«Что же я наделала? — подумала она. — Выходит, Наташа ни в чём не виновата, а виновата я… Как я могла так поступить? С первого класса Наташу знаю… и вдруг, ни в чём не разобравшись, сразу оттолкнула её. И не только оттолкнула, но и наговорила на неё Майе… Может, и ещё кто нас слышал… Что же мне теперь делать?»

И Вера решила: «В колхозе, конечно, не место для объяснений, а как вернусь в лагерь, тут же извинюсь перед ней. И Майе скажу, что зря так о ней думала».

Весь день — и на прополке клубники, и даже в колхозной столовой, и потом, по дороге в лагерь — Вера думала, как ей подойти к Наташе и начать разговор. Ох как это трудно — признать себя виновной!

Придя в лагерь, Вера даже заколебалась: «Может быть, и не надо затевать этот разговор? Ведь Наташа ничего не знает, значит, я с ней и так могу помириться, без извинения. Разговорюсь как-нибудь, вот и всё. А Майе, наверное, всё равно, какая Наташа. Ведь не подруга же она ей».

Вера взвесила эти два, как ей показалось, очень убедительных довода и решила промолчать. Но на вечерней линейке, после того как старшая вожатая объявила ребятам благодарность колхоза, её новый план рухнул.

— Завтра у нас будут выборы председателей советов отрядов, — сказала старшая вожатая. — Подумайте, кого вы хотите избрать.

«Наташу», — тотчас решила Вера, но осеклась — как же она предложит выбрать Наташу, когда сама отговаривала Майю дружить с ней?

Теперь уже нельзя было не сознаваться.

Вера прошлась по дорожке возле их домика, вздохнула и решительно направилась в спальню. Присев на краешек кровати, она посмотрела на подруг, обступивших Наташу, и подумала: «Подожду немного. Наговорятся, лягут спать, тогда и скажу».

И вот горнист проиграл отбой. И уставшие за день девочки одна за другой умолкли. В спальне наступила тишина.

«Пора, а то будет поздно, уснёт…» — сказала себе Вера и приподнялась на кровати. Наташа тоже не спала и смотрела в её сторону. Вера тут же уткнулась головой в подушку.

«Что же я не говорю? Говори же! — лихорадочно убеждала себя Вера. — Всего несколько слов, и всё будет в порядке».

Но как, оказывается, трудно иногда произнести эти несколько слов. Вера почувствовала, что решимость покидает её. «Теперь я уже ничего не скажу, — растерянно думала она, — сразу не сказала, а теперь ни за что… Да и спит уже она…»

И чтобы убедить себя в том, что Наташа действительно спит, Вера еле слышно спросила:

— Ты спишь… Наташа?

— Нет ещё, — раздалось в ответ.

— Не спишь?! — испуганно переспросила Вера и услышала, как застучало у неё сердце.

— Ты что? — спросила Наташа уже сонным голосом.

«Уснёт, сейчас уснёт», — заволновалась Вера и умоляюще попросила:

— Не спи, пожалуйста, мне надо сказать тебе очень важное…

— Что? — нетерпеливо спросила Наташа.

Вера перевела дыхание и, словно прыгнув в ледяную воду, проговорила:

— Это я… я во всём виновата… подумала, будто ты обманула меня с билетами… не разобралась и обиделась… даже Майе на тебя наговорила… А сегодня Эдик мне всё рассказал… Я так рада, Наташка, так рада… извини меня… — Вера замолчала и прислонилась к подушке горячей щекой. Но тут же она почувствовала, как вместе с жаром покидает её и тот невидимый груз, который давил её все эти дни.

В спальне стало совсем темно. Вера не смотрела в сторону Наташиной кровати, но она была уверена, что её подружка улыбается. И Вера ответила ей такой же счастливой улыбкой.

Этим летом Андрюша не поехал в пионерский лагерь, поселился на даче у папиной сестры — тёти Клавы. Тётина дача стояла в конце посёлка. За ней через дорогу начинался сосновый бор. Лес этот прозвали певчим, потому что в нём никогда не умолкало пение птиц. Словно тысячи маленьких скрипок звучали вместе, и каждая исполняла свою чудесную мелодию.

А в саду тёти Клавы птиц почти не было. Разве что воробьи, которые только и делали, что трещали, точно они были не воробьи, а сороки.

Возвратились как-то Андрюша и Костик, сын тёти Клавы, с речки домой и видят: сидит на кусте жасмина, который растёт у самой дорожки, воробей, да такой худенький, что даже клюв у него вытянулся и стал похож на нос Буратино.

— Надоели мне эти чирикалки! Сейчас я его прогоню, — сказал Костик и поднял с дорожки комок земли.

Но тут воробей открыл клюв и так удивительно защёлкал, что у Костика от неожиданности комок земли из рук выпал.

— Это же соловей! — прошептал Андрюша.

— Он! — подтвердил Костик.

Соловей оборвал пение и, взмахнув крылышками, исчез.

— В лес полетел, — сказал Костик и вместе с Андрюшей стал выстругивать биту для игры в городки.

Немного погодя Андрюша посмотрел вокруг и толкнул Костика в бок: соловей сидел на том же кусте, только совсем низко, почти у самой земли, и держал в клюве соломинку.

— Никак, гнездо вить собирается! — ахнул Костик.

— Поможем ему, — сказал Андрюша и, собрав несколько пожелтевших травинок, хотел положить их рядом с соловьём.

Но Костик дёрнул его за рукав.

— Рядом нельзя, — сказал он, — спугнёшь только. Клади вон на ту ветку, может заметит.

Соловей не заметил и опять улетел. Но не надолго. Вскоре он вернулся. И не один, а с соловьихой. Они сели на ветку рядом, и соловей, смешно вертя клювом, стал что-то показывать подруге.

— Наверное, хвалится, какое хорошее место для гнезда выбрал, — засмеялся Костик.

И точно. Строительство гнезда началось. Соловьиха нанесла много сухих листочков, а потом слетала и за пушинкой. Должно быть, захотела сделать гнездо потеплее.

Костик тут же предложил распороть свою подушку и вынуть из неё немного пуху. Подушка не пострадает, а соловьям не придётся летать так далеко. К несчастью, в комнате оказалась тётя Клава, и затея не удалась. Однако и без помощи мальчиков гнездо строилось быстро.

— Теперь не улетят, — радовались они.

Но как раз тут и начались неприятности.

Сначала к тёте Клаве пришла молочница и, прогромыхав почти у самого гнезда бидоном с кружкой, закричала:

— Есть кто дома, а?

После неё явился почтальон. Он прошёл немного по дорожке, а потом как стукнет по соседнему с гнездом дереву палкой и как крикнет:

— Выходите плясать и письмо получать!

Только почтальон ушёл, как в калитку въехал на своём «Орлёнке» сосед Вовка. Его велосипед скрежетал, как немазаная телега, а сам Вовка орал во всё горло:

— Эй вы, идёмте купаться!

Даже Шарик не мог вынести такого шума. Он с громким лаем бросился по дорожке навстречу Вовке.

Соловьи выпорхнули из гнезда и сели на растущую у забора сосну. Увидя это, мальчики выставили Вовку с его «велеком» за калитку и огорчённо вздохнули.

— Не будут они тут жить! — сказал Андрюша.

— Нет, будут! — решительно заявил Костик и зачем-то потянул Андрюшу в сарай.

Оттуда мальчики вышли с лопатами. А через час от калитки к дому пролегла новая дорожка. Прямо от забора она шла в глубь сада, оставляя куст жасмина в стороне.

— А чтобы по старой не ходили, мы вот что сделаем!

Костик притащил откуда-то два столбика и доску. Мальчики врыли столбики в землю и прибили к ним доску. Проход был загорожен.

— Всё в порядке, — сказал Костик, заколачивая последний гвоздь.

— А где же соловьи? — вдруг спросил Андрюша, взглянув на куст.

— Должно быть, за кормом улетели, — предположил Костик.

Но наступил вечер, а соловьи всё не возвращались.

— Распугали их соседи! — сердился Костя.

— Мы тоже молотком сильно стучали. Твоя бабушка на что плохо слышит, и то дверь на терраску прикрыла.

— Придёт отец, нам ещё за доску достанется, — сказал Костик. — Давай отобьём её, всё равно теперь ни к чему.

Костик принёс молоток, но вдруг так и замер с поднятой вверх рукой.