У Сохо набежали слёзы, и тут он впервые узнал, что люди плачут не только когда им плохо, но и когда им очень, очень хорошо.

Отцу сбежать с кручи ничего не стоит, а тут он почему-то спускался очень медленно. Может, боялся уронить малышку, которую взял из маминых рук? Наконец и он подошёл. И сказал глухим, каким-то чужим голосом:

— Жить не хотите? Видите: в Хете шайтан купается?!

И посмотрел на реку. И все посмотрели на реку, по-прежнему мрачную, всю в беспокойных волнах. Ветер завывал, свистел над головой, гнал волны — куда, зачем?

— Разве не знали: в такую погоду рыба не идёт в сеть? — уже не так строго проговорил отец.

— А мы поймали стерлядку! Одну.

Сохо кинулся к лодке, чтобы показать отцу их первый улов. Заглянул под одну лавку, под другую, осмотрел всю лодку… И, повернувшись к Олеконе, смущённо сказал:

— Её там нет… Наверно, я её выплеснул вместе с водой.

Олеконе покачала головой:

— Нет, не выплеснул, это Большая Хета рассердилась и отняла у нас первую стерлядку. — Она убрала со лба Сохо мокрую прядь, заглянула в глаза. — Но мы ещё поймаем, верно?

Назарка живёт на Таймыре, почти у самого Ледовитого океана. Отец Назарки оленевод, он пасёт колхозное стадо. Когда кончается корм на одном пастбище, стадо перегоняют на другое. Туда же оленеводы перевозят и свои жилища — чумы. Чум похож на шалаш, только покрыт он не ветками и не соломой, а оленьими шкурами. Его легко разобрать и собрать, не то что каменный или деревянный дом.

Вместе с родителями кочует по тундре и Назарка.

В Заполярье, на родине Назарки, ночь длится больше двух месяцев. И всё это время солнце прячется за холмами. Ночью Назарка ложится спать, ночью встаёт. На земле лежит снег, а на небе светят луна и звёзды. Нет-нет да и вспыхнет в вышине красным, лиловым, изумрудным светом северное сияние. Оно дрожит, переливается, то перекинется яркой полосой через всё небо, то нежной зеленоватой занавесью прикроет холодные звёзды, то вдруг рассыплется тысячами голубых стрелок.

Назарка смотрит, не отрываясь, хочет запомнить все эти стрелки, завитки… Вот мама хорошо их запомнила — она подол и рукава его малицы из оленьей шкуры и унты расшила такими же завитками.

С Назаркой всегда его лохматая собака Пуш. Пуша ещё щенком подарил Назарке их сосед, дедушка Яндэ.

— Не смотри, что из пятерых щенят этот самый слабый, — сказал он, — выходишь — добрая собака будет.

И верно, теперь Пуш самая сильная и умная собака в стойбище.

Пуш тоже поглядывает на небо, но ничего интересного не видит и, обернувшись, лижет Назарку в нос.

— Ну тебя-,— отмахивается Назарка, — не приставай!

Но Пуш не уходит, ласкается к нему. И Назарка треплет собаку по шее. Потом поднимает голову. А сияния уже нет, и с неба смотрят одни лишь звёзды.

«Если мы перейдём на новое пастбище, — думает Назарка, — звёзды тоже перейдут?»

Назарка привык к долгой полярной ночи, но всё же без солнца ему скучно, ведь его так долго не было, и он то и дело спрашивает маму и отца:

— Когда появится солнце? Может, оно забыло про нас? Заблудилось где-нибудь и никак не найдёт дороги к нашему чуму?

— Найдё-о-т, — смеясь говорит отец, — потерпи немного. Вон, видишь? — И он показывает вдаль.

Там, между двух холмов, словно костёр, разгорается заря. Это солнце. Оно совсем близко. Скоро оно выйдет из-за холмов и прогонит ночь.

Подул свежий ветерок, и Назарка обрадовался. Ветер станет дуть и на солнце, и оно разгорится ярко-ярко. Тогда они с Пушем увидят его. Да и не только они, увидят и мама, и отец, и все олени, и даже снег. Снег испугается солнца и растает. И оленям не нужно будет тогда разгребать его копытами, чтобы доставать себе корм — мох, лишайники.

Ветер подул сильнее. Но почему солнце больше не разгорается? И даже наоборот — заря гаснет…

— Ветер, — кричит Назарка, — зачем ты гасишь солнце? Зачем прогоняешь его?

А может, это не ветер виноват? Назарка прислушивается. Прислушивается и Пуш. И шерсть на его спине встаёт дыбом. До них доносится какой-то гул. Гул этот растёт, ширится…

Самолёт! Ну конечно, это самолёт!

Назарка очень любит самолёты. Но сейчас он сердит на него. Самолёт летит слишком низко и может разогнать всех оленей. Один раз вот так же он летел над самой землёй, и олени в испуге разбежались по тундре. Тогда они с отцом еле-еле собрали их.

— Вы-ы-ше лети, вы-ы-ше! — кричит Назарка.

А Пуш задиристо лает. Он тоже сердится на самолёт.

За что? Может, за то, что самолёт умеет рычать намного громче, чем он, Пуш?

— Вы-ы-ше! — снова кричит Назарка и машет рукой.

И самолёт словно понимает. Сделав полукруг, он идёт ввысь. И вдруг вспыхивает огненным светом, сразу превратившись из серой птицы в жар-птицу.

Назарка не сразу понял, что произошло. А когда понял, то от радости даже запрыгал.

— Он видит солнце! Пуш, смотри, самолёт видит солнце!

Самолёт, весь облитый солнечными лучами, медленно плыл по небу. Да, он видел солнце! Солнце видело его! Солнце покрасило самолёт в огненный цвет, и самолёт уже не гудел так грозно, он просто кричал: «Радуйтесь, идёт весна! Я принёс вам привет от солнца!»

Потом самолёт снова развернулся, пролетел над Назаркой и, по-прежнему сияя, скрылся за одним из холмов, как раз там, где всё ещё слабо алела заря.

«Полетел в гости к солнцу, — подумал Назарка. — Эх, да расти тут такие же высоченные деревья, какие он видел в кино, когда жил в посёлке, он забрался бы на самую макушку и наверняка увидел бы и солнце, и ещё разок самолёт!»

Но в тундре растут крошечные берёзки, такие низкие, что снег их совсем накрыл.

И Назарка не мог больше ждать. А что, если?.. Ну конечно, как он сразу не догадался? Если солнце не хочет идти к ним, так они с Пушем пойдут к солнцу.

Назарка быстро нырнул в чум. Незаметно от матери сунул за пазуху лепёшку, кусок оленины и выбежал на улицу.

— Пуш, сюда! — позвал он.

Запрячь собаку в лёгкие нарты было делом одной минуты. Назарка схватил длинную палку, взмахнул ею, гикнул — и нарты понеслись.

Снег был утоптан ветром, и по твёрдому насту Пуш бежал быстро. Да и ветер, хотя и не сильный, дул в спину, подгонял, помогал Пушу.

«А солнце совсем рядышком, — думал Назарка, — за холмами. И отец так говорил».

Вдруг перед самым носом Пуша выскочил белый зверёк. Песец! Пуш рванулся, нарты накренились, и Назарка, не ожидавший этого, с трудом удержался на них.

— Стой! Стой! — закричал Назарка.

Песец, конечно, не послушался. Махнув пушистым хвостом, он скрылся за сугробом. А Пуш остановился. Гнаться за зверьком вместе с нартами нелегко. Пуш только так, для острастки, тявкнул раз-другой: вперёд, мол, не попадайся! Потом, успокоившись, побежал дальше.

Заря погасла, однако Назарка запомнил, где прячется солнце.

— Эй-гей-гей! — покрикивал он, торопя собаку.

Ему уже не нравился ветер. Он стал резким, и похоже было, что разыграется пурга.

— Быстрей, Пуш, быстрей! — кричал Назарка. — Ещё немножко! Солнце вон там, за холмом!

Они проехали уже много холмов, а солнца всё нет и нет…

Скоро тучи закрыли небо. Пошёл снег — мелкий, колючий. Тысячи снежинок понеслись наперегонки с Назаркой. Они смешали перед ним всё: холмы, сугробы… Теперь Пушу приходилось самому выбирать дорогу.

«Может, вернуться? — подумал Назарка. — Вон как задувает! И отец будет сердиться…»

— Пуш, стой!

Назарка спрыгнул с нарт. Ветер подхватил его и чуть было не унёс. Назарка с трудом удержался. Обхватив Пуша, он закричал ему в ухо:

— Пуш, домой, поедем домой!

Усталая собака лишь крутила головой. Острые снежинки били ей в глаза, не давали повернуть обратно.

— Не хочешь?..

Назарка опять сел в нарты, и Пуш потащил их вперёд. Налетел новый вихрь, закрутил, запел свою надоедливую песню. Страшно!.. Всё ещё надеясь разыскать солнце, Назарка изредка выкрикивал: