скатерти, и просила исполнять разные желания. Она все просила и просила.

- Сейчас неси меня к Дуралею, он – мой сын, и его похитили. А теперь убей того, кто

хочет залезть во дворец. А теперь подай мне еще шоколадных хлопьев, а теперь – стакан воды.

Меня законало бегать из одной комнаты в другую. Я вспотел. В моем исполнении алладинов Джинн был первым слугой.

В очередной раз натирая волшебную лампу Сусана грохнула мамину сине-красную вазу.

Я подумал то же самое, что говорит мама, когда мы что-нибудь разобьем: “Этого давно следовало ожидать”.

Хорошо еще, что мы были одни, потому что иначе мать отвесила бы мне затрещину прямо

перед Сусаной. А все потому, что если матери вдруг приспичило дать подзатыльник, так она его отвесит, будь перед ней хоть миллион телезрителей. Это ее не смутит.

Мы смотрели, как дедуля подбирает осколки вазы. Сусана сказала:

- Если ты мой жених, то даже не подумаешь сказать маме, что это я разбила вазу.

Сказав все это, Сусана положила в карман пальто горсть шоколадных хлопьев и ушла.

Дуралея мы должны были поднять на новый диван, чтобы он не обрезался, но он

ухитрился подобрать осколок вазы с пола и тут же порезался.

Мне пришлось мыть диван, потому что у деда простатит, и если эту работу будет делать

он у него закружится голова от прилива крови. Дуралей не переставая ревел, и чтобы он замолчал, мне пришлось дать ему отцовский крем для бритья. Эти флаконы с пеной всегда отлично его успокаивают.

Вскоре пришла мама. Она, конечно, работает не в ЦРУ, ведь те, из ЦРУ не знают о том,

что происходит. Так вот, мама не работает в ЦРУ, но, клянусь, что она в тысячу раз круче Джеймса Бонда и всех его врагов. Она наступила на пол, и под ногами у нее хрустнуло. Тогда она посмотрела на стол и поняла, что я разбил вазу. Взглянула на диван и увидела, что Дуралея подняли на диван прямо в ортопедических ботинках. Еще она унюхала в воздухе запах папиного крема для бритья и поняла, что Дуралей слегка подранен. Она посмотрела на деда и поняла, что все ему изрядно надоело. А вот потом она взглянула на меня и, увидев, что я стоял с опущенной вниз головой, уткнувшись в воротник спортивной куртки, поняла, что я, соответственно, ждал нагоняя. Мама поглубже вздохнула, чтобы начать свою речь, но ее прервал дедуля: “Ничего не говори пацаненку, вазу разбил я. Я дал малявке крем для бритья, и я же подсадил его на диван”. Мама начала устраивать выволочку деду, а дедуля воспользовался отповедью, чтобы спуститься в “Тропезон” и выпить кофе с креветками. Если дедулю не устраивает перспектива, он всегда уходит в бар.

Ночью я улегся к деду в кровать, чтобы согреть ему ноги. Он всегда компенсирует мне это

двадцатью пятью песетами в копилку, но сегодня ночью я ему сказал, что согрею ноги бесплатно, потому что он спас меня от электрического стула. Дедуля ответил, что, если Сусана по-прежнему будет моей невестой, то я стану первым во всем мире ребенком с инфарктом.