. . . «ошибочность неуместной конкретики». . . состоит в пренебрежении степенью абстракции, связанной с действительной сущностью, и рассматривается исключительно в тех случаях, когда это может проиллюстрировать определенные категории мысли. (578) A.N. WHITEHEAD
В райском саду Адам увидел двух животных до того, как он дал им имена: по традиционной системе, дети получают имена для животных до того, как они их увидят. (575) A.N. WHITEHEAD
Отрицательное суждение – это вершина менталитета. (578) A.N. WHITEHEAD
ГЛАВА XXIV ОБ АБСТРАГИРОВАНИИ
. . . быть абстрактной сущностью не означает быть ничем. Это просто означает, что ее существование является лишь одним фактором некоего более конкретного элемента природы. (573) A. N. WHITEHEAD
Когда Аристотель строил свои теории, в его распоряжении, кроме его личной одаренности, было также хорошее образование в соответствии с теми временами и с наукой, которая существовала в 400-300 годах до нашей эры. Даже в те времена греческий язык представлял собой довольно сложное явление. Аристотель и его последователи просто принимали его как данность. Проблемы структуры языка и ее влияния на с.р пока не поднимались. Для них тот язык, которым они пользовались, был языком уникальным. И когда я использую слово «уникальный», я не имею в виду что-то связанное с конкретным языком, таким как греческий; я имею в виду только его структуру, которая была в значительной степени сходной с другими национальными языками данной группы. Аристотель унаследовал язык очень древний, рожденный во времена, когда знание было весьма поверхностным. Будучи проницательным наблюдателем и обладая научными и методологическими склонностями, он принимал этот язык как данность, и систематизировал способы высказывания. Эта систематизация называлась «логикой». Примитивная структурная метафизика, лежавшая в основе унаследованного им языка и выраженная в его структуре, стала также «философским» основанием его системы. Субъектно-предикатные формы, отождествляющее «есть» и элементализм А-системы, возможно, являются главными семантическими факторами, которые нужно пересмотреть, поскольку они, как обнаруживаются, порождают неудовлетворительность данной системы и олицетворяют механизм семантических расстройств, делая невозможными общую адаптацию и психическое здоровье. Эти доктрины дожили до наших дней, и посредством механизма языка эти факторы семантических расстройств навязываются нашим детям. Тем самым кладется начало целой процедуре обучения будущих поколений бредовым ценностям.
Поскольку на тот момент работа Аристотеля была наиболее высокоуровневой и «научной», то она вполне естественным образом получила широкое влияние. В те дни никто не говорил об этом влиянии как о «лингвистическом» влиянии, включающем в себя с.р. О работе Аристотеля говорили и продолжают говорить как о «философии», и в основном речь идет о влиянии А «философии», а не об А структуре языка и его семантическом влиянии.
Как мы уже видели, когда мы формулируем какую угодно предпосылку, срабатывают наши убеждения, или метафизика, которая по умолчанию работает в форме структурных предположений и наших неопределяемых терминов. Использование терминов, которые не могут быть определены более простыми терминами, на данный момент является существенным и, по-видимому, неизбежным моментом.
Когда наши примитивные предки строили свой язык, то они совершенно естественным образом начали с наинизших порядков абстракций, которые наиболее непосредственно связаны с внешним миром. Они основали язык «ощущений». Подобно детям, они отождествляли свои чувства с внешним миром, и персонифицировали большинство внешних событий.
4 1) «с.р» без точки после второго сокращения – так у А.К. в оригинале. – О.М.
2) Наиболее четкое определение данного ключевого термина общесемантики («О-с»), семантическая реакция, можно найти на стр. 19-34 первой книги, данный отрывок взят со стр. 24:
Рабочий инструмент психофизиологии обнаруживается в семантической реакции. Ее можно описать как психологическую реакцию данного индивидуума на слова, язык и другие символы и события в связи с их смыслом, и психологические реакции, которые становятся смыслами и конфигурациями отношений в тот момент, когда данный индивидуума начинает анализировать их, или кто-то другой делает это за него. Крайне важно осознать, что термин «семантический» является нон-элементалистским, поскольку он совмещает в себе как «эмоциональные», так и «интеллектуальные» факторы.
5 The identity of ‘is’.
6Элементализм: словесное разделение на отдельные понятия, сущности или предметы того, что невозможно разделить эмпирически или физически, например «пространство и время», «тело и ум». (Оксфордский словарь английского языка, 1989)
Эта примитивная семантическая склонность привела к построению языка, в котором отождествляющее «есть» является фундаментальным. Увидев животное и назвав его «собакой», а потом увидев другое, примерно напоминающее первое, мы говорим, ничтоже сумняшеся, «это (есть) собака», забывая или не зная о том, что объективный уровень несловесен, и что мы всегда имеем дело с абсолютно индивидуальными объектами, каждый из которых уникален. Соответственно, механизм отождествления, или перепутывания порядков абстракций, который естественен на очень примитивной стадии развития человека, становится систематизированным и структурно включается в его наиболее важный и повседневно используемый инструмент под названием «язык». Взаимодействуя с множеством объектов, они дали им имена. Эти имена были «действительностями». Они построили «существительные», говоря грамматически, для других чувств, которые существительными не являются («цвет», «жар», «душа», .). Делая суждения по абстракциям низшего порядка, они построили прилагательные, и создали совершенно антропоморфную картину мира. Говоря о говорении, давайте с самого начала будем четко осознавать, что, когда мы делаем простейшее утверждение любого вида, это утверждение уже предполагает наличие некоего рода структурной метафизики. Ранние смутные чувства и первобытные суждения о структуре этого мира, основанные на примитивных и поверхностных научных данных, влияли на построение языка. Как только язык был построен, и, особенно, систематизирован, эта примитивная структурная метафизика и эти с.р стали проецироваться, или отражаться, во внешний мир - и эта процедура стала привычной и автоматической.
Был ли такой язык структурно надежным и безопасным? Если провести эксперимент, то можно легко убедиться, что нет. Возьмем три ведра воды; первое с водой температурой 10° Цельсия, второе - 30°, а третье - 50°. Поместим левую руку в первое ведро, а правую - в третье. Если теперь вынуть левую руку из первого ведра и поместить ее во второе, то мы почувствуем приятное тепло воды во втором ведре. Но, если мы вынем правую руку из третьего ведра и поместим ее во второе, то мы заметим, какая холодная в нем вода. Температура воды во втором ведре в обоих экспериментах была практически одной и той же, но наши чувства отметили заметную разницу. Отличие «чувства» зависит от предыдущих условий, в которых находились наши исследуемые руки. Таким образом мы видим, что язык «ощущений» не является очень надежным, и что мы не можем на него полагаться в общих целях исследований.
Как насчет термина «собака»? Количество индивидуумов, с которыми вы можете быть знакомы напрямую, с необходимостью ограничено и обычно невелико. Предположим, вы имели дело только с добродушными «собаками», и ни разу ни одна из них вас не кусала. Далее вы видите некое животное; вы говорите: «Это (есть) собака»; ваши ассоциации (отношения) не предполагают вероятность укуса; вы приближаетесь к этому животному и начинаете с ним играть, и оно вас кусает. Было ли это утверждение о том, что «это собака», безопасным? Очевидно, нет. Вы приближались к этому животному, имея семантические ожидания и оценку в соответствии со своим устным определением, но были укушены несловесным, невысказываемым объективным уровнем, который обладал другими характеристиками.