Снайпер в камуфлированном халате.

Белые халаты этих снайперов сливаются с белизной снега. Стволы их винтовок издали кажутся сучьями.

Наши снайперы били по амбразурам, стреляли в перебегавших солдат. Расстояние небольшое - 300 метров. Как тут не попасть! И действительно, фигуры в касках падали за валом. Но противник огня не прекращал, а через определенные промежутки над бруствером вновь маячили фашистские каски.

«Мне это показалось странным, - рассказывает снайпер Константин Боровский. - Что за беспечность такая? Одних уложишь, а через полчаса другие на этом же месте разгуливают. Решил я выяснить, чем это пахнет.

Ночью подобрался метров на восемьдесят. Ближе фашисты не подпустили. Осветили ракетой, палят вовсю. Пришлось залечь. Зарылся в снег и думаю: «Раз уж так близко, надо поглядеть, что они за гулянку здесь устроили».

Начало рассветать. Ленты трассирующих пуль совсем побледнели, а я все лежу. Озяб порядком.

Снайпер в камуфлированном халате отправляется на передовую. Винтовку она оплела дубовыми ветвями. Рисунок С. Телингатера.

Смотрю, за валом опять фигуры в касках. Вид у них какой-то странный и движутся что-то уж очень плавно. Всмотрелся пристальнее и все понял. Солдаты, беспечно разгуливавшие под нашим огнем, оказались просто куклами. Ползавшие по дну траншеи гитлеровцы таскали их на длинных палках. Бугры с ясно видимыми амбразурами были ложными дзотами. Настоящие дзоты фашисты построили левее, вдоль шоссейной дороги. Они были гораздо ниже, и амбразуры в них тщательно завешивались белыми тряпками.

Кукольную комедию гитлеровцы разыгрывали для того, чтобы отвлечь наше внимание. Когда мы начинали стрелять по куклам, фашисты открывали огонь из настоящих дзотов.

Ползком я вернулся в роту.

Выкатили мы противотанковую пушку на открытую позицию и стали бить прямой наводкой уже не по декорациям, а по настоящим дзотам.

Так провалился фашистский спектакль».

На чистом степном снегу их черные фигуры казались зловещими. Сажа насквозь пропитала полушубки, валенки и ушанки; сажа вычернила даже поры их кожи, не оставив ни одного светлого пятнышка. Только глаза снайперов белели, выделялись.

Но расскажем по порядку, как это случилось.

Когда командир взвода младший лейтенант Погорельцев велел Рындину и Симакову уничтожить фашистские минометы, снайперы только коротко повторили приказание и попросили разрешения идти. Погорельцев не сказал им, насколько это трудно, да они его об этом и не спрашивали.

Снайперу не раз приходится решать неразрешимые задачи, но и среди них бывают такие, которые запоминаются на всю жизнь. Такой вот задачей оказался краткий приказ Погорельцева.

Немецкие минометчики устроились в овраге. Кругом - степь, голая как ладонь. Ни холмика, ни кустика. Попробуй подберись! Справа овраг кончался на «ничейной» земле. Здесь, метрах в ста от фашистских окопов, стоял хутор, вернее то, что от него осталось: полуразвалившаяся изба и скворешня.

Долго осматривали снайперы снежную гладь и голубую впадину оврага. Начало смеркаться. Из станицы трассирующей очередью ударил пулемет. Было видно, как зеленые огоньки, гонясь друг за другом, прострочили избу, метнулись к стогу и здесь погасли. Из стога медленно поднялся сизый дымок. Тогда-то Рындин и принял решение, которое осторожному человеку показалось бы безрассудным.

- Надо у фашиста за пазухой спрятаться, - сказал он и в двух словах объяснил свой план.

Симаков в знак согласия кивнул головой.

Основные события начались с утра. Овраг был глубокий, и фашистские минометчики чувствовали себя здесь в полной безопасности. Командир их батареи по обыкновению скомандовал: «Огонь!» - и вдруг свалился с пулей в виске; за ним - наводчик, а минут через десять - второй номер. Поднялась тревога. Так могли работать только снайперы.

Десятки биноклей и стереотруб, десятки напряженных взглядов зарыскали по безлюдной степи, обшаривая ее, как слепой ощупывает пальцами незнакомое место.

Может быть, на хуторе? Но он загорелся еще ночью, и теперь из-под снега поднималась только кирпичная печь да рядом дымились обуглившиеся бревна.

Одному наблюдателю показался подозрительным снежный сугроб, наметенный ветром. Фашисты пристрелялись, дали беглый огонь, подняли настоящую вьюгу, глубоко проковыряли мерзлую землю, но никого не нашли.

А меткие невидимки продолжали губительную работу.

Мастер искусной маскировки подобрался незамеченным к окопам противника.

Они сидели в печке.

С вечера им повезло. Началась метель и протянула от земли до неба снежные завесы. В непроницаемой белой мгле подползли снайперы к развалинам хутора. Как и думал Рындин, изба оказалась пустой. За полтора часа они разобрали ее по бревнышку.

- Складывай рядом, да пореже, чтоб не сразу занялось, - сердито прошептал Рындин.

Несколько досок и охапку соломы он положил на самую печь. Симаков набрал сухих щепок, закрылся полою от ветра и чиркнул зажигалкой. Голубой огонек переметнулся на солому. Дым и огонь со всех сторон окутали избу. Так начался «пожар».

Убедившись, что все идет как следует, снайперы забрались в печь и положили на загнеток несколько головешек.

- Натурально получается, - сказал Симаков. - К утру следы заметет. Будь у него хоть семь пядей во лбу, и то не догадается.

Рындин только хмыкнул в ответ.

Хутор горел весь день. Огонь то совсем угасал, то вновь разгорался, раздуваемый ветром. Время от времени рядом с печкой взбивали снег пулеметные очереди. Это по просьбе Рындина наши давали огоньку для маскировки.

К вечеру в овраге остались только занесенные снегом трупы. Живые немцы поспешили оттуда убраться.

Лежать в печке было не очень приятно. Кирпичные стены промерзли насквозь, и бойцы жались друг к другу, стараясь хоть немного согреться. От сажи першило в горле, и они надрывались от кашля. Стемнело. Они хотели уже вылезать, когда вблизи раздался шуршащий звук. На свинцовом фоне январского неба показались белые тени. Они двигались гуськом. Привычное ухо различало скрип лыж.

На зимней огневой позиции.

Снайперы лежали не дыша. Больше всего они боялись закашлять. Тени сбились гурьбой, о чем-то поговорили вполголоса, потом одна из них отделилась и подошла к печке. В светлом квадрате появилась голова. Симаков изо всей силы стиснул себе рот ладонью. Долгими, бесконечно долгими показались ему эти три секунды, когда голова со странно поблескивающими во мраке глазами заглядывала внутрь холодной печки. Потом голова исчезла, снайперы услышали короткую команду и скрип удаляющихся лыж. Тогда Симаков снял шапку-ушанку, уткнулся в нее и откашлялся вволю.

- Раз уж они проверили, лучшего места теперь не найти, - сказал он наконец. - По-моему, глупо его бросать.

- Останемся, - коротко ответил Рындик,

И они лежали в печке всю ночь и весь следующий день, стреляли в наблюдателей и пулеметчиков, дрожали от холода, кашляли, дышали сажей.

Только на следующую ночь вернулись они в роту. Даже невозмутимый Погорельцев охнул, увидев их. Рапорт снайперов он выслушал стоя.

- Благодарю за службу, - сказал он строгим голосом, потом велел выдать Рындину и Симакову по куску мыла. - Впрочем, нет, по два, - усмехнулся он, - а то они никогда не отмоются.