— …что-то на фотографии у вас этого синяка нет.

Что?

Я закусила щеку и уставилась на свои колени, сдерживая нервное хихиканье. Водительское сиденье скрипнуло, когда мама развернулась на нем, подняв руку к щеке.

— Нет. Действительно, нет. Я ношу его только по особым случаям. — Сделав это эффектное заявление, она наклонилась ближе к окну и взглянула на мужчину из-под длинных ресниц. — Если хотите знать, я проиграла битву с носом нашего пса. — Мама одарила его незнакомой мне ослепительной улыбкой, и мне вдруг захотелось уползти на заднее сиденье. Она что, флиртует с этим типом?

Если так, то это сработало, потому что кислое выражение лица пограничника потеплело от ответной улыбки.

— Большой пес?

Мама кивнула:

— Родезийский риджбек, сорок три килограмма малыш весит.

Я даже не знала, как выглядят родезийские риджбеки, но это было не важно. Мамино обаяние творило чудеса.

Мужчина вернул ей паспорта.

— Что ж, когда вернетесь, запишите этого пса на курс дрессировки. Приятного пути. — Произнеся эти волшебные слова, он махнул, чтобы мы проезжали, и всё — мы оказались в Канаде.

Видимо, пребывание на чужой земле подействовало на маму успокаивающе, потому что она заснула через двадцать минут после того, как мы пересекли границу и поменялись ролями — я различала ее тихое похрапывание за непрекращающимся гулом колес. Она подложила руку под щеку. Сон разгладил морщинки тревоги вокруг ее глаз и рта, отчего она казалась моложе и более расслабленной, чем обычно. Я всегда объясняла себе ее напряженность, ее излишнюю опеку потерей папы. Теперь, оглядываясь назад, я поняла, что мама, скорее всего, практически ежесекундно была на нервах. В ожидании дня, когда нам придется побросать свои пожитки в машину и сделать то, что мы делали сейчас: спастись бегством.

Вот только — почему? Почему она пошла на такой риск, подвергла свою жизнь такой опасности? Несмотря на сомнения, которые вызвал во мне мужчина в мотеле, я не могла не поверить, что мама сказала мне правду. О том, как она осознала, что они создали нечто, превзошедшее их ожидания, и что я заслуживала шанс на настоящую жизнь. Люди не подвергают себя подобному риску беспричинно.

Внутри зашевелилось беспокойство. По крайней мере, я надеялась, что не подвергают.

До аэропорта в Онтарио мы добрались без приключений. Ориентируясь по знакам, я подъехала к долгосрочной стоянке, купила талон и загнала внедорожник на свободное место в центре большого скопления машин. Так сказать, спрятала у всех на виду.

— Готова, Стефани Прескотт? — Мама перепроверила документы во внутреннем кармане сумочки, после чего повернулась, чтобы напоследок окинуть меня оценивающим взглядом. Секунды шли, за первым взглядом последовал второй, а за ним и третий, пока мою кожу не защекотал холодок.

— Что?

Без предупреждения она обхватила мои щеки руками, и неожиданная нежность этого прикосновения смутила меня.

— Макс Ландерс. Если что-нибудь случится, найди его в Германии.

Я кивнула, но, несмотря на тепло ее рук, почувствовала, как по моей коже расходится холод, как будто кто-то ведет по ней кусочками льда. Я закрыла глаза и постаралась прогнать тревогу.

— Хорошо.

Быстро обняв меня, она отклонилась на спинку сиденья.

— Спасибо, Мила.

Из-за ее искренней благодарности я ощутила укол вины. Я-то согласилась, только чтобы ее успокоить.

Мы подхватили сумки, закрыли машину и, ориентируясь по знакам, вышли к лестнице, по которой спустились вниз, на первый этаж.

Снаружи здание аэропорта напоминало гигантские американские горки: изящный изгиб крыши, решетка белых металлических полос на бесконечной череде окон.

Американские горки или огромная элегантная тюрьма.

Мы пересекли улицу в компании шестерых других путешественников: супружеской пары средних лет с двумя молодыми дочерьми и двоих бизнесменов в костюмах и с галстуками, кативших за собой кожаные портфели. Я оглядела тротуар перед нами и заметила еще троих пассажиров: двух женщин в возрасте и мужчину в ветровке, который стоял отдельно, прислонившись к стене, курил сигарету и разглядывал нашу группу.

От его изучающего взгляда мне захотелось ускорить темп, но я заставила свои ноги продолжать идти неспешным шагом. Однако на задворках сознания маячил вопрос, не мог ли этот тип быть связан с теми людьми из мотеля или с военными. И был ли у него Тэйзер или, хуже того, пистолет.

В голове раздалось электрическое шипение. Мои руки сжались в кулаки, когда перед глазами появилась светящаяся надпись. Ей вторил мой ровный механический голос.

Оружия не обнаружено.

Пока мы шли к стеклянным дверям, за которыми находился терминал № 3, я обратила внимание, что мой взгляд постоянно скользит по остальным путешественникам. Я гадала, как мы вообще сможем вовремя понять, что за нами кто-то следит.

Наш чемодан стукнулся о край раздвижной стеклянной двери, ведущей в здание аэропорта. Открытое пространство внутри поглотило нас; стоя под этим головокружительным, изогнутым потолком, я почувствовала себя у всех на виду. И эта суровая простота — белые полы, блеск металла — хотя и была эстетически приятна, снова напомнила мне о той девушке в пустой комнате.

От этого воспоминания я вздрогнула, осознав, что так и не успела поговорить о нем с мамой. Но сейчас было явно не время. Вместо этого я сосредоточилась на мыслях о Хантере. Его хрипловатый смех, запах чистой кожи и сандала. Его безоговорочная поддержка в тот день, когда меня выбросило из пикапа Кейли. Волнение, охватившее меня от его прикосновения. И снова волнение, когда его ресницы медленно опустились перед нашим почти-поцелуем.

Как только мы сядем в самолет, Хантер навсегда останется позади.

Я последовала за мамой наверх, к веревочным ограждениям, отмечавшим проход к билетной стойке компании Finnair. Перед нами в очереди стояли всего трое — две женщины и маленький мальчик, — так что мы молча стали ждать. Они все вместе подошли к освободившемуся работнику, и мы оказались в начале очереди, молясь, чтобы наши паспорта выдержали еще одну проверку.

— Следующий, пожалуйста.

Нас поприветствовала изможденного вида женщина среднего возраста с мелкими каштановыми кудряшками. Мама спросила, есть ли билеты на один из ближайших рейсов в Германию — у нас не было безопасной возможности забронировать их заранее, не рискуя привлечь внимание военных, — и пальцы женщины застучали по клавиатуре.

— Вам повезло. Остались свободные места на следующий рейс, вылет через три часа. Но при покупке сейчас билеты выйдут по 3 339 долларов каждый.

— Мы их возьмем.

— Ваши паспорта и кредитную карточку, пожалуйста.

Мама полезла в сумку и вытащила фальшивые паспорта и кредитную карту на поддельное имя. Она протянула их твердой рукой, хотя я была уверена, что она так же напряжена, как и я. Если кредитку и паспорта не примут, с нашим планом бегства можно будет распрощаться.

Дама за стойкой просто перепечатала наши имена, лишь мельком взглянув на фотографии. Я почувствовала, как мама расслабилась. Пронесло. Потом женщина провела карточкой по считывающему устройству.

Раздался резкий сигнал, который прошил меня насквозь, замораживая изнутри. Женщина нахмурилась и посмотрела на экран. Когда она подняла голову, на ее лице застыла маска вежливости.

— Прошу прощения, но ваша кредитная карта отклонена. Вы не могли бы предложить другую форму оплаты?

Мамины пальцы рефлекторно сжались на сумочке. Я чувствовала, как внутри нее растет паника. А, может быть, я просто проецировала на нее собственный страх.

Мамин смех прозвучал неестественно высоко и фальшиво.

— Должно быть, это какая-то ошибка? Вы не могли бы попробовать еще раз?

Усталый вздох женщины выдал раздражение, но ей удалось удержать свою фальшивую улыбку, когда она снова провела картой по считывателю.

Я обхватила жесткую мамину руку своей, пытаясь придать ей уверенности, которой не было у меня самой. Карточка должна была сработать. Должна была. Если б только был какой-то способ заставить устройство ее принять…