- Ведь ты, кажется, хотел что-то прочесть нам, - нетерпеливо прервал друга Андрей, которому начинала надоедать эта бесконечная лекция о древнем Египте.
Виктор Петрович помолчал и медленно развернул лист белой бумаги, покрытой строчками мелкого, бисерного почерка.
- Вот здесь, - сказал он, - записан перевод папируса, хранящего историю саркофага в форме сфинкса. Я нашел этот папирус в золотом футляре, лежавшем на груди мумии.
Виктор Петрович опять помолчал, обвел присутствующих взглядом и убедился, что теперь все явно заинтересованы его рассказом.
Виктор Петрович встал и поднес бумагу к свету.
- "Велик и всесилен бог Атон - единый, который создал себя сам, - торжественным голосом читал он. - Велик и всесилен Эхнатон - повелитель Верхнего и Нижнего Египта. Много мудрых законов издал фараон, да прославится имя его. И было то благом для немху. Воздали люди хвалу, обнимали друг друга, благодарили бога Атона и фараона. Но были законы фараона в тягость жрецам Амона-Ра: Карнакского храма и Луксорского храма - главных святилищ древней столицы Египта - Уасет.
И вот случился ветер и буря, и воды Нила пошли вспять. Началось наводнение безо времени, и погибли многие посевы. И сказали жрецы народу, что это все оттого, что неугодны небу дела фараона и что еще будет горше. Предсказали они ветер раньше, чем он выйдет, и бурю раньше, чем она случится. Сердце каждого из них было трусливей и рука. слабее, чем у другого. Накликали они ветер и обрушили бурю на самих себя.
Разгневался повелитель, и поверг он старых богов и обратил народ к стопам единого бога Атона - сокровенного покровителя Египта.
Но не были привержены сыновья фараона к делам его. И хотя сделал он одного главным судьей империи, а второго своим соправителем, - видел он, что хитры они и склоняются сердцем к жрецам Амона-Ра.
Одна отрада была у фараона: смелый и преданный друг был у него - молодой архитектор Мересу. Сделал его повелитель своим советником, хотя происходил Мересу из рода простых немху. Прошло время, и совершилось нежданное: человек из рода презренных земледельцев стал тем, кто носит опахало слева от фараона *. Поднесли Мересу знаки хранителя сокровищницы империи - пурпурную мантию и радостную весть от бога Атона о его согласии с мудрым решением фараона.
Потом призвал фараон Мересу пред лицо свое. И тот распростерся на животе и коснулся почвы у ног повелителя.
"Не исчезнет камень в веках, даже если исчезнет память о делах великого, - так сказал фараон. - Задумали мы соорудить для себя каменный Дом вечности, где будем пребывать, когда взойдем в свой горизонт. И назначаем мы тебя управителем всех строитель
* Тот, кто носит опахало слева от фараона - титул высших сановников в древнем Египте.
ных работ, чтобы была в верных руках важная работа империи".
Поцеловав подножие трона и медленно поднявшись, Мересу обратил свое лицо к владыке и воскликнул: "Привет тебе, о Эхнатон, великий владыка всей земли до границ ее! Да прославят тебя в столице и пред лицом всех народов! Да приведут тебе ладьи, нагруженные всем прекраснейшим, что есть в Египте, подобно тому, как делают богу! А я иду по повелению твоему".
И отправился Мересу в путь, на котором лежал древний город Уасет. Там встретил его верховный жрец бога Амона-Ра и призвал войти в храм, чтобы приветствовать гостя и просить у него милости.
Вошел Мересу в храм богини Мут и снова увидел там Сушоу. Была эта девушка такой красоты, какой не было второй в Египте. Хранила она вечные светильники в храме и с младенчества своего была посвящена богам. Много раз уже сворачивал Мересу с прямой дороги, чтобы войти в этот храм и посмотреть на Сушоу. Знал Мересу, что нарушает он волю повелителя своего, ибо храм принадлежал врагам фараона, ненавистным жрецам Амона-Ра. Знал это Мересу, но не мог поступать иначе. И долго стоял он в храме, следил за тем, как Сушоу оправляет светильники, и не мог оторвать от нее взгляда…"
Виктор Петрович замолчал, но так и остался стоять с листком бумаги в вытянутой руке и думал о чем-то своем.
Тучи рассеялись, и в комнате стало светлее. Нина смотрела в окно, где за кружевным сплетением листьев повисла радуга, похожая на расписное праздничное коромысло. Андрей методично помешивал ложечкой в пустом стакане, а Наталья Павловна теребила в руках салфетку, смотрела куда-то мимо Виктора Петровича и, казалось, тоже думала о чем-то далеком-далеком.
Первым вернулся из древнего Египта Виктор Петрович. Он бережно сложил и спрятал в карман лист бумаги, который стал теперь таким значительным.
- А дальше? Что было дальше? - спросила Нина.
- Но настало утро, - улыбнулся Андрей, - и Шехерезада прекратила дозволенные речи.
Виктор Петрович, казалось, не обратил внимания на эту шутку. Продолжая сохранять серьезность и торжественность, он в том же тоне сказал, обращаясь к Нине:
- А дальше? Дальше - не прогневайтесь, Нина, - не расшифровал еще. Да-с!
- Разве это так трудно? - спросила Нина. - Я думала, что если человек знает значение иероглифов, то он может легко разобрать любые египетские письмена.
- Ну, это не совсем так. Особенно когда речь идет о папирусе столь древнего происхождения. Ведь иероглиф - это отдельный рисунок. Изображение совы - это звук "м", волна "н"; две руки со щитом и булавой читаются как "аха"; рисунок ящерицы - это "аша", а крокодил - "месех". Не всякому доступно было красиво изображать такие знаки. Да и времени на это уходило много. И вот в рукописях стали все более упрощать иероглифы, применяя так называемое беглое письмо. Иногда упрощение доходило до того, что расшифровать теперь рукопись почти невозможно.
На этот раз, сознаюсь, мне и попался такой твердый орешек. Второй месяц бьюсь.
Виктор Петрович склонился над чашкой с чаем, налитым Натальей Павловной.
- Ваша наука, - сказала она, - интересна и мне понятна… Но чем занимается Андрей Васильевич, - она пожала плечами, для меня совершенная загадка.
Андрей недовольно поморщился:
- К сожалению, это далеко не так интересно, как романтические легенды древнего Египта. Да и не умею я рассказывать о себе.
- Ложная скромность запечатала уста нашего молодого ученого, - усмехнулся Виктор Петрович. - Что ж, Андрей, я думаю, ты не обидишься, если я кратко расскажу о твоих делах.
Андрей молча кивнул головой.
- Наш общий друг, - продолжал Виктор Петрович уже тоном лектора, в сотый раз повторяющего свою лекцию, - занимается проблемой, которая в настоящее время привлекает всеобщее внимание. Опыты по оживлению организмов - это совершенно новая область в медицине, физиологии и биологии. Если от древнего Египта на многих веет затхлым запахом пыльных архивов и смертельной скукой, то когда речь заходит о жизни и смерти, тут уж самый толстокожий человек не остается равнодушным. Ваш покорный слуга - яркий пример тому. Даже я знаю кое-что из истории этого вопроса…
Виктор Петрович начал издалека и, видимо, собирался говорить долго, надеясь на выносливость собеседников. Мы же, не желая испытывать терпение читателя, вновь прервем нашего археолога и перескажем его речь коротко своими словами.
В конце XVII столетия русский лекарь Петр Васильевич Постников, к ужасу богобоязненных христиан, проводил небывалые опыты: он, по его собственному выражению, "живых собак мертвил, а мертвых живил". Некий иностранец по имени Лангердорф заставил в конце прошлого века биться сердце, отделенное от тела, а в начале нынешнего столетия русский ученый, профессор Томского университета Кулябко, восстановил деятельность сердца, взятого из груди человека через 20 часов после смерти. Для этого оказалось достаточным искусственно вводить в артерию, питающую мышцы сердца, кровь или заменяющий ее питательный раствор. В те же годы другой наш соотечественник, профессор Михайловский, занимался проблемой прижизненного "промывания" организма, то есть полной замены зараженной крови кровью донора. Михайловский работал в Средней Азии, в Ташкенте, и, как говорят, сделал попытку оживить тело собственного сына, но сам погиб от рук религиозных фанатиков, ополчившихся на него за "кощунственную" борьбу со смертью. Но то, что не удалось Михайловскому, сделали советские ученые.