— И до сих пор бы Боженка учила детей физкультуре в наших родных Кельцах, если бы не Медвежонок. И была бы она старой девой, потому что кто же из келецких женихов ей подходил? Но ведь есть эта идиотка, старшая сестра! Ненамного, правда, всего на два года…

Бац! Это значит, что наша Боженка гораздо старше, чем она говорит…

— Такая сестра должна помогать родне устраиваться в жизни. Вот и устроилась моя Боженка в Варшаве. Благодаря Медвежонку и мне.

Теперь я понял, почему это Барсу взбрело в голову купить у Иоланты рассказ и экранизировать его. Это Божена убила одним выстрелом двух зайцев. Это была плата Иоланте за то, что она пригрела сестру первое время в Варшаве, и магарыч Проту за хорошо сыгранную роль свата. Но только ли за это? Была ли Божена совершенно равнодушна к Медвежонку?

Невольно я пропустил мимо ушей что-то из рассуждений Иоланты, я просто задумался обо всем этом. Когда я опять прислушался к ее словам, она уже выкрикивала новую порцию оскорблений, голос ее вибрировал, он то поднимался до истерического визга, то срывался в глухих, сдавленных рыданиях, то вдруг снова резал уши, как бритва. Она наносила удары меткие и болезненные:

— Меня, Мариола, не обманешь. Я знаю, за что ты ненавидишь Божену. И за что меня. Это не ревность. Михал ведь только играет соблазнителей, а любовник из него никудышный. Мы с тобой это хорошо знаем. Ипохондрик, вечно у него тут болит, там колет. Устал после съемок. Должен как следует выспаться, чтобы хорошо выглядеть. Ему нянька нужна, а не жена и не любовница. Тебя снедает зависть! Ты завидуешь нам из-за наших детей. Ты отняла у меня Анджея и развратила его. Ты думала, что привяжешь его к себе, и что же — мы обе потеряли его. Ты ведь этого хотела? Этого, не так ли? Что ж, радуйся, твоя взяла. А теперь ты из-за Агнешки рвешь и мечешь…

— Какая Агнешка? — проскрежетал Барс.

У Барса голос неприятный, но он обычно владеет им. Впрочем, он считается молчуном. Но когда что-то выводит его из равновесия, голос его похож на треск разрываемой материи.

— Ах, так ты ничего не знаешь? — злорадно расхохоталась Иоланта. — Не знаешь о нашей маленькой семейной тайне? Этой тайне семь лет и она воспитывается в детском доме. Чтобы мамочке не мешать. И папочке тоже. Чтобы не усложнять им жизнь. Агнешка — это дочь Михала и Божены. Да ты не переживай, ведь это тебя не касается. Уговори Божену родить еще одного ребенка, на этот раз от тебя. Понимаешь, дорогой мой Славомир, с Мариолой дела обстоят совсем иначе. Она…

— Молчи! Молчи, или я убью тебя! — маленькая хрупкая фигура Мариолы в одно мгновение оказалась рядом с Иолантой.

Я думал, Мариола ее ударит. Схватит любой тяжелый предмет, что под руку попадется, и ударит. Но Иоланта предвидела это. Она отскочила в сторону и закончила:

— Она вообще не может иметь детей! Она никогда не родит! Никогда!

Она показывала пальцем на Мариолу, которая застыла в агрессивной позе. Не Мариола ударила Иоланту — это Иоланта раздавила Мариолу, даже не прикоснувшись к ней. Мариола вся сжалась, став еще меньше, еще худее, чем была на самом деле. Она стала похожа на обиженного ребенка. Отступила, на ощупь нашла кресло, бессильно упала в него и громко, отчаянно зарыдала.

Этот инцидент как бы сдвинул нас с наших мест, на которых мы застыли, как в трансе. Божена подошла к бару и налила рюмку коньяка. Подала Михалу, жестом дав понять, чтобы он велел Мариоле выпить. Прот нежно обнял жену и, откинув густые запутанные волосы с ее лица, принялся вытирать ей слезы носовым платком.

— Может, пора прекратить это представление, Иоланта? — обратился я к ней достаточно резко.

— О, нет! — Она обратила ко мне темные, сверкающие злым триумфом глаза. — Не заставляй меня молчать, Павел. И тебе от этого может быть кое-какая выгода.

— Мне? — удивился я.

— Не бойся. Я не буду считать денег, которые „Вихрь“ угробил, покупая киноновеллы и сценарии твоих друзей и знакомых, потому что тебе это было надо. Но, может, тебе интересно будет узнать, почему „Вихрь“ находится накануне краха? Да, финансового краха. Это контрольная палата может писать в протоколах и докладных: „бесхозяйственность“, „перерасход“, „неэффективное использование фондов“ и так далее. А я тебе скажу: обычный грабеж. Каждый брал сколько хотел и когда хотел. Фирко только предлоги выдумывал. Потому что были люди, которые держали его на крючке. Они знали то, что и я теперь знаю: почему такой человек не должен находиться на ответственном посту, куда он исчезал иногда на целые недели, что он уже наизлечимый алкоголик! Что доходит иногда до белой горячки. Что его надо тогда отвозить в клинику, а он оттуда сбегает, как только придет в себя. А одна пьянка была такая, — она показала пальцем на Дудко и Нечулло, — с этими вот господами, что девушку, которая не хотела с ними позабавиться, выбросили из окна пятого этажа. Потом говорили: несчастный случай или самоубийство. Ни то ни другое. Убийство. Обычное убийство.

— Ну, хватит, — высокая костлявая фигура Фирко выросла рядом с Иолантой, словно из-под земли.

Он схватил ее за плечи и попытался усадить на тахту.

Однако он не принял во внимание, что Иоланта находилась в состоянии страшного возбуждения. Истерик чувствует в себе необыкновенную силу, когда знает, что все внимание обращено на него. Иоланта рванулась и освободилась из его рук. Она отбежала на несколько шагов и, загородившись от него высоким креслом, продолжала:

— А знаешь ли ты, Павел, что останешься на бобах, когда „Вихрь“ разлетится вдребезги… Потому что все, кроме тебя, уже обдумали свою дальнейшую карьеру. Мой милый шурин, например…

Барс тупо уставился на носки своих модных итальянских туфель. Казалось, что ему уже все равно.

— Он все предусмотрел. В случае чего — фьюить! И нет его! Есть денежки в западных банках, есть контракты, жить можно. Есть с чего начинать. Он-то думает, что все рассчитал, а я, право, не уверена… Потому что я знаю свою дорогую сестричку, Боженку, а ведь по крайней мере половина его капиталов положена на ее имя… А вот пан Нечулло и пани Лилиана Рунич не собираются покидать отчий край. Пересидят кризис и снова выплывут. А пересидят, потому что деньги есть. Откуда? Интересно… Это ты, Густав, украл у меня драгоценности, которые я получила от Михала, а твоя новая пассия состряпала копии. Мне ты подбросил фальшивки, а оригиналы продал Божене. А может, подарил, не знаю… Ничего, клянусь, я из вас свое добро вытяну. Из горла вырву, или ты пойдешь за решетку, там и сгинешь. И за что же ты Боженке такую радость устроил?

Божена побледнела, а Лилиана, как перед этим Мариола, громко зарыдала. Она бросилась мне на шею и принялась орошать слезами мой парадный пиджак. Я был сыт всем этим по горло и решил прекратить шабаш. Я отодвинул Лилиану и встал. Видно, что-то особенное было в выражении моего лица, потому что, взглянув на меня, Иоланта попятилась и прижалась к подоконнику. Дело в том, что в салоне Барсов кроме двери есть еще и два окна, тоже выходящие на террасу. Окно это было слегка приоткрыто, сквозь узкую щель сочилась тьма и проникал холодный освежающий воздух из сада. Я подумал, что перед тем, как укротить Иоланту, я должен узнать одну важную вещь. Я спросил ее, глядя прямо в глаза:

— Ну, полегчало тебе? Выкричалась? Слава богу, никого постороннего не было. Надеюсь, ты не ведешь дневник…

Она вызывающе расхохоталась:

— А ты думаешь, что я все это… так, для смеха? Задаром? Я роман написала. Обо всех вас. Обо всем этом. Завтра передаю в издательство. Пусть все узнают. Пусть вся Польша посмеется. Я хотела только проверить, какие у вас будут физиономии, когда вы прочитаете про себя, ну, скажем, в „Экспрессе“ — роман с продолжением. А сегодня была генеральная репетиция, понимаешь? Должен понять. Про тебя там тоже будет. Что ты…

Я не знал, какие сенсационные разоблачения на мой счет есть в запасе у Иоланты. Но каковы бы они не были, я решительно не желал, чтобы она сейчас с ними выскакивала. А с тем, что она собирается напечатать, я бы как-нибудь управился.