Возможно, что достижения звездной космогонии позволят более удовлетворительно объяснить происхождение туманности, из которой образовались планеты, а также ее последующее развитие (в частности, в настоящее время рассматривают возможность одновременного рождения звезды и планетной системы вокруг нее). Когда этот пункт будет выяснен, можно будет наметить всю эволюцию диффузной туманности вплоть до появления звезд и планет.

Прежде чем переходить к изложению наиболее общих и наиболее дискуссионных проблем современной космогонии, следует бросить взгляд на уже изложенные результаты и объективно оценить их значение.

Небольшое размышление приводит к очевидному выводу, что наши попытки заглянуть в прошлое или будущее тем достовернее, чем меньше мы удаляемся от нашего земного шара в пространстве или от настоящей эпохи во времени. Так, например, в настоящее время мы почти уверены, что возраст Земли не меньше трех миллиардов лет. Однако как только мы покидаем Землю, неуверенность увеличивается.

Конечно, сейчас начинают подходить к определенному выводу о возможной эволюции галактик, например нашей Галактики. Предполагают, что вначале существует обширная газовая туманность неправильной формы, затем образуются местные облака, которые сгущаются в зачатки звезд, а после этого в звезды. Звезды рождаются группами, которые затем рассеиваются за исключением очень близко расположенных друг к другу звезд, составляющих пару. Некоторые звезды во время своего движения внутри галактики захватывают межзвездную пылевую, материю и вокруг них образуются планетные системы. Звезды продолжают свое развитие в соответствии с циклом Бете. Некоторые из них уже мертвы, другие же продолжают возникать. Мы можем даже предполагать, сравнивая различные галактики, что наша Галактика будет постепенно сжиматься к своему центру, и что она через несколько миллиардов лет превратится в гигантское шаровое скопление.

Однако во всех этих схемах мы имеем дело скорее с большой вероятностью, чем с настоящей уверенностью. Новые открытия, возможно, опрокинут ту или иную часть этого красивого здания, которое уже не раз подвергалось переделкам, и астрономы должны будут снова его перестраивать. Впрочем, если даже не говорить о проблемах, поставленных предполагаемым фактом убегания удаленных галактик (на этом мы остановимся в следующей главе), то современная точка зрения на эволюцию галактик содержит много неясных пунктов (например, этапы эволюции звезд различных типов, происхождение межзвездного вещества, из которого образовались планеты, и т. д.).

И даже если бы все эти вопросы были целиком выяснены, мы не получили бы решения всех естественно возникающих проблем. Действительно, какой бы продолжительной ни была эволюция галактики, она все же конечна, тогда как время в наших представлениях бесконечно в обоих направлениях. Следовательно, мы имеем право спросить, что же имелось перед рождением большого сгущения и что будет с ним после смерти последней звезды.

С другой стороны, в связи со всеми космогоническими теориями возникают некоторые более частные проблемы, касающиеся жизни во вселенной и обитаемости других небесных тел.

Невозможно пройти мимо таких проблем, даже если считать, что в настоящее время наука не может их разрешить вполне удовлетворительно. Эти проблемы представляют для всех людей вообще и для марксистов в частности, как мы отмечали уже в гл. I, первостепенный интерес.

На все эти вопросы наука уже может иногда дать «полуответы», если мы позволим себе так выразиться. Она указывает нам не то, что кажется нам очень правдоподобным, как, например, в отношении эволюции Галактики, но просто то, что является вполне возможным. Однако гипотезы, создаваемые по поводу слишком всеобъемлющих проблем, становятся все более и более неуверенными. Очень часто при использовании гипотез, хотя и остроумных, но недостаточно обоснованных, в которых математический формализм нередко заменяет фактические данные наблюдений, ученые приходят к явно неполным объяснениям или к неразрешимым противоречиям. Наличие множества допущений часто только запутывает проблему. Конечно, это обычный путь научного прогресса. За идеями, противоречивость которых кажется недопустимой, последует в один прекрасный день их диалектический синтез, и прежние колебания будут полностью забыты. Но именно в связи с этими колебаниями идеалистические тенденции проявляются в космогонии с особой силой.

Это реакционное движение, которое, несомненно, существовало во все времена, в настоящее время, как мы уже указывали в предыдущей главе, значительно усилилось. Чтобы понять причины этого оживления идеализма, столь удивительного сегодня, в век науки, стремительно идущей от одного открытия к другому, необходимо напомнить об экономических и социальных условиях, сложившихся в капиталистических странах.

XIX в. был свидетелем триумфа либеральной и промышленной буржуазии в большинстве стран. Конечно, это был не легкий успех. В частности, во Франции остатки прежних феодальных классов отчаянно защищали свою власть, находящуюся под угрозой, сначала во время Реставрации, затем в начале Второй империи и даже в первые годы Третьей республики. Поскольку буржуазия вела борьбу с этими остатками устаревшего прошлого и поскольку она была вынуждена в ходе этой борьбы опираться на пролетариат, она оставалась прогрессивным и революционным классом. Однако, поскольку буржуазия противодействовала социальным и политическим требованиям пролетариата, она становилась реакционным классом. Буржуазия выступала очень часто далеко не единодушно, и некоторые ее элементы, не колеблясь, искали союза с более консервативными классами, чтобы бороться с «рабочей опасностью».

Однако в целом буржуазия в те времена была столь же мало религиозной, как и в конце XVIII в. Даже те, которые посещали церковь, чтобы подать хороший пример своим рабочим, оставались в частной жизни верными вольтерианским традициям. Никто серьезно не сомневался в могуществе науки, и если в течение последнего века можно было видеть нескольких ученых, принадлежавших как, например, Ампер или Фай, к числу открытых приверженцев католической религии и даже говоривших открыто в своих произведениях о боге, то это были исключения. Следует особенно подчеркнуть, что эти ученые никогда не пытались найти в науке новые рациональные доказательства существования бога. Они довольствовались рассуждениями, бывшими в ходу уже давно у философов и христианских проповедников: необходимость наличия первопричины, избранное положение человека и т. д.

«Что касается отрицания бога, — писал Фай,[63] — то это все равно, что стремглав упасть с этих высот на Землю. Эти небесные светила, эти чудеса природы являются лишь делом случая!? Наш ум — это лишь материя, начавшая мыслить самопроизвольно!? Человек уподобился бы всем остальным животным; подобно последним, он жил бы без цели и кончил бы, как и они, после того, как выполнит свои функции питания и размножения?»

После такого литературного «доказательства» необходимости существования бога, Фай не поколебался, впрочем, выставить напоказ все научные ошибки книги Бытия, причем сделал это с исключительной скрупулезностью, никак не пытаясь объяснить их иначе, как только невежеством древних иудеев.

В конце XIX и начале XX вв. во всех странах происходит резкое изменение отношения буржуазии к науке — изменение, которое совпадает с ростом социалистического движения и идеологическим развитием рабочего класса на базе воинствующего материализма.

В весьма многозначительном тексте один современный писатель-католик[64] поучает нас, что во Франции «ужасы Коммуны являются в значительной мере причиной такого поворота» и что «те, которые сначала считали остроумным и элегантным приветствовать все проявления анархии, чтобы показать себя свободными от всех предрассудков, поняли эту опасность, хотя и несколько поздно».