Три ошибки и несоблюдение ритма, – говорит он.
И при чем здесь хокку? – шепчет он.
Хокку это же блядь японцы, а мы китайцы, – шепчет он.
Это же СОВЕРШЕННО разные люди, – шепчет он.
А не то, что эти ебанные белые дикари, на одно лицо, – шепчет он.
Да еще и ошибки.. – повторяет он.
Легче обезьяну научить ебать собаку, – говорит он.
Чем русского – писать на правильном китайском, – говорит он.
Тяжело вздыхает, смотрит на надпись с отвращением (теперь мы примерно представляем, почему Конфуций не любил двоечников – В. Л.).
Но мы отомстим за тебя Ли, – говорит он.
Ты думала, мы ненавидим тебя и таких как ты, за ваше уродство, – шепчет он.
Что КПК предало вас, маленький народ хань, – говорит он.
Ты ошибалась, маленький человечек, – шепчет он.
Мы, народ и Коммунистическая Партия Китая, – говорит он.
…высоко оценили твой вклад в развитие обороны Китайской Народной республики, – говорит он.
И мы хотим наградить тебя высшей честью… – говорит он.
Снимает с себя значок.
Прикрепляет его к портрету Ли Ци.
Снова дым от ритуальных палочек. Он становится все гуще.
Затемнение…
ХХХ
Золотое сияние, ослепляющее зрителя.
Музыкальная заставка. Мы слышим голос «певца» «Газманова»
Москва, златые купола! – поет он.
Москва, шалала-ала-ла, – поет он.
Москва, трата-та-та-та-та, – поет он.
Тра-та, тра-та-та-та Москва! – поет он.
Песня стихает.
Несколько секунд мы не видим ничего, кроме этого сияния, и слышим звук, напоминающий скрип пера. Несколько раз – негромкое покашливание. Постепенно сияние становится менее концентрированным… слабеет. Мы уже можем видеть. Перед нами – огромная палата (не из тех, что в сумасшедших домах), с золотой лепниной, колоннами, окном на всю стену. В окно мы видим вид Москвы, один из самых знакомых всем нам (башни, звезды, толпы туристов, которые ищут Царь-пушку). Посреди палаты стоит большой стол – но на фоне помещения даже он, несмотря на свои размеры, – теряется, выглядит маленьким черным пятнышком (камера показывает кабинет сверху). На фоне черного пятнышка серым пятнышком выделяет мужчина лет пятидесяти, он отлично выглядит, одет в костюм цвета металлик (самый популярный цвет у бандитов Кишинева в середине 90-хх, а марка была – БМВ – прим. младшего участника уличной организованной группировки В. Лорченкова; надеюсь, срок давности по мелким преступлениям типа разбоя, давно прошел? – прим. его же). У него редкие волосы цвета пшеничной полны («мы видим русское поле русской ржи, по которому бегут волны» – реклама пива, или сухарей). Он задумчиво глядит на лист бумаги, на котором пишет, используя не шариковую ручку, а самое настоящее гусиное перо. Изредка мужчина обмакивает его в чернила, старательно выводит буквы, высовывает язык, задерживает дыхание… Видно, что орудовать пером ему не очень удается, нет практики, но мужчина старается. Зритель замечает, что он очень похож на премьер-министра Российской Федерации, Владимира Путина. Чего уж там. Это он и есть. И мы не исключаем возможности снять его в фильме по этому сценарию.
(озвучил же бывший хозяин 1/6 суши Михаил Горбачев дурацкий мультик про Петю и Волка, а?! – В. Л.)
Путин, закончив писать, откладывает перо, откидывается на стуле (мы все еще видим его сверху, камера, поплавав по палате, вновь поднялась наверх). Начинает делать гимнастику для глаз. Вздыхает. Говорит.
Конни, пшла, – говорит он.
Пшла вон, – говорит он.
Грустное поскуливание из-под стола. Камера спускается вниз, к столу, и мы видим, что под ним находится вовсе не собака, как мы могли бы подумать. Под ногами премьера лежит связанный (мы вновь вспоминаем японских извращенцев) мужчина, очень дородный, рослый, Красивый (он ростом почти со стол, а ведь тот огромен). Он одет в дорогой костюм, мы видим его ослепительно дорогие часы в бриллиантах, запонки… То есть, понимаем мы, целью поместить мужчину под стол был вовсе не банальный грабеж. Мы видим расширенные глаза мужчины. Разворот камеры.
Метрах в тридцати-пятидесяти – у дверей палаты – стоит собака Конни.
Конни, пшла вон, – говорит голос сверху.
Лицо мужчины. Два ботинка – дорогих, лакированных, – над ним. Мы видим их глазами мужчины. Подошвы опускаются прямо на камеру – ему на лицо – мы едва успеваем заметить кусочек жевательной резинки, прилипшей к правой подошве, окурок, застрявший в узорах левой…
Затемнение.
…брезжит свет. Разворот камеры – мы видим, что мужчина, лежавший под столом премьер-министра Путина, открыл глаза. У него ошарашенный (неудивительно) вид. Сейчас он сидит посреди палаты, привязанный к креслу, в котором сидел раньше премьер. Руки привязаны к подлокотникам. В рту – кляп. Мужчина открывает то правый глаз, то левый, видно, что ему тяжело… Он периодически отключается, роняет голову на грудь. Мы слышим голоса.
…ешь, прикольно, вот так, – говорит тихий, и такой знакомый всем нам голос.
Под столом? – говорит другой.
Ага, – говорит голос премьера.
А я тебе говорил, Володя, – говорит второй голос.
Сам в Википедии читал, – говорит он.
Тамерлан, когда разбил турок, – говорит он.
Султана ихнего за собой в клетке возил, – говорит он.
И каждый раз, когда ему надо было из носилок выйти, – говорит Второй голос.
Ну, поссать там, покушать, разведать обстановку, – говорит он.
Турка этого ему под ноги, как ступеньку, клали, – говорит он.
И так тридцать лет, – говорит он (безбожно перевирая достоверные исторические факты, что, в общем, в РФ в тренде со времен псевдоисторического фильма паяца Парфенова про Крымскую войну, – В. Л.).
Тридцать лет этот турок блядь ступенькой работал, – говорит он.
Как раб, на галерах, – говорит он.
А Тамерлан, узбек этот… – говорит голос.
Ты понимаешь, насколько он свою карму поднял? – говорит Второй голос.
Могу представить, – говорит голос премьера.
Этот упиздыш у меня полдня всего в ногах, – говорит он.
А настроение мое – улучшается! – говорит он голосом плаксивого псевдо-писателя Гришковца.
Смеются. Золотые искры, искривленные стены, стол (картинка глазами обморочного пленника – В. Л.) …
Может, Эрдогана…? – говорит голос премьера.
А почему его? – говорит Второй голос.
Ну, тоже турок, – говорит голос премьера.
Нет, за турка сейчас американцы обидятся, – говорит Второй голос.
А нам не по хуй? – говорит голос премьера.
Мы же под англичанами все равно, – говорит он.
Опасно, могут ебнуть, – говорит опасливо Второй голос.
Это верно, – соглашается, со вздохом, голос премьера.
Сопение. Картинка становится темнее, в ней появляются две фигуры, потом исчезают. По камере течет вода. Картинка становится яснее. Мы видим, как в камеру заглядывают премьер и еще один мужчина в костюме, – как мы можем предположить, советник. Он черноволос, у него вид провинциального демона (как пишут в некрологах, «заслуженный артист пятигорского театра драмы Иван Сулейманович Нижнепопцов, сын горянки и инженера, за тридцать лет славной службы Мельпомене сумел поразить сердца искушенных знатоков» – прим. В. Л.). Он держит в руках стакан воды, который, по всей видимости, вылили на лицо жертве. Говорит: