— Водил бойцов на перевалы. Трижды водил. — Старик выпустил клуб дыма, такого ароматного, что впервые в жизни Николай Иванович пожалел, что не курит.

— На перевал горы Мудрой вы тоже ходили?

— Я ходил туда с красноармейцами. Перевал на Мудрой оборонять не собирались. Был приказ взорвать его. И я водил туда двух саперов и одного пехотинца. Козьей тропой водил.

Перевал они осмотрели, наметили места взрывов. Но взрывчатки у них не было. Взрывчатка ожидалась на другой день. Отделение тогда перевал охраняло. Я командиру отделения про козью тропу подсказал. Охранять и ее нужно было. Мало кто про нее знал. Но все равно… На другой день пошли на перевал основной дорогой саперы: сержант и рядовой с толом. Но взорвать перевал не успели. Там уже были немцы. Говорят, и на козью тропу в то утро послали солдата, который ходил со мной накануне. Он тоже тол понес. Но дошел ли он туда, ничего про него не знаю.

«Так вот почему в братской могиле захоронено восемь тел, — думал Николай Иванович. — Если Кухаркин и Ловиков попали в плен, значит, вместо них похоронены саперы. Именно поэтому родилась мысль, что отделение погибло в полном составе».

— Спасибо, Григорий Ашотович. Спасибо.

— Спасибо тебе, что пришел, поговорил, дорогой учитель.

— Мне следовало прийти поговорить, по крайней мере, на год раньше, — с грустью сказал Николай Иванович.

— Хоть каждый день приходи, дорогой учитель, — не понял старик.

От света костра вечер казался удивительно темным. Где-то вверху замычала корова. Хлопнула чья-то дверь. Фары машины высветили магазин, кто-то деловито и громко спросил с дороги:

— Как ящики, горят, дед?

Старик покосился, сплюнул, точно во рту у него была горечь, ответил хрипло:

— Нормально горят, товарищ начальник. Нормально.

Между камнями журчала вода, и ее было немного видно, как было видно и горы, и деревья, и узкую дорожку, тянувшуюся вдоль железнодорожных путей, потому что вечер все-таки подремывал не такой темный, каким казался около костра. Над белеющим вдали перевалом всплывала луна. Тучи, висящие у моря, у берега, почему-то расступались перед горами. И смотреть на луну было радостно и хорошо.

— Николай Иванович, — тихо и немного испуганно сказала девушка, вынырнувшая из кустов, словно из морской волны.

Он вздрогнул от неожиданности. Остановился.

— Вы что здесь делаете, Аджиева? — спросил он строго, потому что узнал ученицу из своего десятого «А», где он был классным руководителем, Мару Аджиеву.

— Ищу козу, — виновато призналась Мара. Она была в резиновых сапогах с мужской ноги, в стеганке нараспашку, рукава подвернуты.

— Большая коза? — спросил Николай Иванович с такой явной въедливостью в голосе, словно размер козы имел какое-то принципиальное значение.

— Нормальная, — ответила Мара.

— Нормальные козы не убегают из дому, — возразил он.

— Она из стада убегает.

— Тогда ее должен искать пастух.

— Пастух устал. Он старый.

— Надо пригласить молодого, — не очень уверенно предложил Николай Иванович. Вначале он хотел сказать: «Молоко можно покупать в магазине». Но вовремя вспомнил, что в магазин оно поступает не из речки.

— Молодого днем с огнем не найдешь, — засмеялась Мара. И добавила: — Могу с вами поспорить.

— А что?! — оживился Николай Иванович. — Интересная тема для классного собрания. Спасибо за мысль, Аджиева.

Девушка смутилась. Ему показалось, что она даже покраснела. Во всяком случае, она нагнула голову и побежала по мокрой, обласканной луной дорожке вниз, к переезду, за которым на склоне горы тоже росли кусты, такие же густые, как и здесь.

Минуты через три-четыре он услышал, как Мара позвала:

— Сонька! Сонька!

— Сказалась твоя Сонька! Давно шкуру снять с нее надо, — добродушно и хрипло сказала какая-то женщина. — Каженный день пропадает.

Николай Иванович пошел дальше…

Козу Соньку — счастье, что мастью выдалась она белой, — Мара увидела на взгорке у разваленного молнией дуба. Молния ткнулась в него нынешней весною, богатой на грозы, и сирень, и воздух — чистый-пречистый, как родниковая вода. Ребятня, вся что ни есть, бегала смотреть на дуб. Приходили и взрослые, удивлялись. Старожилы вспоминали: в 1947 году молния ударила в ларек сельпо с такой силой, что мукою, которая была тогда в большой цене и надобности, обелилась чуть ли не вся улица и даже крыши соседних домов.

Дуб с расколотым пополам стволом источал кислый устойчивый запах. Смотреть на него было жалко. Точно так же, как жалко было смотреть на Николая Ивановича, преподававшего у них историю. Девчонки, да и мальчишки тоже, называли его между собой — Неприкаянный. Но прозвище это придумали девчонки. А если быть совсем точным, то впервые его произнесла Мара.

Утешая подругу, которой Николай Иванович все-таки занизил оценку, Мара искренне попросила:

— Не обижайся на него. Он такой неприкаянный.

— Ну и что? — возразила подруга. — Мог и четверку натянуть.

— Он тебе добра желает.

— Добра? Пусть его на свою сберкнижку положит. Удобно и выгодно… — пожелала практичная подруга.

Тогда впервые стало больно Маре за Николая Ивановича. Так было больно ей только за своего дедушку, Григория Ашотовича, когда она, Мара, бросила девятый класс и целый год не ходила в школу, и вообще бездельничала, если не считать тех двух месяцев, когда она торговала пирожками с лотка на пляже.

Дед ничего не говорил. Дед молчал. Месяц молчал, два молчал, десять месяцев молчал. Наконец Мара не выдержала:

— Прости, дедушка, я пойду в вечернюю школу.

Поднял дед подбородок, высоко, гордо. Сказал:

— Что я, хуже других? У всех внучки ходят в дневную школу, а моя пойдет в вечернюю?

Сдалась Мара. Бесполезно было объяснять старику почетность учебы в вечерней школе. Да и какая была почетность, если нигде не работала Мара, а крутилась целыми днями у зеркала, любопытствуя, какая же из причесок более ей к лицу.

Первого сентября, смущенная и виноватая, вернулась она в школу. Да год утерянный не вернешь. Опередили ее одноклассники. Восемнадцать исполнилось Маре — самая старшая по возрасту она в школе.

Самая старшая… Николай Иванович ответственной ее за школьный музей назначил. Шефствует их класс над музеем. Дежурят они там. Убирают. Пыль, грязь — откуда только они и берутся?

Николая Ивановича ребята уважают. В поход с ним хоть вся школа пойдет. Да нельзя всей школе. Отбирают лучших из лучших. Николай Иванович встречи с ветеранами Великой Отечественной организует. Интересные встречи. Недавно даже генерал выступал. В отставке. Громко говорил. Про войну, про мужество…

Учился у них парень несколько лет назад, Василий Зотов. Трудный. Управы на него никакой не было. Потом вдруг увлек его Николай Иванович своим музеем, походами. Василий даже пулемет «максим» в горах нашел. Ржавый, мятый. На горбу притащил. Теперь пулемет в музее красуется. И табличка есть, что нашел его там-то и там-то ученик 9-го «А» класса Василий Зотов. Когда Василий в армии служил, командиры прислали в школу благодарственное письмо. Хвалили парня. А теперь Василий демобилизовался. Работает. Нормально.

Мара дергала Соньку за левый рог. Коза поднимала морду. Косила на девушку хитрым глазом. И тихо мекала…