Сон разума рождает чудовищ…

Это главное, о чем нужно помнить, всматриваясь в смутные картинки капричос ^{3} русской жизни тех страшных дней, когда кренилась, скрипела и рушилась, распадаясь на сотни осколков, великая Российская империя…

Война уже наложила свою печать на Северную Пальмиру. Эта печать — цвета хаки. Словно плесень, грязно-зеленый цвет разъедает цвет уличной толпы — офицеры, солдаты, раненные… плесень цвета хаки под серым небом цвета свинца.

Оживленное движение прохожих то тут, то там перерезают кривые линии очередей. Люди стоят за хлебом.

Это тоже печать войны.

В великолепных залах, где раньше звучала музыка мазурок и кадрилей, звучит другая музыка — музыка стонов и воплей. Здесь нынче — госпитали. Тонкие пальцы светских красавиц недавно искали кончики пальцев галантных кавалеров сквозь гирлянды роз в душистой круговерти легендарных «белых» балов… а ныне щиплют корпию, бинтуют неопрятные фронтовые раны. Нежный шифон бальных платьев сменило строгое темное сукно одежд сестер милосердия.

И это печать войны.

Хаки… белые бинты… красная кровь. Остался жив — снова хаки. Погиб геройски — слава герою! — и родные одеваются в черное. День и ночь снуют эшелоны: тыл — передовая, передовая — тыл, перемешивая и дробя цветной водоворот человеческого месива.

Подходит к концу второй год Первой мировой войны.

Уныло, серо и скучно… и тревожно.

Листок картона. На картоне надпись — «Здесь о Распутине не говорят». В Петрограде 16го года, куда ни зайдешь, всюду повстречаешь эту надпись.

Здесь о Распутине не говорят!

Но как не говорить о том, что тяжким грузом лежит на сердце?

Об этом говорят все!

Повсюду громко рассказывают о миллионных взятках, которые берет ловкий пройдоха Гришка за министерские назначения. По стране ходят карикатуры — грязный мужик в объятиях жены государя. Каждый день несет новый ужас!

Из апартаментов царицы протянут секретный кабель для переговоров с Берлином!

Распутин всесилен — он назначает и свергает министров.

Немка-царица и Распутин готовят сепаратный мир с Германией!

Царица сумасшедшая…

Царь — безвольная игрушка в руках темных сил!

Надо положить предел всемогуществу Распутина!

Куда смотрит правительство!.. что это — глупость или измена? — заклинает Дума.

Где спаситель — новый Георгий Победоносец?.. кто поразит новоявленного змия, темными сетями опутавшего страну?

От страшных слухов трещит под черепом… леденеет сердце… город заболевает чумою страха.

Что впереди? Куда идет Россия?

На город спускаются сумерки. Свинцовое небо синеет. Темно-синий занавес ночи опускается, стирая мрачные печати. Сон убаюкивает тревогу, изгоняет страх. Засыпают раненые. Расходятся озябшие на стуже очереди.

Город погружается в сон.

А в цвете густеющей синевы, потянувшись томно, просыпается другая жизнь — ночная, почти прежняя, почти мирная, ночная жизнь блистательного Санкт-Петербурга.

Взвиваются театральные занавесы. Гремят аплодисменты. В завораживающих танцах кружатся, как в мирное встарь, девы-лебеди. Льется рекой шампанское и вино. Гремит мазурка… плывет вальс… стучит тустеп, томится в истоме томительное танго. На островах звенят струнами цыганские хоры.

Петербургская ночь, время сладкого забвения от петроградской тоски! Редкие балы. Частые и громкие театральные премьеры. Роскошь красок. Цветы и легкий шифон. Кутежи. Популярные небольшие вечеринки, с граммофоном, легкими закусками и танцами.

Ах, петербургская ночь! Несколько часов забвения!

Потом — тишина.

И город ненадолго замирает в предчувствии свинцового рассвета.

Хлопнула, звякнула, шлепнула дверь кондитерской и выпустила закутанного в облако ванильного пара пожилого человека с двумя нарядными коробками в руках.

Человек этот — Иван, камердинер князя Юсупова-младшего.

Сегодня, 16 декабря 1916 года, молодой хозяин отдал верному Ивану распоряжение — закупить сластей, печенья и пирожных к чаю. Князь нынче ночью затевает веселую вечеринку и ждет гостей. Камердинеру велено лично накрыть в только что отделанной гостиной стол, удалиться в свою комнату и ждать распоряжений.

Иван вышел из кондитерской и скорым шагом направился к дворцу Юсуповых, темной громадой нависшего над набережной реки Мойки.

Даже не заглядывая в коробки, что бережливо несет во дворец исполнительный Иван, мы можем без запинки перечислить их содержимое. Три шоколадных эклера. Столько же розовых, с миндальной начинкой. Далее — прочие сладости… неважно какие. Только розовым эклерам отведена роль. Это те самые эклеры, в которые заговорщики, собирающиеся сегодня ночью убить Распутина, вскоре подмешают яд.

Пока Иван поспешал к дворцу, стало быстро темнеть.

Ветер пригнал снеговую тучу, и она принялась посыпать ночной Петроград мокроватым снежком. Потеплело. Возле Моста Поцелуев, невдалеке от дворца князей Юсуповых, заступил на свой пост городовой Степан Власюк. Мимо Власюка струится редеющий с надвигающейся на город темнотой поток прохожих, проносятся лихие сани, хромают по снегу костлявые пролетки, тарахтят редкие еще для петроградских улиц, автомобили.

Мимо дворца проезжают автомобили, но их шум почти не проникает в столовую, расположенную в полуподвальном этаже дворца и устроенную в части бывшего винного подвала. Стены толсты, и в подвале тихо.

Осмотримся здесь не спеша.

Это место будущего преступления.

Перед нами небольшая комната, которую две полуарки зрительно разделяют на две неравные части, одну большую, другую малую. Хозяин подвала условно именует большую часть гостиной, ту, что поменьше — столовой. В «столовой» находится розового гранита камин, встроенный в стену. Два узких оконца выходят на набережную Мойки примерно на уровне тротуара. Стены и пол облицованы серым камнем. Место производит впечатление укромного и потаенного. В случае нужды в этом подвале можно стрелять, не опасаясь, что выстрел будет услышан на улице.

Помещение подвала, еще несколько дней назад темное и мрачное, усердными стараниями князя Юсупова преображено. Несколько последних дней здесь стояла возня, суетились рабочие. Они протягивали электропроводку, вешали занавеси и ковры, переносили в подвал отобранную хозяином мебель и старинные предметы искусства.

Теперь здесь прибрано.

Старый фонарь цветного стекла освещает комнату сверху, тяжелые занавеси темно-красного штофа опущены, затоплен гранитный камин, дрова в нем задорно трещат, разбрасывая на пол искры. Маленькое помещение похоже на изящную шкатулку.

Из столовой мы выходим через дверь на узкую винтовую лестницу темного дерева, по которой поднимаемся наверх. На первом пролете на узкой площадке мы видим небольшую дверцу. Она выводит на улицу, во внутренний дворик, через который можно выйти на набережную Мойки через длинные железные ворота. Этот потаенный вход в свои личные апартаменты князь распорядился устроить несколько лет назад, чтобы некоторые его гости могли бы приходить к нему, не афишируя своих посещений. Именно этим путем Юсупов собирается провести в свой дворец Григория Распутина нынешней ночью.

Еще один поворот винтовой лестницы — и мы попадаем в небольшой тамбур — многогранник, декорированный искусно исполненными витражами. Из тамбура имеется три выхода: один ведет в подвал, из которого мы только что поднялись, другой — во внутренние апартаменты дворца и личные покои родителей молодого князя, третий — в кабинет самого Юсупова-младшего. В тамбуре есть еще одна дверь — в небольшую глухую нишу. Сегодня, в день убийства, ниша дала приют граммофону. Граммофон установили, повернув раструб в сторону лестницы.