Глава 1

Эмбер

Сожаление давило мне на грудь, невидимая тяжесть угрожала раздавить меня.

Это было новое начало.

Я не могла позволить своему страху управлять всей моей жизнью.

Я рискнула взглянуть на папу. Его руки вцепились в руль, будто это единственное, что удерживало его на месте, его якорь против отчаяния. Мое счастье было не единственной вещью, стоящей на кону, если я потерплю неудачу.

Он даже не взглянул в мою сторону. Он почти никогда этого не делал. Его карие глаза были устремлены куда-то вдаль, в прошлое. Потерянный в тех временах, когда все было проще, когда я была еще самой собой, когда знала, как быть счастливой.

Эти мгновения незапятнанного блаженства были вне моей досягаемости. Темнота затмила воспоминания, увлекая меня вниз, в бездну, из которой я изо всех сил пыталась вырваться.

Я снова повернулась к окну, машины и дома были размытой полосой цвета, когда мы проезжали мимо. Морская болезнь смешалась с нервами в моем животе.

Почему я вообще решила, что это хорошая идея?

После трех лет затворничества в доме, стены начали смыкаться надо мной; большую часть времени я даже не могла вынести вида своей комнаты. И все же это было безопасное место для меня, возможно, единственное, которое у меня еще оставалось. Место, где меня никто никогда не беспокоил. Я могла побыть одна, не считая нескольких часов, проведенных с папой после его возвращения с работы.

Но я не могла продолжать в том же духе, иначе никогда больше не научусь жить снова.

Учиться жить заново.

Папа хотел, чтобы я попробовала. Он слишком много беспокоился обо мне последние три года: и по совершенно иным причинам, чем большинство родителей беспокоятся о своих детях-подростках. У меня никогда по-настоящему не было шанса стать подростком. Инцидент помешал этому. К девятнадцати годам, тяжесть, навалившаяся на мою душу, заставляла меня чувствовать, что я уже слишком долго живу.

Я чувствовала себя старой, измученной, опустошённой.

Счастливая молодая девушка из прошлого исчезла, сменившись тенью моей прежней «я».

Иногда, я даже не узнавала себя. Могла только догадываться, насколько хуже было для папы и моего брата видеть, как я изменилась. Как я медленно превращалась в труп, совершая каждодневные движения, потому что должна была, а не потому, что хотела.

Папа прочистил горло.

— Это хорошо, понимаешь? Тебе нужно немного пожить, социализироваться.

Заставив себя улыбнуться, я кивнула, но папа этого не заметил. Его взгляд по-прежнему был устремлен прямо перед собой.

Социализироваться.

Как бы мне хотелось, чтобы все было так просто, как кажется.

Папа направил машину с шоссе, в сторону заправки.

— Мне нужно заправить машину, Эмбер, — он припарковал машину у бензоколонки и наконец повернулся ко мне. Но не смотрел мне в глаза. — Тебе что-нибудь нужно? Перекусить?

— Мне нужно сходить в туалет.

Я терпела все это время, но сомневалась, что смогу продержаться ещё дольше.

Папа оглядывался по сторонам, пока его взгляд не остановился на двери, ведущей в туалет.

— Все в порядке?

В его голосе все еще звучала неуверенность, напоминая мне о неоспоримой истине, что даже это будет нелегко.

Даже, когда мое горло сжалось, я распахнула дверь. Тяжело сглотнув, я крепко сжала сумочку.

Папа завис справа от меня.

— Хочешь, чтобы я сходил с тобой?

Покраснев, я покачала головой.

— Все в порядке. Заправь машину. Я буду прямо там.

Если я хотела жить одна, то должна была ходить в туалет без присмотра. Я поспешила в сторону туалета. Дамская комната находилась слева, и, к счастью, ни мужья, ни парни не ждали своих вторых половинок. Я открыла дверь и заглянула внутрь, обнаружив, что она пуста. Только когда я заперлась в кабинке, я снова осмелилась дышать.

Я спустила воду в туалете, затем услышала, как открылась дверь и заговорили два женских голоса. Мое сердце бешено заколотилось, а дверная ручка стала скользкой в моей потной руке.

Никакой опасности.

Мой мозг знал это, но тело проигнорировало разум и перешло в режим полета. Затаив дыхание, я выскользнула из кабинки и чуть не отпрянула назад, увидев, как близко стояла одна из женщин, в ожидании.

Другая женщина стояла у раковины и поправляла макияж.

Я выскочила из туалета, не вымыв руки, зная, что это ужасно негигиенично. На лицах женщин ясно читалось отвращение. В их глазах я, должно быть, ненормальная. Нащупывая в сумочке дезинфицирующие салфетки, я чуть не налетела на кого-то.

Высокий мужчина сделал движение, будто хотел поддержать меня, а я отскочила назад, со сдавленным рыданием.

Паника охватила мое тело. Я бросилась бежать, изо всех сил сжимая сумочку, и села на пассажирское сиденье. По спине у меня текли струйки пота, а дыхание было прерывистым.

Папа уставился на меня широко раскрытыми глазами и потянулся ко мне. Я вздрогнула.

Он опустил руку.

— Эмбер, Что случилось?

— Ничего, — отрезала я. — Я в полном порядке, папа.

Я не была в порядке. Мы оба это знали.

— Все хорошо. Дыши глубоко. Психотерапевт сказал, что такое может произойти... — он замолчал.

Я месяцами отказывалась посещать психотерапевта, но папа все равно ходил к нему. Он не говорил со мной об этом, но я слышала, как он обсуждал свои приёмы с Брайаном.

Социализироваться.

Любая форма близости была для меня сущей пыткой. Как я могла социализироваться, если две безобидные женщины в туалете заставили меня сойти с ума? Если мужчина по пути в туалет вызвал у меня приступ паники?

Я терпеть не могла, когда люди смотрели на меня, как на ненормальную из-за того, как я себя вела. Я старалась быть похожей на них, старалась вести себя нормально. Однако нормальное поведение требовало близости с людьми, но эта близость напомнила мне о произошедшем. И это единственное, чего я боялась даже больше, чем самой близости. Воспоминания о случившимся и о том, что я потеряла, были слишком тяжелы для меня. Они напоминали мне о том, чего никогда не будет.

Я была сломана.

Сломана, без единого шанса когда-либо быть исправленной.

Сломана.

Я никогда не буду такой, как раньше.

Легче было смириться с тем, что я буду сломанной до конца своей жизни. Некоторые вещи не должны были быть сломанными, и поэтому их нельзя было починить. Никогда. Я была одной из таких вещей. Что бы ни было разбито много лет назад, я была почти уверена, что это была я сама, все мое существо, которое никогда больше не станет целым.

Это совсем не то, что разбить вазу и просто собрать ее обратно, с помощью клея. Не было такого понятия, как клей для разбитой души, разбитого человека, как я.

Я осознала это спустя несколько месяцев, после того случая, и каким-то образом это сделало мою жизнь намного сложнее, но в то же время легче. Это было труднее, потому что я знала, что надежды нет, но легче, потому что, в конце концов, я признала, что надежды нет. Иметь надежду и видеть, как твои надежды разрушаются снова и снова, было намного хуже, чем не иметь никакой надежды вообще. Даже совершенно незнакомые люди видели, что я ненормальная. Вот почему я почти не выходила из дома последние три года, несмотря на все усилия отца вернуть меня к жизни. В конце концов, он сдался и даже нанял учителя на пенсии, чтобы тот обучал меня на дому, в течение последних двух лет средней школы. До этого случая у меня было много друзей, но затем мысль о том, что я когда-нибудь снова столкнусь с кем-то из них, была слишком ужасающей.

Питерборо был маленьким городком. Слухи об этом инциденте распространились как лесной пожар, и все новости были полны предположений.

Единственными людьми, которые имели скудные знания об этом инциденте, это папа, мой брат Брайан и персонал больницы, который лечил меня в последующие недели, но даже они не знали всего. И если бы у меня было хоть какое-то право голоса в этом вопросе, он оставалось бы закрытым до самой моей смерти. Я бы унесла правду с собой в могилу.

Я бы уже добилась успеха, если бы папа не спас меня дважды. После моей второй попытки самоубийства он начал рыдать. Я не могла припомнить, чтобы когда-нибудь видела своего отца плачущим всерьез. Он сказал мне, что не выживет, если потеряет и меня, особенно после того, как мама умерла от рака, когда мне было всего двенадцать.

Даже у Брайана, моего непобедимого брата, стояли слезы в глазах, когда он навещал меня в больнице после моей второй попытки. После этого я решила, что постараюсь вынести свою жизнь ради них. Я не причиню им вреда еще больше. Папа и так уже достаточно настрадался, вынужденный ежедневно наблюдать за мной, когда Брайан, незадолго до инцидента, уехал в колледж. Он был избавлен от большей части драмы.

Когда я сказала папе, что хочу начать новую жизнь, у меня не было ни малейшего понятия, как именно это сделать. Единственное, что было ясно с самого начала ‒ это то, что я должна покинуть свой родной город. Папа придумал решение, звучавшее хорошо в теории: я перееду к своему брату Брайану и его лучшему другу. Теперь это казалось вполне определенным способом сделать их жизнь невыносимой.

Мы были уже почти на месте, и до моего нового дома оставалось всего несколько минут. Чувство тошноты распространилось в моем животе. Борясь с этим, я на мгновение закрыла глаза, прогоняя его прочь.

— Ты в порядке, Эмбер?

Папин взволнованный тон заставил меня открыть глаза, но я отвела взгляд. Я не могла вынести выражение беспокойства и отчаяния на его лице.

— Я в порядке, папа, — заверила я его, избегая смотреть ему в глаза и оглядываясь через плечо на переноску для животных, где спал мой кот Тыковка, свернувшись калачиком.

Просунув палец сквозь решетку, я погладила мягкий мех на спине Тыковки, пытаясь успокоиться. Как обычно, мой кот наградил меня тихим мурлыканьем и поднял головку, чтобы я могла почесать его за ушком. Я заметила, что папа задумчиво смотрит на кота, и это чуть не разбило мне сердце. У папы не должно быть причин для ревности к коту.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: