Алексей посмотрел на девушку. Почувствовав его взгляд, она взяла книгу и вышла. Коваленко пожал плечами: неловко получилось, вроде он прогнал её.

— Не встретилась ещё моя. А ты женат, дети есть? — интересовался Алексей. Он говорил гулко, басом. Если бы не видел говорящего, можно подумать, что голос принадлежал человеку богатырского телосложения. А он ростом, наверно, вышел в отца.

— Есть дочь. Два годика. А с женой развёлся. Ушла она от меня.

— Ушла?

Володя умолк: рассказывать ли дальше?

Сухой колючий ветер косматил его длинные густые волосы, хлестал по смуглому круглому лицу, заползал за расстёгнутый ворот рубахи.

— Твоя мать ещё на ферме?

— Да, доярка.

— Она у тебя известная… Села, поди, сейчас и не узнать. Собираюсь съездить, да всё откладываю. У меня там две сестрёнки. Уже замужние. А мать вот уже пять лет, как похоронил… Письма, правда, сестрёнки пишут…

Зарокотали по железнодорожному мосту колёса вагонов, и оба замолчали, стали смотреть на реку, которая широким руслом шла к Днепру и метрах в четырёхстах поворачивала вправо, словно прячась в лесу. И только когда миновали мост и уже скрылась река, возобновили разговор. А черноглазой девушки всё не было… Может, к знакомым пассажирам пошла?

«Расскажет или не расскажет?» — гадал Алексей.

— В общем, связалась моя с одним музыкантом… — продолжал Володя.

— А кто она у тебя?

— Инженером в бюро технической инвентаризации работала. Институт окончила. И жили мирно. Я ведь не пьяница какой-нибудь… Ни разу не оскорбил. Во всём ей уступал. Можно сказать, на руках её носил. А вот с другим сбежала. И дочку мне оставила. Даже забыла проститься с ребёнком… Не получилось жизни…

— Вот те на!.. Бросить ребёнка?! Даже не знаю, как и назвать её после этого.

— Хорошо, что моя соседка по квартире, мать-одиночка, помогает растить мне дочку. У неё сын такого же возраста. Я хотел было ради дочурки даже жениться на ней, но она…

Побледневшее, словно окаменевшее лицо, застывшие, неподвижные бугорки вспухших желваков — всё говорило о том, что Владимиру тяжело.

— Вот видишь, как бывает. Есть очень мудрая украинская пословица: перед тим, як оженитись, треба добре роздивитись! А я казакую. Приглядываюсь.

— Так доказакуешься, что и вдовушка на тебя не посмотрит…

— Нет, наверное, я слишком разборчив.

Вспоминали, кто где из одноклассников работает, как живут.

В купе вошла девушка.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась она к Алексею, — в вашем городе трудно с гостиницей?

— Это б каком?

— В Зеленогорске. Я получила назначение на автомобильный завод. Меня должны обеспечить общежитием. Но сегодня воскресенье.

— Как в любом городе. А впрочем, сегодня же выходной день. Могут и быть свободные места в гостинице.

— Следующая остановка уже Зеленогорск? — спросила девушка.

— Да, подъезжаем.

Алексей и Владимир вышли. В тамбуре уже стояла Татьяна в сопровождении студентов-заочников. Парень с приплюснутым носом поймал руку Татьяны и поцеловал, а потом взял чемодан. Ах, как хотелось Алексею, чтобы Татьяна хотя бы возмутилась, оттолкнула! Но ничего этого не произошло. И вдруг Алексей неожиданно подумал: «А что тут такого! Руку поцеловал! Дурачится парень!»

Татьяна вдруг заметила Алексея и покраснела, точно уловила его мысли.

— Меня должны встретить на машине. Может быть, вас подвезти?

— Нет, нет! — произнёс Алексей. — Спасибо!

Тут он вспомнил о Володе.

— Ну, друг, будь здоров! Будешь в Зеленогорске — заходи.

— Добротно, красиво, Павел Маркович! А? — восторженно произнёс начальник второго механического цеха Вербин. Его чёрные глаза искрились. Он был без головного убора. И директор завода позавидовал: «Человеку за сорок, а ни одного седого волоска. А жена у него что-то привяла. Конечно, трое детей, работа. Да, наверное, и старше его лет на пять-шесть. Возраст угасания наступил. А он-то, смотри, молодец!..»

На совесть делаем, — продолжал Вербин, указывая на стенды для обкатки задних мостов. — Срочный заказ КамАЗа.

— Ну расхвалился, — перебил его Привалов. — Привык лапти плести. Вся продукция должна выходить такой. Готовься осваивать детали и агрегаты для «Сибиряка».

— Всё качественно делать, Павел Маркович, себестоимость не позволит.

— Позволит. Только по-хозяйски надо работать.

— А мы что, не экономим? Ну бывает, конечно, — согласился Вербин. — Не без этого…

Подошёл секретарь парткома, избранный недавно. Откуда-то вынырнул главный инженер завода Стрижов.

— Не сидится в кабинете, Василий Афанасьевич? — обратился директор завода к секретарю парткома. — В цех тянет?

— Не могу освоиться в Просторном кабинете, Павел Маркович. Привык всё по конторкам да среди людей.

— Так уж и по конторкам?! У начальника цеха запасных частей не такой уж маленький кабинет.

— Да сколько я был на этой должности? Полгода. А то всё…

— Ну ладно. Приучай людей заходить в партком. А то забудут туда дорогу.

Подошёл токарь Ручинский. Поздоровался. Начальство в цехе, придётся останавливать станок и представляться, коль ты секретарь цеховой партийной организации. Стали подходить рабочие. Стоило директору вступить в разговор, как возле него сомкнулся круг.

— Вот так добротно и красиво надо всё делать, как стенды, — повторил он теперь эти слова Ручинскому. Директор тоже любовался стендами. — Могут и у нас хорошо делать? Могут. Только делают в большинстве случаев под большим нажимом.

Он внимательно смотрел на Ручинского и чуть покачивался на широко расставленных ногах.

— Можно и так делать?

— Можно, — ответил Ручинский. — И надо!

К директору пробирался Олейник-старший. Низенького роста, рыжий, с неспокойными глазами и немного сутулый. Ходил быстро, раскидывая ногами и покачивая головой, словно на пашне зерно сеял.

— Рабочий человек всё может, — сказал он, — даже блоху подковать. Только ему заплатить надо.

Обшлаги его спецовки разлохматились. Ручинский вспомнил, что никогда не видел на нём приличного костюма.

— Ну, положим, русские умельцы не только ради денег блоху подковали… А у нас каков труд — такая и зарплата.

«Этого не интересует прогресс, — определил директор, — его беспокоят только деньги».

— Нет, не даёте вы заработать рабочему человеку. Я, может, один две нормы дал бы, но…

— Что — «но»?

— А то, что начальник цеха пришлёт хронометражистов с часами и карандашами и они будут стоять у меня над душой и записывать. Минуту поднимал, полминуты стоял, полминуты переворачивал деталь, минуту чихал и кашлял…

— Товарищ Вербин, ваш штат придётся сокращать.

— Да что тут сокращать, в их смене одна нормировщица Гришина.

— Вот наш партийный секретарь всё говорит о каких-то чудо-резцах, которыми по сто осей точат. Мы пока на своём резце четыре с горем пополам осиливаем. Ну привезут такой резец, и снова нормы пересматривать?

«Самый подходящий момент и мне слово подкинуть, — решил Ручинский. — Я тоже хотел сказать, но Оленин к перебил. Правда, для меня важно внедрить этот чудо-резец, а Олейник уже беспокоится о пересмотре норм. Привалов, конечно, заинтересуется. Ему только напомни, сразу ухватился».

— Есть такие резцы?

— На Всесоюзной выставке в Москве видел.

— Достанем. А нормы… Не можем мы иметь нормы на соху, а пахать на тракторе. Тогда в лаптях придётся ходить.

— При чём тут лапти! — не сдавался Олейник. — Где щекинский метод? Разрекламировали, начали внедрять! А потом…

«Бьёт в самую точку, — подумал Привалов. — А при чём тут дирекция завода, если министерство запланировало на этот год фонд зарплаты от достигнутого. Этот метод ударил и по заводу».

— Кто знает, что ещё получится из этих методов. А рабочему деньги нужны.

— Вы сегодня говорите только о деньгах.

— А кому они не нужны? Вот теперь о «Сибиряке» много говорят. Пока освоим новые детали… Опять по карману рабочего класса! Осмелюсь спросить: когда начнём осваивать новые детали?