— Изменилось? Как?

— Это началось в тот день, когда я обнаружил полотенце. — Он запнулся и взглянул на меня. — Ох, боже, — пробормотал он.

— Продолжайте, — попросил я.

— Пожалуй, мне вообще не стоило этого говорить. Это из-за аспирина я так разболтался. Потерял голову. Я смущен, Карадог. Не могу продолжать.

— Но вы должны, — мне хотелось подойти к нему и потрясти. Заставить его рассказать. Но я не мог. Мешал журнал под рубашкой. — Что там было на полотенце? Что?

— Волосы! — громко ответил Папа Бритва. — Ну вот! Я сказал это! Вот что я нашел! Волосы! — Папа Бритва перевел дух и снова закрыл глаза. — Понимаешь, каждый вечер я смотрел, как он принимает душ. Я целый день ждал этого момента. Я находил какой-то предлог, чтобы пойти в раздевалку. Обычно я мыл пол. И тут был он, стоял голый, под струями воды. Ох, он был великолепен. Конечно, всякий раз, когда он смотрел на меня, я отворачивался. Думаю, он даже не подозревал, что я испытываю. А потом… потом он уходил, вытирался, одевался и уходил. Не говоря мне ни слова. Даже не прощаясь.

Я посмотрел в окно. Отец Ллойда, Кинжал, шел по улице. Тащил тяжелую сумку и насвистывал. Он подошел к своему дому и не успел вставить ключ, как Вел отперла дверь и бросилась ему на шею. Он затащила его в прихожую и захлопнула дверь. Захлопнула так сильно, что задрожали окна.

— Что это? — приподнялся в постели Папа Бритва.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Это у Ллойда — ну, моего друга из соседнего дома — его отец работает на нефтяной вышке. Так вот он вернулся.

Папа Бритва лег.

— На чем я остановился?

— Как Трой принимал душ.

— Ах да, — продолжал он. — Как-то вечером, когда Трой ушел из раздевалки, я взял полотенце, которым он вытирался — полотенца принадлежали спортзалу, и в мои обязанности входило их стирать — так вот, я взял его и заметил волосы. Белые. Я отцепил их от полотенца. Семь волосков. Они сверкали, как золотые. Я очень бережно завернул их в носовой платок.

— Вы их сохранили? — спросил я.

— Вот именно. Они принадлежали моему Трою. И раз его я не мог заполучить его, волосы были заменой. Вот так… Я взял их домой и положил в старую коробку из-под ботинок. Какое-то время у меня были только эти волоски. Но как-то вечером Трой стриг в раздевалке ногти на ногах. Я слышал, как отлетают кусочки. А потом, когда Трой ушел, я встал на четвереньки и собрал обрезки, какие смог отыскать. Довольно много. Вечером я взял их домой и положил в коробку с семью золотыми волосками.

Я уставился на Папу Бритву.

— Но… но ведь это гадость. Как вы могли их трогать?

— Да потому что я не мог притронуться к нему! — раздраженно откликнулся Папа Бритва. — Вот почему. Как ты не понимаешь? Золотце, ты должен понять. Это не было отвратительно. Для меня. Волосы и ногти были только началом. Как-то вечером я украл носовой платок Троя. Он был твердый и желтый от засохших соплей. Потом взял его носок. Он был теплый, влажный, пах его потом, но мне это очень нравилось. А потом… потом я нашел его использованные пластыри. Он сильно поранил руку и залепил пластырями кулак. И я нашел их в душевой. Они были в крови и покрыты струпьями. Но мне они нравились, Карадог. Мне они нравились. Потом как-то раз Трою стало плохо. Его сильно ударили в живот, и его вырвало на шорты. Мне велели выстирать шорты. Но я не стал. Я положил их в свою коробку. Сказал, что потерял их. Деньги на новую пару вычли из моей зарплаты. Но мне было все равно. — Папа Бритва разволновался, ему не хватало дыхания. — Шорты ужасно воняли. Но мне было все равно. Они были частью его. Частью моего Троя Фламинго.

— Успокойтесь, — сказал я. — А то у вас опять температура подскочит.

— Да… да, ты прав. Что-то мне жарковато. Ты не мог бы принести еще холодной воды, Карадог?

Осторожно, стараясь не обронить журнал, я встал и подлил Папе Бритве воды.

— Спасибо, — он сделал глоток. — Я тебе страшно надоел, знаю.

— Нет, — я уселся снова. — Совсем нет. Честно. Я рад, что вы рассказываете мне эту историю. Так что же случилось дальше? У вас была коробка, полная кусочков Троя Фламинго и вы хотели стать его другом…

— Но этого вполне достаточно! — воскликнул Папа Бритва. — Как ты не понимаешь? В конце концов я уже не хотел никем ему быть. Ни другом. Ни любовником. Ничего. В один прекрасный день я понял, что единственное, что мне нужно, это моя коробка. Я вовсе не хотел Троя. Я перестал чувствовать себя подавленным и одиноким. Коробка полностью меня удовлетворяла. Я серьезно, Карадог. Полностью.

— А при чем здесь серебряная шкатулка?

— Ах, — вздохнул Папа Бритва, — это последняя часть истории. Как-то раз я пошел в…

Его прервал стук входной двери и мамин голос: "Я дома". Мы услышали, как она поднимается по лестнице и влетает в комнату.

— Ну, как наш больной?

— Ох, дорогая моя, — сказал Папа Бритва. — У вас из-за меня столько хлопот.

Мама цокнула языком и открыла окно.

— Топор можно вешать. Пойдем, Дог. Поможешь обед приготовить. — Она окинула Папу Бритву оценивающим взглядом. — Вы можете есть?

— О, да, — сказал он. — Мне намного лучше.

Перед тем, как спуститься к маме, я заскочил в свою комнату и запихнул журнал под матрас.

— Ну как он? — спросила мама, когда я спустился.

— Нормально, — ответил я. — Почти все время спал.

— От него больше проблем, чем он заслуживает.

— Кинжал вернулся, — сообщил я.

— Правда? — произнесла она тихо. — Вел не говорила, что он приедет. — Значит, теперь ее не будет видно. Ты ведь знаешь эту парочку. То скандалят, то милуются. В любом случае, она не захочет меня видеть. Дня три, по крайней мере.

Этим вечером Папа Бритва ужинал у себя комнате. Сначала я хотел расспросить его про Троя Фламинго и про то, что было в серебряной шкатулке, но потом передумал. Лучше, когда мамы не будет дома. Так что вместо этого я снова спрятал журнал под рубашку и пошел к Ллойду.

Вел открыла дверь.

— Он дома, ты знаешь, — улыбнулась она.

— Знаю.

— Кинжал! — позвала она. — Смотри, кто пришел!

Отец Ллойда появился на лестнице, голый по пояс и в черных шортах. — Чего орешь? Я ведь не на другом конце света. — Он взглянул на меня. — Проходи, Дог.

Я поднялся по лестнице.

Кинжал упражнялся с гантелями, он взмок от пота. Его грудь поросла черными волосами, они ползли по плечам и спине.

— Чертовы бабы, — он положил мне руку на плечо. — Скажу тебе, предложи мне болтливую бабу и холодную волну в двадцать футов в Северном море, и я выберу волну.

Вел подала голос снизу.

— Ох, перестань так шутить, Кинжал. Он решит, что ты серьезно.

— А кто сказал, что я шучу? Закрой-ка рот на минуту и приготовь поесть. Сделай хоть что-то полезное.

Вел хихикнула и отправилась на кухню.

— Вот тренировался, — сказал Кинжал. — Попробуй, ударь меня.

— Куда? — спросил я.

— В живот. — Он приготовился к удару. — Давай же.

Я ударил его. Это было все равно, что стукнуть кулаком по дереву.

— Видишь. Твердый, как камень. Скажу тебе, Дог, я в прекрасной форме. Никакого жира. Потрогай руки. Давай.

Я потрогал его бицепсы.

— Ну как? — спросил Кинжал.

— Твердые, — тихо подтвердил я.

— Потрогай ногу. Давай.

Я пощупал его ногу под коленом.

— Ну как?

— Твердая, — признал я.

— Крепкий, как бревно, — сказал он. — Никто на вышке не дает мне моих лет. Думают, мне двадцать с чем-то. Когда я говорю, сколько мне, все отвечают "Не может быть", а я им: "Да, это так. Моему сыну тринадцать". Небось, думаешь, что я выгляжу старым? Из-за лысины? Но это не правда. Люди говорят, лысый ты или нет, разницы никакой. На самом деле, многие считают, что от этого я выгляжу моложе. Словно младенец. Ты думаешь…

— Будешь сосиски или ветчину? — крикнула Вел из кухни.

Кинжал закатил глаза.

— И то, и другое, женщина! Я всегда хочу и то, и другое, — затем, понизив голос, сказал мне: — Глупая толстая корова. Напрасная трата кислорода. Запомни, что я тебе говорил, Дог. Я выберу волну. Женщины хороши для двух дел. И она на кухне как раз занимается одним. — Он ухмыльнулся. — Понимаешь, о чем я?