Стоял июньский уик-энд — самое время для лодочных прогулок. Пассажирский катерок со свеженамалёванной надписью «Двенадцать очков» на борту на малой скорости пыхтел через озеро. На корме громоздились чемоданы, латка для индейки без ручек и небольшая проволочная клетка с крупными ячейками, на которую сверху была наброшена тужурка.

— Сидят тихо! — проорал сквозь шум мотора моторист.

— Им нравится вибрация, — откликнулся пассажир, человек с большими усами.

— Ага. И они к тому же могут нюхать озерный воздух.

— А скоро переберёмся?

— Переправа занимает тридцать минут. Я медленно иду, чтобы им морскую болезнь не схлопотать.

Пассажир отогнул рукав куртки, украдкой всматриваясь в то, что под ней скрывалось.

— Они, кажется, в порядке!

Указывая через озеро на тонкую чёрную полоску на горизонте, моторист громко объявил:

— Наше место назначения, остров Завтрак, э-ге-гей!

— ЙАУ! — долетел из клетки резкий баритон.

— Это Коко! — прокричал пассажир. — Уж он-то знает, что такое завтрак.

— Н-н-н-няу! — как эхо, прозвучало пронзительное сопрано.

— Это Юм-Юм! Оба есть хотят!

Катерок прибавил скорость. Для всех для них это было путешествие в другой мир.

Остров Завтрак, лежавший в нескольких милях от Мускаунти, не значился на навигационной карте. За грушевидное очертание — расширенное к югу и продолговатое к северной оконечности — картографы девятнадцатого века наименовали его Грушевым островом. Озерные шкиперы, терявшие суденышки и груз на предательских скалах возле основания груши, давали ему менее печатные имена.

Южный берег был гостеприимнее. Многие годы рыбаки с материка, шедшие на веслах книзу, чтобы попытать удачи, высаживались здесь на песок и жарили на завтрак кое-что из улова.

Никто не знал точно, когда или как остров Завтрак получил свою аппетитную кличку, но только это было задолго до экономического благодеяния, известного как туризм.

Сам Мускаунти — в четырехстах милях к северу откуда бы то ни было — с недавних пор считался этаким раем для отпускников, его популярность, благодаря молве, неуклонно росла. Остров же Завтрак расцвел нежданно, как семечко, посаженное и взлелеянное застройщиками и финансистами и политое заботливой рукой всеамериканской рекламы.

За два дня до путешествия «Двенадцати очков» судьба острова Завтрак стала предметом жаркого спора на материке, где в «Старой мельнице» обедали четверо старых приятелей.

— Поднимем тост за новое пристанище на Грушевом острове! — воскликнул Арчи Райкер, издатель местной газеты. — За лучшее, что когда-либо было в Мускаунти!

— Жду не дождусь повидать эти места, — сказала Полли Дункан, директор пикаксской публичной библиотеки.

— А давайте переберемся туда вчетвером как-нибудь на уик-энд и остановимся в каком-нибудь ПП («Поешь и поспи»), — предложила Милдред Райкер.

Четвёртый участник трапезы, не расположенный к разговору, промокнул салфеткой великолепные усы.

— А как ты, Квилл? — спросил Райкер. — Тяпнешь за это?

— Нет, — ответил Джим Квиллер. — Мне не нравится, что сотворили с островом Завтрак. Не пойму, зачем понадобилось менять его имя, — и не желаю туда ехать!

— Ну и ну! — удивилась Полли.

— Действительно, — осуждающе покачала головой Милдред.

Мужчины были старые друзья — журналисты из Центра (так уроженцы Мускаунти именовали крупные города Соединенных Штатов). Райкер приводил сейчас в исполнение свою мечту об издании окружной газеты, а Квиллер, получивший кое-какие деньги по наследству, жил в Пикаксе (три тысячи человек населения) привольной холостяцкой жизнью и вёл колонку во «Всякой всячине». Несмотря на обвислость усов цвета перца с солью и меланхолический взгляд из-под тяжёлых век, он недурно проводил здесь свои зрелые годы. Гулял, ездил на велосипеде и вволю дышал сельским воздухом. Знакомился с новыми людьми и сталкивался с новыми проблемами. У него была нежная дружба с Полли Дункан. Жил он в очаровательно переоборудованном яблочном амбаре. И делил повседневные заботы с двумя сиамскими кошками.

— Позвольте мне вам растолковать, — обратился он к сотрапезникам, — почему я против поездки на Грушевый остров. Когда я только-только прибыл сюда из Центра, лодочники взяли меня туда с собой, и мы причалили к старым деревянным мосткам. Тишь была полнейшая — разве что чайка прокричит или рыбка плеснёт. Тихая пристань! Ни тебе машин, ни асфальтовых дорог, ни людей — лишь несколько неизвестных травинок на опушке леса. — Он выдержал паузу и оглядел слушателей, наблюдая за эффектом своих слов. — Что же там теперь на этом одиноком берегу? Трёхзвездочный отель, пристань на пятьдесят лодок, пиццерия, мастерская по размалевыванию футболок и две лавки с ирисками.

— С чего ты взял? — возразил ему Райкер. — Ты же ещё не видел, как там всё обустроили, — и дались тебе эти лавки с ирисками!

— Я читал рекламные проспекты — этого хватило, чтобы меня отвратить.

— Вот побывал бы ты на их презентации для прессы — так получил бы правильное представление.

У Райкера была красная физиономия и пухлая фигура редактора, частенько посещавшего презентации для прессы.

— Съешь я только их бесплатный ланч, — парировал Квиллер, — и они вправе были бы ждать от моего отдела всяческой рекламной шумихи… Нет уж, Арчи, хватит с них и того, что ты им посвятил передовицу и редакторскую врезку.

В разговор вмешалась Милдред, новая жена нового издателя:

— Квилл, я ездила туда с Арчи и сочла, что «XYZ Энтерпрайзес» сделала отель сущей конфеткой. Он такой деревенский и так мило покрашен. И со всех сторон отеля — ларьки, тоже в сельском стиле, и оформлены на уровне, без малейшей пошлости. — Это была высокая оценка, если учесть, что исходила она от преподавательницы эстетики в средней школе. — Должна, однако, признать, что остров и впрямь пропах ирисками.

— И лошадьми! — вскричал её муж. — Ловко задумано, доложу я вам. Поскольку машины там запрещены, туристы нанимают кареты, кебы, берут напрокат велики или гуляют на своих двоих.

— Вообрази-ка, что там за пробки — на этом крохотном островке, забитом ордами велосипедистов, множеством колясок и карет, из которых осматривают достопримечательности, — с брезгливой гримасой заметил Квиллер.

Полли Дункан мягко положила ему на руку ладонь.

— Квилл, дорогой, можно ли приписать твоё раздражение чувству вины? Если так, гони эту мысль!

Квиллер помрачнел. В её метко нацеленном утверждении была кое-какая горькая правда. Островок обустраивался главным образом на его же собственные деньги. Получив в наследство громадное клингеншоеновское состояние, сложившееся в Мускаунти, он основал Клингеншоеновской фонд, чтобы пустить миллионы на общественное благоустройство, тем самым сложив с себя всякую ответственность. Многие перемены дали положительный результат, некоторыми из них он интересовался. Но всё же твердо держался политики невмешательства.

— Подумай, — с искренним энтузиазмом продолжала Полли, — как много Фонд К. дал школам, здравоохранению и образованию! Если бы не клингеншоеновские гранты, не видать бы нам ни своей газеты, ни своего колледжа!

— Да один этот отель Грушевого острова, — прибавил Райкер, — обеспечит триста рабочих мест, которые так нужны молодёжи летом. Мы отмечали это в нашей газете. К тому же приток туристов быстро вольёт миллионы в местную казну. На презентации я встретился с редактором «Локмастерского вестника», так он мне сказал, что весь Локмастер от зависти позеленел. У вас тут, говорит, золотая жила! Молиться надо на «XYZ Энтерпрайзес» за такой гигантский проект. Всё завезли по высшему разряду. Стройматериалы, оборудование, мебель! А ты вечно проблемы из пальца высасываешь.

Квиллер только скептически пыхнул в усы.

— К чему этому противиться, Квилл? Разве Фонд К. не благотворительная организация? Разве он не предназначен для благоустройства округа?