Прислуга вышла, и мы с Диджеем остались одни.

Из комнаты открывался прекрасный вид на сад, над которым повисла полная луна. Я аж залюбовался.

– Красиво здесь, не правда ли, Диджей?

Я повернулся к своему спутнику и с удивлением обнаружил, что с брауни слетела вся его игривость, выражение лица было непривычно серьезным.

– Что-то случилось? – встревожился я.

– Пока нет, – ответил Диджей. – И я вовсе не уверен, что случится… Но этот дом мне не нравится.

– А что тут может нравиться? – понимающе отозвался я. – Нелепое строение, заполненное кичем и снобами с хвостатой родословной…

– Я не об этом. Какое мне дело до их мебели и высокомерия! Здесь другое… И оно меня беспокоит.

Я пристально посмотрел на Диджея.

– Я не ослышался? ТЕБЯ что-то беспокоит?! Может, просто нервирует тот факт, что ты уже сутки не смотрел мультиков?

Но Диджей проигнорировал мое заявление.

– Знаешь, такой дом очень хорош для брауни… Но здесь нет брауни.

– Ну и что? – не понял я.

– Это плохой знак. Зловещий.

– Хм… А толковей ты объяснить не можешь?

– Я не знаю, как… Их эмоции… Они какие-то другие. Ну, вот скажи, разве не бывает так, что перед тобой вроде нормальная еда, но что-то в ней кажется чужим и неуместным?

– Э-э-э… Ну, экзотика всякая, пожалуй. Национальная еда разная. У каких-нибудь очень странных наций…

– Вот и здесь так. Не хочется мне их эмоций, понимаешь? Они мне непривычны и непонятны. Чужие они. Только у прислуги все нормально. И у управляющего.

Я даже подпрыгнул.

– Что-о-о?! Да он самый шизанутый здесь! Три розы со щитом и оленем, видите ли…

– Нет, – возразил Диджей. – Как раз наоборот. И вообще, не спорь со мной. Кто из нас эксперт по эмоциям, ты или я?

– Ты, ты эксперт.

– То-то же. Ох, чувствую я, опять ты вляпаешься в историю. А мне снова тебя вытаскивать…

– Тогда чего же ты волнуешься? Разве это еще не стало привычным образом жизни?

Хоть я и делал вид, что слова Диджея меня не особо трогают, на душе было неспокойно. Мой друг брауни никогда просто так не нервничает.

Ровно без пяти минут восемь за мной зашел Влад Максимилиан собственной персоной. Гувернер был заметно возбужден, глаза его горели.

– Все уже в сборе, – провозгласил он. – Ее Сиятельству не терпится с вами познакомиться. Ведь дворяне – не частые гости в этих краях.

Я понимающе кивнул – да, мол, края сеи голубыми кровями не балуют. Вслед за Владом мы с Диджеем проследовали к месту сбора. За праздничным столом сидели царь, царевич, король, королевич… То есть уже знакомые мне мальчик Реджинальд Бартоломео и полупрекрасная Гертруда. Альфонсоподобный управляющий тоже находился здесь. А во главе стола возвышалась сама графиня Фам Пиреску, которую я имел счастье лицезреть впервые. И надо сказать, Ее Сиятельство произвела на меня сильнейшее впечатление. Этой женщине пошли бы к лицу эпитеты: матрона, Великая Мать; такие дамы обычно стоят во главе родовых кланов, племен и государств. Примерно так я представлял себе Екатерину Великую. Без всякой связи с ее реальными габаритами, создавалось впечатление, что любое помещение будет ей мало, и даже самый роскошный трон под ее величественными формами почувствует себя жалкой табуреткой на кривых ножках.

Графиня с нескрываемым интересом смотрела на меня. Правда, лестно мне от этого не было. Что-то подсказывало – подобные женщины рассматривают таким образом всех мужчин на свете. Я, наверное, съежился под ее взглядом. Мне начало казаться, что меня поместили под микроскоп. Это чувство я не люблю, поэтому решил ему не поддаваться. Я заставил себя приосаниться и возродить Непокорное Пламя Независимости в своих глазах. Я – барон, понимаешь, Сомверстоунский, Фредерик, между прочим, Лукреций, а не микроб какой! Я – потомок пусть вымышленного, но древнего и славного рода, о котором в Уэльсе слагались (бы) легенды! Не пристало мне ежиться перед какой-то там бабой! Аутотренинг подействовал – дыхание стало ровнее, мысли прекратили игру в броуновское движение, а речевой аппарат родил следующее:

– Мадам! Сияние вашего великолепия ставит под сомнение даже возможности небесного карлика класса G, что именуем мы солнцем. Позвольте припасть к вашей руке!

И хотя фраза "сияние великолепия" у меня самого восторга не вызвала (да и вообще, комплимент казался ужасным), Диджей прошептал что-то вроде "вах" и показал большой палец, а сиятельная матрона милостиво протянула мне свою гигантскую руку и с иронией в голосе произнесла:

– А вы льстец, барон. Не стоит оправдываться. Я люблю льстецов.

Искусство недоговаривания так или иначе присуще всем представителям рода человеческого, но никто не обойдет в этом умении великолепных аристократок не первой молодости. Матронину фразу следует понимать следующим образом: она любит мужчин вообще, а льстецов – в частности.

Соблюдя приличия, я уселся на приготовленное мне место между недокрасавицей и именинником, и приготовился вкушать – стол ломился от яств. Прислуживал великосветскому собранию уже знакомый мне субъект неправильного пола. С места поднялся Влад с бокалом в руке.

– Дамы и господа! – торжественно обратился он к собравшимся. – Сегодня мы отмечаем десятилетие нашего дорогого Реджинальда. Давайте пожелаем ему не только здоровья и долгих лет жизни, но и обретения своего предназначения в великой миссии возрождения славы его древнего рода!

От меня не укрылось, что при этих словах графиня слегка поморщилась, словно фраза о славе рода Фам Пиреску вызвала у нее не слишком приятные воспоминания. Сам виновник торжества и не подумал пустить на свое лицо улыбку, даже самую жалкую и дешевую из всех возможных (улыбка никакая: фигня, а не улыбка – даже номера не заслуживает). Интересно, у него мышцы лица не болят – постоянно хранить это серьезное выражение нетронутым? Я бы сказал, что у мальчика Реджинальда не самое счастливое детство. А с чего ему, собственно, радоваться – что за удовольствие справлять день рождения в кругу этих светских снобов, а не среди своих сверстников! Похоже, аристократическое происхождение выходит ему боком. Бедный ребенок. Но поднять за него бокал определенно надо.

– Гертруда, не выпьете ли вина? – решил я быть учтивым, не сразу сообразив, что сказанная мной фраза бросает вызов классике в лице моего земляка на сегодняшний вечер – Уильяма нашего Шекспира. Красавица-ниже-шеи отнеслась к моему предложению благосклонно. По-видимому, она не заподозрила, что в бокале может оказаться яд. Или просто не знакома с творчеством Барда. Тогда как же сонеты?

Стоп, о чем я думаю?! Пора прекращать забивать себе голову всей этой ерундой, да еще когда к моей персоне начинают проявлять повышенный интерес. Гувернер-баронет как раз принялся рассказывать о том событии, благодаря которому я очутился в этом доме.

– …и вот, завидев нас с виконтом, эти трусливые плебеи понеслись прочь, как зайцы.

Не уверен, что фразу "трусливые плебеи" можно считать примером политкорректности, но вступаться за мерзавцев, ставших орудием "воли судеб", я не собирался.

– Барон, может, расскажете немного о себе? Бертольд говорил, что вы родом из Уэльса, – обратилась ко мне Большая Мать.

Вот, я так и знал, что расспросов не избежать! Придется выкручиваться. Я попробовал воскресить в памяти что-нибудь, что мне известно об Уэльсе, но не смог вспомнить ничего… Кроме того, что он существует. Потом в голову начали лезть обрывки песен Джетро Талл и почему-то Монти Пайтон – не иначе, в подсознании заработали бесконтрольные ассоциации, – и я решил переключиться на гораздо более известную мне Англию. Но и тут меня ждало разочарование: находящаяся в головном хранилище информация имеет противное свойство прятаться в самых труднодоступных извилинах мозга как раз тогда, когда в ней появляется острая необходимость. И выудить ее оттуда можно только ценой совместных усилий миллиона-другого нейронов, но на это нужно время – а его нет. Единственное, что пришло в голову, это слова одного знакомого, недавно вернувшегося из Лондона. А сказал он примерно следующее: конечно, на берегах Темзы можно встретить истинных англичан (естественно, в нашем понимании этого определения) несколько чаще, чем у нас, но все-таки в недостаточной пропорции, чтобы называть эту страну Англией. Не могу сказать, что я идеально понял эту мысль – подозреваю, то была еще какая-нибудь неполиткорректность, – но его фраза подкинула мне идею.