Но письма его не пропали. Они были изданы в 1922 году в Париже, а теперь переизданы и у нас. Более того, недавно вышла книжка, составленная П.И. Негретовым, под редакцией А. В. Храбровицкого «Короленко в годы революции и гражданской войны. 1917-1921». Она составлена из дневниковых записей, из писем родным и близким, из комментариев, приложений, всего 450 страниц. Извлечем оттуда фразы, предложения, строки, абзацы, в которых писатель так или иначе оценивает большевиков и их действия. Итак, извлечения.

1917. 6 марта. «Речь с балкона театра на митинге в Полтаве:

«Монарх уходит – Россия остается… Будем же едины… враг еще на нашей земле… Нужно быть снисходительным к тем слугам старого режима, которые вредить уже не могут… Пусть же будет ответственность по суду, но не нужно насилий и мести».

26 октября. «Большевистская агитация с одной стороны разрушает боеспособность, агитирует против наступления и затем пользуется чувствами, которые в армии вызывают наши позорные поражения, и объясняет неудачи изменой буржуев-офицеров. Ловко, но подло».

1 ноября. «Статья «Опять цензура» в связи с введением в Полтаве цензуры».

«Мне сообщили, что в Совете можно говорить все что угодно. Не советовали только упоминать слово «родина». Большевики уже так нашкодили эту темную массу на «интернациональный» лад, что слово «родина» действует на нее, как красное сукно на быков».

2 ноября. «Я заявляю, что не признаю вашей власти и обращаюсь к вам с братским призывом: остановитесь! Не идите дальше по этому пути гибельного разъединения… по пути смерти. Не обманывайте же граждан, солдат и народ. Никто, кроме вас, не покушается на свободу в нашем крае».

13 ноября. «Трагедия России идет своей дорогой. Куда?

Большевики победили в Москве и Петрограде. Ленин и Троцкий идут к насаждению социалистического строя посредством штыков и революционных чиновников… Во время борьбы ленинский народ производил отвратительные мрачные жестокости. Арестованных после сдачи оружия юнкеров вели в крепость, но по дороге останавливали, ставили у стен и расстреливали и кидали в воду. Это, к сожалению, точные рассказы очевидцев. С арестованными обращаются с варварской жестокостью…» 18 ноября. «Газета «Полтавский день» вышла с белыми страницами, на которых вместо обычного текста красовалась одна только фраза: «Редакция протестует против воскрешения политической цензуры»…

«Я спрашиваю: по какому праву это сделано и в чьих интересах?

Ответ ясен: без всякого права и в интересах узкопартийных и односторонних… Это просто попытка одной партии наложить печать молчания на остальные, инакомыслящие и не разделяющие ее ожиданий.

(Оказывается, Мясников (Мясникян), видный большевик и партийный деятель, обращался к Ленину: «У нас куча безобразий и злоупотреблений: нужна свобода печати их разоблачать».

Ленин в личном письме Мясникову ответил: «Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем». (Т. 44, стр. 79.) «С зловещей печатью Каина на челе нельзя оставаться надолго вождями народа; плод той победы: убивающее партию негодование всего человечного в стране».

Большевики, кстати сказать, это поняли и поэтому стремились к уничтожению именно всего человечного. – В.С.)

3 декабря. «Вы торжествуете победу, но эта победа гибельная для победившей с вами части народа, гибельная, быть может, и для всего русского народа в целом».

«Власть, основанная на ложной идее, обречена на гибель от собственного произвола.

Берегитесь же! Ваша победа – не победа. Русская литература, и притом вся она… не с вами, а против вас».

19 января 1918 г. «Вступление в Полтаву большевистских эшелонов под командованием Муравьева».

26 января. «У нас тут орудует теперь некий загадочный Валленштейн, именуемый Муравьевым… Он разрешил вопрос о «власти» и «дисциплине»… «Нам говорят: судите, но не казните. Отвечаю: буду казнить, но не судить».

«…Ленин, приславший одобрение его методам в решении социальных проблем…» 6 февраля. «Мирная манифестация за Учредительное собрание 5 января расстреляна большевиками… Одному латышу-красногвардейцу сказали:

– Зачем вы убиваете рабочих?

– Рабочим было приказано сидеть дома».

21 июля. «Известие о расстреле Николая II негодяями-красногвардейцами».

11 августа. «Насилия покрываются термином «принудительных мер», а произвол толкуется в смысле осуществления пролетарской диктатуры».

5 ноября. «Что делается в русских столицах – всем известно.

Жизнь Петрограда и Москвы замирает. На улицах, уже порастающих травой, можно видеть по нескольку дней неубранные трупы лошадей.

Трупы людей, умерших с голоду, убираются быстрее. Не нужно много воображения, чтобы представить себе, что при этих условиях происходит с детьми… Дети в Петрограде вымирают сотнями – это ужасная истина».

13 ноября. «То, что большевизм преследует так ожесточенно независимое слово – глубоко знаменательно и симптоматично… Он говорит: только тот, кто признает и прославит меня, имеет право на существование. Подчинитесь или погибнете».

1919. «О расправе с пленными белогвардейцами: их связали, положили на рельсы и пустили на них паровоз».

Февраль-март. «До революции мы были готовы пробудить общественное мнение всей России и Европы из-за одного человека для смягчения его участи (очевидно, Короленко имеет в виду дело Дрейфуса и дело Бейлиса. – В.С.), а теперь расстреливают массу ни в чем не повинных людей».

13 марта. «Такого кризиса еще не бывало. Большевики вообще считают свободу печати «либеральным предрассудком». Вся независимая печать закрыта сплошь».

15 марта. «Банковские служащие получили опросные листки.

Среди вопросов есть и такой: к какой партии принадлежит опрашиваемый. Если беспартийный, то какой партии больше всего сочувствует… Отказ отвечать на эти вопросы влечет за собой… предание суду революционного трибунала».

21 марта. «Среди большевиков – много евреев и евреек. И черта их – крайняя бестактность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает. Наглости много и у не-евреев. Но особенно она кидается в глаза в этом национальном облике».

29 марта. «Вчера прибежала жена Вас. Алексеевича Муромцева… Он с утра ушел и домой не возвращался… В семье отчаяние… «Папу выбросили на свалку», – говорит сынишка. На свалке порой находят раздетые трупы. Дети знают об этом…» Разговор с заместителем начальника ЧК Украины о массовых бессудных расстрелах.

«– Товарищ Короленко, но ведь это на благо народа! – и пытливо смотрит на меня».

3 апреля. «В повстанческом движении заметна ненависть к коммунизму и… юдофобство».

4 апреля. «Это популярное теперь среди родственников арестованных имя «Товарищ Роза» – следователь. Это молодая девушка, еврейка. Недурна собой, только не совсем приятное выражение губ. На поясе у нее револьвер в кобуре…» После 6 апреля. «6 апреля настоящего года в Полтаве расстреляно 8 человек по простому постановлению ЧК. Об этом даже не было известно ни Совету, ни Исполнительному комитету. Даже Чрезвычайная Комиссия была не в полном составе (Председатель отсутствовал). Это показывает, с какой легкостью у нас теперь относятся к вопросу о человеческой жизни.

Должен прибавить, что обстановка этих казней была ужасна.

Между другими казнили Девченка. Он был болен. Его привезли на кладбище, положили на доску, перекинутую над готовой могилой, и пристрелили лежачего, после чего сбросили в яму. Других… сажали на такую же доску. Это вызвало своеобразную просьбу заключенных: они просят, чтобы их хоть казнили по-старому: позволяли бы исповедоваться, попрощаться с близкими или хоть написать предсмертные письма…

…Страшное зло данной минуты – неопределенность права и обязанностей. Никто не знает, кто его может арестовать и за что…» (Как тут при поиске Владимиром Галактионовичем прав и обязанностей не вспомнить слова Н. Я. Мандельштам: «Смешно подходить к нашей эпохе с точки зрения римского права, наполеоновского кодекса и тому подобных установлений правовой мысли… Людей снимали пластами, по категориям (возраст тоже принимался во внимание…)» Май-июнь. «Непрерывные хлопоты и посещения трибунала, Чрезвычайной Комиссии, штаба. Письма и телеграммы Раковскому».