Бодончар спустился по долине Онона и, добравшись до Бальчжун-арала (Грязевый остров), построил себе из тростника хижину. Однажды неподалеку он заметил самку ястреба, клевавшую черную степную курицу, и, сделав из конского волоса петлю, хищницу поймал.

Приручив ястреба, Бодончар стал охотиться на мелкую дичь. Весной, когда гуси и утки тысячами садились на воды Онона, он, загодя поморив его голодом, напускал на их стаи. Так что в течение многих недель охотник и его птица имели мяса вдоволь. Когда пернатой дичи не было, Бодончар, подобно Маугли, приставал к волчьей стае и вместе с ней гонялся то за косулями, то за оленями, то за антилопами или куланами, пасшимися в поречье Онона. «Он подстерегал дичь, которую подгоняли к обрывам; он стрелял ее из лука и делился добычей с ними». Оставленное волками он доедал сам или кормил этим своего ястреба.

Суровое житье монгольского Маугли было нарушено пришельцами. На его земле осела орда, вышедшая из бассейна реки Тунгелик (скорее всего то была нынешняя Хара, впадающая в Онон севернее Урги). Поначалу Простак с ними ладил. Каждый день, возвратившись с ястребиной охоты, он шел к соседям за кобыльим молоком, и те ему не отказывали. Нравы новоселов были дикими, и Бодончар (впрочем, как и пришельцы) не задавал им нескромных вопросов об их расе и происхождении. Вечерами он благоразумно возвращался в свою хижину.

Однако старшему брату Бодончара, носившему имя Бугу-Хадаги, не терпелось знать, что с ним стало.

— Тот, кого ты ищещь, — сказали ему люди, пришедшие с Тунгелика, — живет недалеко от нас. Каждый день он приходит за кобыльим молоком, но ночью скрывается. Когда дует северо-западный ветер, перья диких гусей, сбиваемых его ястребом, летают по округе, точно снег во время пурги. Скоро ты его увидишь.

Действительно, прошло совсем мало времени, и Бодончар появился.

Братья узнали друг друга, обнялись и поехали по-над Ононом, мирно беседуя. По ходу разговора Бодончар трижды произнес следующую загадочную фразу: «Брат, а брат! Добро человеку быть с головой, а шубе — с воротником». Объясняя брату ее смысл, он сказал, что у племени, по соседству с которым жил, нет вождя и потому они терпят все невзгоды, связанные с безвластием.

— Они не отличают головы от копыта. Для них все едино.

И, забыв, что эти люди, каждый день кормя его молоком, спасли ему жизнь, Бодончар, как настоящий степной разбойник, добавил:

— Давай-ка мы их захватим!

Предвкушая хорошую добычу, Бугу привел изгнанника в семейное стойбище, где три других брата тоже похвалили Бодончара за предлагавшийся им набег. Удальцы вскочили на лошадей и поспешили к хижине Простака, не отставая от него ни на шаг.

По пути Бодончар схватил какую-то беременную молодку и заставил рассказать все, что ей было известно о ее племени, особенно о роде джарчиутов.

Братья свалились на Бодончаровых благодетелей как снег на голову. «Они напали на них, — радостно сообщает монгольский бард, — и завладели всеми их стадами и запасами продовольствия, а их самих превратили в рабов».

Этот эпизод проливает достаточно яркий свет на нравы тех диких народов. Бодончар, еще недавно презиравшийся братьями, изгнанный из семьи, как человек слабый телом и душой, был ими возвращен и реабилитирован как раз за то, что отплатил гнусным предательством за слишком доверчивое гостеприимство джарчиутов. Более того: в глазах барда-чингисида, рассказавшего нам об этом событии, главным подвигом Простака стало именно вероломство. Правда, есть и такое объяснение сути свирепых степных законов, столь подобных правилам джунглей: «Джарчиутов легко разбить, — заметил Бодончар, — потому что у них нет вождей».

Прирожденными организаторами, вождями и полководцами — вот кем так ярко и убедительно покажут себя потомки Бодончара и тем заслужат право на звание «завоевателей мира». Но прежде им надо было, как говорила вдовая ханша Алан-Гоа, сложить в единый сноп все монгольские стрелы, собрать в кулак все племена.

Объединение племен, в конце концов осуществленное Чингисханом, неоднократно предпринималось его пращурами. Не один и не два раза оно казалось достигнутым, но вновь и вновь союз распадался, уступая место вражде кланов, кровавым усобицам, безвластью и немощи. И тогда не было судьбы более жалкой, нежели участь потомков Волка и Лани.

Внук Бодончара, Менен-Тудун, умер еще не старым, оставив своей жене Намолун семь сыновей, коих древнемонгольский составитель генеалогий называет поименно, начиная со старшего, Хачи-Кулюка (Хачи-герой), и кончая самым младшим, Начин-баатуром (Начин храбрый).[6]

Овдовевшая Намолун остается во главе племени, являя собой тип тех хатун, монгольских княгинь, которые в периоды межвластья держали, фигурально выражаясь, в своих мужественных руках туг племени — знамя, состоявшее из древка, увенчанного хвостом лошади или яка.

В Монголии в те времена произошли внезапные перемещения, спровоцированные набегами чжурчженей, тунгусов, покинувших маньчжурские леса, в надежде завоевать Северный Китай.

Чжурчжени напали на джалаиров (племя, возможно, тюркских кровей), находившихся в поречье Керулена, и устроили им кровавую баню. Семьдесят джалаирских родов бросились в верховья Онона, на пастбища, принадлежавшие монголам, в ту пору предводительствуемым энергичной Намолун.

Голод принудил переселенцев заняться сбором кореньев в степи, где монголы объезжали своих лошадей. Вдовствовавшая ханша постановила положить этому конец. Запрягши свою колесницу, она устремилась на джалаиров и в гневе ранила несколько их человек. Мстя за пострадавших, иммигранты решили прогнать все ее табуны. Начался бой, скоро превратившийся в настоящее сражение. Сыновья Намолун бросились в схватку, не успев облачиться в броню из вареной кожи. Их мать, обеспокоенная исходом дела, приказала снохам срочно доставить им доспехи, но, прежде чем женщины прибыли на поле брани, шестеро их мужей пали. Джалаиры убили и саму Намолун. Из всей семьи осталось только двое мужчин: седьмой сын вдовы, Начин храбрый (который был женат на девушке из страны Барга, или Баргуджин) и сын Хачи-Кулюка, Хайду, представитель старшей ветви «царского» рода.

Страна Барга, где Начин нашел себе жену, находилась на восточном берегу Байкала, а конкретнее — в долине одноименной реки, отделенной от озера прибрежным хребтом, достигавшим высоты 1200–1400 м. и покрытым густым лесом.

Узнав об истреблении сородичей, Начин покинул Баргу и прибыл в родовую долину на верхнем Ононе, но непоправимое уже свершилось. Он нашел только старух, коими пренебрегли джалаиры, и своего малолетнего племянника Хайду, которого женщины укрыли то ли в поленнице, то ли в горшке для молока.

Начин храбрый горел желанием отомстить за единоплеменников и, будучи истинным монголом, возвратить лошадей — главное богатство кочевников. Однако у Начина не было коня. На его счастье, одна рыжая лошадь, убежав от джалаиров, возвратилась в родную долину. Оседлав ее, Начин направился к джалаирским юртам, рассчитывая подобраться к ним со стороны Керулена. «Сначала ему встретились два конных охотника, ехавших на некотором удалении друг от друга с соколами или ястребами на руках. Он без труда узнал птиц, когда-то принадлежавших его братьям». Начин подъехал к самому молодому и, не назвав себя, спросил, не видел ли он гнедого жеребца, уведшего за собой на восток табун лошадей. Завязалась беседа. Но на одном из поворотов тропы, шедшей по-над Керуленом, Начин внезапно ударил спутника ножом, а затем, привязав к трупу лошадь и сокола, с поразительным хладнокровием направился ко второму охотнику. Тот, не подозревая, что произошло с первым всадником, спросил, почему так долго он не появляется. Начин сказал первое, что пришло на ум, и, так же улучив момент, нанес ему смертельный удар. Вдали показалось несколько сотен лошадей, пасшихся под присмотром мальчиков. Сомнений у Начина не было — это был табун его семьи! Храбрец взобрался на холм, обвел взглядом округу и не увидел никакого вооруженного отряда. Уверенные в своей победе, джалаиры возвратились к обычным своим занятиям. Напав на юных пастухов и перебив их, Начин погнал лошадей на свое родовое пастбище, куда и прибыл довольный собой и с братниными соколами на руке. Однако, опасаясь ответного удара, он приказал племяннику Хайду и старым женщинам собираться в путь. Спустя некоторое время он доставил их вместе с жеребцами, кобылами и меринами на стойбище, находившееся в лесах Восточного Байкала, в стране Барга, где его с нетерпением ждала супруга.