Прием в посольстве Соединенных Штатов по случаю празднования Дня независимости был в самом разгаре.

Большой зал, видимо, в силу местных традиций отделанный в «кремлевском стиле», утопал в потрясающе ярком свете множества хрустальных люстр и полнился гулом множества голосов. Желающих воспользоваться гостеприимством Чрезвычайного и Полномочного Посла США в Российской Федерации и вместе «скромно отметить», как указывалось в официальных приглашениях-пропусках, национальный праздник американского народа оказалось на удивление много…

Степан Николаевич Кравцов, заместитель председателя Комитета Государственной Думы по делам СНГ, устал. Только недавно избранный по территориальному округу одного из губернских городов, он еще не успел привыкнуть к столичным порядкам, которые укоренились в Москве в последние годы.

Нет, он не был новичком в политическом бомонде и по части опыта и связей мог дать фору почти любому из своих коллег-думцев; судьба первого секретаря областного комитета партии, с кресла которого он успел перескочить в руководители исполнительной власти в самый подходящий момент, неоднократно забрасывала его в столицу и неоднократно заставляла принимать участие в самых разных, порой довольно пикантных, мероприятиях. Но тогда все было иначе.

В принципе, хотя вся жизнь Степана Николаевича оказалась связана с партией, а чуть позже — с государственной службой, назвать его типичным номенклатурщиком язык не повернулся бы даже у его многочисленных врагов. Он отнюдь не злоупотреблял своим служебным положением, с гордостью мог признаться кому угодно, хоть самому себе, что ни разу не запятнал свою совесть получением взятки, и даже свой первый автомобиль, жигули-шестерку, купил только на сороковом году жизни, как раз накануне назначения первым секретарем обкома.

Конечно же, он не нарушал существовавшие правила игры и никогда не ставил под сомнение правомерность использования им самим той бесконечной вереницы разнообразных льгот и привилегий, которые давала ему партийная работа. Степан Николаевич считал абсолютно естественным и неоспоримым свое право лечиться в Четвертом главном управлении Минздрава и лечить там же своих жену и сына. Совершенно спокойно покупал он свою «Ладу», ни одного дня не отстояв в бесконечной очереди, а только сообщив о своем решении приобрести автомобиль директору областного АвтоВАЗцентра. Квартира в престижном доме с круглосуточным постом милиции в подъезде, учеба сына в английской спецшколе и продолжение образования на факультете журналистики МГУ с переводом после второго курса во МГИМО, отборные продукты из пригородного спецхозяйства, импортные товары с особой базы Управления делами обкома и множество других приятных мелочей были такой же неотъемлемой частью его работы, как необходимость каждое утро в костюме и при галстуке являться в рабочий кабинет, ласково здороваться с секретаршей и усаживаться во главе огромного стола черного дерева.

В то же время Степан Николаевич был человеком молодым, а потому очень хорошо вписывался в когорту «новых» партийцев, которые там и сям по стране шли на смену старой гвардии Леонида Ильича. И именно они, молодые, с таким азартом и удовлетворением восприняли приход Михаила Сергеевича. И именно они рьяно и честно взялись за великое дело — перестройку.

Степан Николаевич, правда, имел еще один большой плюс, который выгодно выделял его среди так называемой партноменклатуры — в свое время он успел получить великолепное образование в бывшей «Плехановке». Природная сообразительность и специальность экономиста, компанейская натура и кое-какие связи и опыт, приобретенные в Академии марксизма-ленинизма, позволили ему не только сделать великолепную партийную карьеру, но и быстро сориентироваться в новом времени, и еще задолго до тревожных и смутных лет Степан Николаевич сумел, естественно, по заданию партии, возглавить область, переехав из здания обкома в здание облисполкома.

Последние годы его жизнь катилась как по маслу — урезание партийных льгот с лихвой окупилось созданием нескольких коммерческих банков, определенная доля капитала, в которых оказалась оформленной на имя Степана Николаевича, а крах партии и ее идей и провал перестройки не помешали ему остаться во главе области. Зато определенный, скажем так, административный опыт и образ либерала-рыночника, который за ним укрепился, сыграли решающее значение при выборах в Российскую Думу.

С женой, Светланой Васильевной, они перебрались в Москву в отличную и уже меблированную квартиру (которую, как намекнули ему в ХОЗУ, очень даже не трудно со временем приватизировать), и жизнь, казалось, снова потекла своим чередом, заполняя пространство между утром и вечером работой и осознанием собственной значимости.

Вот только уставать стал Степан Николаевич в последнее время что-то уж слишком часто.

Да и то сказать — ритм Москвы был совсем иным.

Куда девалась чинная и немножко даже чопорная (на людях, конечно) «номенклатура», выражаясь языком газет времен перестройки! «Новые русские» — бизнесмены, политики, артисты — устанавливали новые порядки и новый стиль отношений, сломать который было невозможно, но и подчиниться которому не хватало сил. Степана Николаевича просто коробило от какой-то всеобщей амбициозности, когда окружающие его люди из кожи вон лезли, чтобы доказать всем, что они представляют из себя не только денежные мешки и ответственные посты, но и интереснейшие неординарные личности…

Вот и сегодняшний прием в посольстве, несмотря на раннее еще время (не было и одиннадцати), Степана Николаевича уже утомил. И, может, даже не своим бесконечным гулом, не шведским столом и беспрестанным раскланиванием, а скорее неотвязным присутствием господина Мокрицкого — одного из «новых».

Господин этот, пройдя в Думу по спискам ЛДПР, с помощью своей фракции заимел пост секретаря комитета по делам СНГ, а, значит, видел в Степане Николаевиче своего самого близкого соратника, друга и коллегу. По этой причине сегодня господин Мокрицкий не отпускал Степана Николаевича ни на шаг и, беспрестанно жуя бутерброды и запивая их водкой, целый вечер разглагольствовал про великое объединяющее начало, которое есть в новой России, и даже прочитал по этому поводу целую лекцию послу Беларуси, который имел несчастье подойти к ним поздороваться.

Сейчас Мокрицкий стоял у столика с закусками и, обводя довольно мутным взглядом зал, цепко держал Степана Николаевича за рукав.

— Ты знаешь, Степан Николаевич, я вот смотрю… — он громко икнул и покачнулся, — слышь, я вот смотрю и думаю — здесь же, наверное, никто по-русски и не говорит… А?

— Я, пожалуй, домой поеду. Да и вам бы, Сергей Леонидович, это не лишним было бы.

— Да, конечно, конечно, — с готовностью закивал Мокрицкий и на удивление ловко, не пролив ни капли, наполнил рюмки цитроновым «Абсолютом». — Вот только, Степан Николаевич, еще по одной… По-нашему — на дорожку, как говорится… Держи!

Степан Николаевич машинально взял рюмку, но выпить ее так и не успел — взгляд незнакомых зеленых лисьих глаз заставил его забыть и о водке, и о Мокрицком, и о приеме, и вообще обо всем на свете.

Напротив него стояла и с интересом его рассматривала девушка, красота которой сразу и бесповоротно поразила Степана Николаевича до самой глубины души.

Она улыбнулась ему, легкой походкой преодолела десяток шагов, которые их разделяли, затем спокойно и естественно протянула руку для приветствия:

— Здравствуйте! Вы — Степан Николаевич?

От звука ее голоса в душе Кравцова что-то натянулось, загудело жалобно и вдруг оглушительно, до звона в ушах, лопнуло, заставив его мгновенно покрыться холодной испариной…

Эта встреча и последовавшие за ней события не могли бы привидеться Лолите и в самом кошмарном сне, хотя кошмары были неотступными спутниками ее ночей на протяжении вот уже нескольких лет…