Офицеры собрались у шпиля, обсуждая серьезность положения и возможные перспективы, в то время как некоторые матросы, старые служаки, пользовавшиеся особым расположением начальства, осмеливались лишь приблизиться к священным пределам шканцев, чтобы подслушать высказывания старших. И офицеры и рядовые матросы то и дело бросали тревожные взгляды на капитана и лоцмана, которые, стоя поодаль, продолжали свою таинственную беседу. Но, когда один из юных гардемаринов, движимый неудержимым любопытством и легкомыслием, свойственным его возрасту, подошел к ним поближе, капитан сурово отчитал его, и сконфуженный юноша был вынужден скрыть свое смущение в кругу товарищей. Этот выговор старшие офицеры поняли как намек, что совещанию, которое они наблюдали, никоим образом нельзя мешать. И, хотя они вполголоса продолжали выражать свое нетерпение, тем не менее никто уже не решался прерывать беседу, которая, по общему мнению, на этот раз неразумно затянулась.

- Не время сейчас вести разговоры о пеленгах или дистанциях, - заметил офицер, следующий по старшинству за Гриффитом. - Следовало бы свистать всех наверх и пытаться верповать фрегат, покуда шлюпки еще могут держаться на воде.

- Тяжело, да и, пожалуй, бесполезно верповать корабль против встречной волны на целые мили, - возразил первый лейтенант. - Но вот береговой ветер еще не совсем стих, и если поставить верхние паруса, то с помощью отлива нам бы удалось уйти от берега…

- Окликните марсовых, Гриффит, - посоветовал второй лейтенант, - спросите их, есть ли наверху ветер. Может быть, ваши слова заставят старика и этого неповоротливого лоцмана сдвинуться с места.

Гриффит, рассмеявшись, согласился выполнить просьбу и, когда в ответ на обращение услышал привычное «Есть, сэр!» - громко спросил:

- Каково направление ветра поверху?

- Слабые порывы ветра с берега, сэр! - ответил старший из марсовых. - Однако марсели висят на гитовах без движения.

Капитан Мансон и его собеседник, прекратив разговор, внимательно выслушали вопрос Гриффита и ответ матроса, но затем с прежним пылом как ни в чем не бывало возобновили беседу.

- Да хоть бы движение и было, все равно наш намек не произвел бы никакого впечатления на начальство, - сказал командир морской пехоты. Незнание им морского дела увеличивало в его глазах опасность, но, оставаясь поневоле праздным, он острил чаще кого-либо другого на судне. - Уши этого лоцмана не чувствительны к тонким намекам, мистер Гриффит, - не подергать ли вам его за нос?

- Мы еще в катере немного повздорили, - ответил первый лейтенант, - и я убедился, что он из тех людей, которые легко проглатывают подобные шутки. Хотя он на вид такой тихий и скромный, однако я сомневаюсь, чтобы он уделял много внимания книге Иова!

- А зачем это ему? - воскликнул корабельный священник, который трусил не меньше, чем командир морской пехоты, и поэтому пребывал в большом унынии. - Надеюсь, он не тратил времени попусту, когда существует столько карт побережья и наставлений для плавания в этих морях, которые он обязан был изучить.

Эти слова, встреченные громким смехом, казалось, произвели давно желанное действие: таинственный разговор между капитаном и лоцманом закончился. Капитан подошел к поджидавшим его офицерам и со свойственными ему сдержанностью и степенностью сказал:

- Мистер Гриффит, велите приступить к подъему якоря и поставить паруса! Пора выходить в море!

Едва успел молодой лейтенант радостно ответить: «Есть, сэр!» - как послышались крики гардемаринов, призывавших боцмана и его помощников к выполнению их обязанностей.

Среди людей, столпившихся у грот-мачты, на реях и на трапах, произошло движение, хотя привычка к дисциплине заставила их еще миг оставаться в неподвижности. Тишина была нарушена свистом боцманской дудки, за которым раздался крик: «Все наверх! С якоря сниматься!» Первый звук вырос в ночном воздухе от низких густых нот до пронзительной резкости и постепенно замер в волнах; а второй прогрохотал в каждом отсеке фрегата, как глухой раскат отдаленного грома.

Перемена, вызванная этими привычными сигналами, казалась поистине волшебной. Матросы появлялись из-за пушек, выскакивали из люков, с неустрашимой беспечностью бросались вниз по вантам и с такой поспешностью сбегались со всех сторон, что через мгновение палуба фрегата запестрила людьми. Глубокая тишина, которую до сих пор нарушали только тихие переговоры офицеров, теперь уступила место шумным приготовлениям и всеобщей суете, среди которой все же отчетливо были слышны суровые приказания лейтенантов со вторившими им резкими выкриками гардемаринов да хриплая команда боцмана и его помощников.

Только капитан и лоцман не принимали участия в общих напряженных усилиях. Зато на сей раз опасность заставила шевелиться тех офицеров, которые по роду своей службы не были обязаны принимать участие в подобных работах, за что их обычно называли «лодырями». И, хотя более опытные их товарищи не раз повторяли им, что они скорее мешают, чем помогают, их усердие от этого не уменьшалось. Однако мало-помалу суматоха улеглась, и через несколько минут на судне снова воцарилась полная тишина.

- Все готово, сэр! - доложил Гриффит, держа в одной руке небольшой рупор, а другой - ухватившись за ванты, чтобы удержаться на пушке, куда он влез, наблюдая за происходящим.

- Пошел шпиль, сэр, - раздался спокойный ответ.

- Пошел шпиль! - громко повторил Гриффит.

- Пошел шпиль! - тотчас отозвался десяток нетерпеливых голосов, и снова громкие звуки дудки, разрезая окружающий мрак, огласили воздух.

Шпиль тотчас был приведен в движение, и послышалась мерная поступь ходивших вокруг него матросов. Несколько минут слышны были лишь эти звуки да голос офицера, время от времени подбадривавшего матросов, а затем объявили, что «канат подобран», или, другими словами, что фрегат находится почти над самым якорем.

- Взять шпиль на пал! - крикнул Гриффит, когда вслед за пронзительным свистом дудки снова наступила тишина. - Что теперь прикажете делать, сэр? - продолжал лейтенант. - Отделять ли якорь от грунта? В воздухе нет ни малейшего ветерка, а отлив так слаб, что, боюсь, не выкинет ли нас море на берег…

Это предположение показалось столь правдоподобным, что взоры всех присутствующих обратились к морю, тщетно пытаясь проникнуть сквозь тьму и прочесть в волнах судьбу, казалось, обреченного корабля.

- Я передаю все на усмотрение лоцмана, - сказал капитан. Стоя рядом с Гриффитом, старик уже несколько минут с тревогой всматривался в небо и море. - Что вы скажете, мистер Грэй?

Человек, впервые названный по имени, стоял, опираясь на фальшборт и устремив взгляд в том же направлении, что и остальные. Услышав вопрос, он обернулся к капитану, и свет палубных фонарей упал на его спокойное лицо. Невозмутимость лоцмана, учитывая его положение и лежавшую на нем ответственность, казалась почти сверхъестественной.

- Сильный накат очень опасен для нас, - ответил он с таким же хладнокровием, какое проявлял и раньше. - Однако значительно более серьезную угрозу представит надвигающийся с востока шторм, если он застанет нас на этой незащищенной стоянке. Любой канат из самой лучшей пеньки быстро перетрется об эти скалы и не удержит корабль и часа при таком яростном норд-осте. Если это в человеческих силах, мы должны немедленно выйти в море.

- Все это, сэр, прекрасно знает каждый юнга, - заметил Гриффит. - Ага! Вот идет шхуна!

И действительно, теперь уже отчетливо слышался плеск весел, и во мгле, медленно подвигаясь вперед, показался маленький «Ариэль». Когда он проходил под кормой фрегата, раздался бодрый голос Барнстейбла.

- В такую ночь, капитан Мансон, нужны очки, чтобы что-нибудь разглядеть! - крикнул он. - Но мне казалось, что я слышал дудку вашего боцмана, сэр! Надеюсь; вы не собираетесь стоять здесь до утра?

- Мне эта стоянка нравится не больше, чем вам, мистер Барнстейбл, - спокойно ответил старый моряк, но чувствовалось, что его все больше охватывает тревога. - Мы уже подобрали канат, но боимся оторвать якорь от грунта - нас может выкинуть на берег. Каков, по-вашему, ветер?